Дочь генерала - Демилль Нельсон - Страница 10

Синтия покачала головой:

— Не знаю. Обычно следы жестокости имеются... Но обмотать шею нейлоновым шнуром — это не назовешь дружественным актом, правда?

— Да, но преступник не испытывал к Энн особой ненависти.

— Но и особой любви тоже.

— Как знать... Послушай, Синтия, ты же этим зарабатываешь на жизнь. Тебе приходилось видеть что-нибудь подобное или, может быть, слышать о таком убийстве?

Она задумалась, потом ответила:

— Тут есть признаки того, что у нас называют подготовленным изнасилованием. Нападавший намечал изнасилование. Но мне неясно, знал он Энн или просто проезжал мимо и она оказалась случайной жертвой.

— Нападавший мог быть в форме, вот почему она не приняла мер предосторожности.

— Вероятно.

Я смотрел в открытое окно, вдыхая свежесть росы и тумана, чувствовал, как пригревает мне щеку поднимающееся солнце. Закрыв окно, я откинулся на спинку сиденья, стараясь представить, что предшествовало виденной нами картине, словно пустил кино назад: вот Энн Кемпбелл распростерта на земле и привязана, потом стоит голая, потом идет к джипу и так далее. Многие кадры просто не стыковались. Синтия прервала ход моих мыслей:

— Пол, на форме была нашивка с ее именем, на нательном жетоне значится ее имя. Оно же может быть написано внутри фуражки и ботинок. Возникает вопрос: что общего у пропавших вещей? Ответ: ее имя. Верно я говорю?

— Верно. — Чего только не приносят на вечеринку женщины! И это хорошо. Правда хорошо.

— Выходит, этому мужику нужны были... что? Трофеи? Свидетельства? Сувениры? Во всяком случае, это соответствует психологии подготовившегося насильника.

— Да, но он не взял ни ее белье, ни сумку, — возразил я. — Ты задаешь вопрос: что общего между пропавшими вещами? Отвечаю: все эти вещи — предметы военного обихода, включая кобуру и пистолет. На них, кстати, ее имя не значится. Нет, он не взял предметы гражданского обихода, включая часы и сумку, в которой много вещей с ее именем. Улавливаешь?

— Ты решил устроить состязание?

— Нет, Синтия, это расследование убийства. Нас попеременно осеняет какая-нибудь блестящая идея.

— Ты прав, извини. Наверное, так и должно быть между напарниками.

— Вот именно — между напарниками!

Синтия произнесла после минутного молчания:

— А ты разбираешься в таких делах.

— Надеюсь.

— Хорошо, но зачем он взял только военные вещи?

— В старину воины сдирали с поверженного врага доспехи и брали его оружие. Нижнюю одежду не трогали.

— Поэтому он и взял военные вещи?

— Может быть. Но это только догадка. Не исключаю, что он взял вещи для отвода глаз, чтобы запутать следствие. Не исключено, что он страдает каким-нибудь неизвестным мне психическим расстройством.

Не отрывая глаз от дороги, Синтия искоса взглянула на меня.

— Возможно, он ее и не насиловал, — продолжал я. — Распял и привязал только для того, чтобы подчеркнуть сексуальную природу своего поступка, хотел обесчестить ее тело, выставить наготу напоказ.

— Зачем?

— Пока не знаю.

— Правда не знаешь?

— Надо еще подумать. Я начинаю подозревать, что он знал ее. — Собственно говоря, я был уверен, что он ее знал. Мы проехали еще некоторое расстояние молча. Потом я продолжил: — Не знаю, почему это случилось, но вот моя версия того, как это произошло: Энн Кемпбелл покидает караульное помещение штаба и отправляется на стрельбище, не доехав значительного расстояния до того места, где дежурит рядовой Роббинз. Здесь у нее свидание с возлюбленным. Они часто устраивают такие вылазки. Изображая вооруженного бандита, он как бы нападает на нее, заставляет раздеться, и тут начинаются садомазохистские игры в самых различных положениях. — Я посмотрел на Синтию. — Понимаешь, что я имею в виду?

— Я ничего не знаю о половых извращениях. Это по твоей части.

— Вот это припечатала!

— В твоем сценарии чувствуются мужские эротические фантазии. Я хочу сказать — какое удовольствие женщине от того, что ее распяли на холодной земле и связали?

Впереди у нас был долгий, трудный день, а у меня еще маковой росинки во рту не было.

— Ты знаешь, почему он подсунул под шнур на горле трусы?

— Нет. Почему?

— Читай руководство по раскрытию убийств, раздел «Удушение на сексуальной почве».

— Непременно прочитаю.

— А ты заметила пятно от асфальта на подошве ее правой ноги?

— Нет. Если это пятно от дорожного покрытия, то почему Энн была босиком на дороге?

— Он заставил ее раздеться и разуться в джипе или около него.

— Тогда откуда на стрельбище ее лифчик и трусы?

— Он, видимо, заставил ее раздеться около джипа, а потом кто-то из них — она или преступник — понес их туда, где она лежала.

— Зачем?

— Это просто деталь в общей сволочной задумке. У насильников буйная, изощренная фантазия. Могут придумать, что нормальному человеку в самом страшном сне не приснится. Любая по виду невинная деталь может быть наполнена для него эротическим смыслом. Взбрело в голову заставить женщину раздеться и пройти голой с собственным бельем в руках, а потом изнасиловать.

— Откуда ты все это знаешь? — спросила Синтия.

— Кажется, я не единственный, кто разбирается в половых извращениях.

— Я знакома с патологией половых отношений, с преступными наклонностями в этой сфере. А в части половых извращений на основе обоюдного согласия познания у меня никудышные.

Я решил не возражать, только заметил:

— Временами различие это весьма зыбко.

— Не верю, чтобы Энн Кемпбелл добровольно участвовала в таких вещах. И разумеется, она не хотела, чтобы ее задушили.

— Всякое бывает, — промолвил я. — И не стоит придерживаться какой-либо одной версии.

— Нам нужны результаты анализов, нужно вскрытие, нужно допросить людей.

Опять «нам». Я смотрел на расстилающийся вокруг пейзаж и старался припомнить все, что я знал о Синтии. Она родилась и выросла в сельском захолустье Айовы, окончила университет штата, потом в каком-то другом университете в рамках армейской программы расширения технологических знаний получила степень магистра криминологии. Многим женщинам, равно как и представителям национальных меньшинств, служба в армии давала больше денег, образования, престижа и возможностей сделать карьеру, нежели они могли рассчитывать у себя на ферме, в городском гетто или захудалой провинции. Синтия всегда относилась к армии положительно. Еще бы: переезды с места на место, новизна впечатлений, материальная обеспеченность, общественное признание... Совсем неплохо для девчонки с фермы.

— Я часто вспоминал тебя, — сказал я.

В ответ молчание.

— Как твои родители? — спросил я, хотя не был с ними знаком.

— Нормально. А твои?

— Тоже нормально. Ждут не дождутся, когда я уволюсь, вырасту, клюну на какую-нибудь девушку и нарожаю им внуков.

— Сначала надо вырасти.

— Спасибо за совет.

Синтия временами бывает страшной язвой, но это у нее при нервном напряжении срабатывает защитный механизм. Люди, у которых была любовь, уважают прежние отношения — если они вообще способны чувствовать и даже испытывать некоторую нежность к бывшему партнеру. И вместе с тем есть какая-то неловкость в том, что вот мы сидим рядом, бок о бок, и не находим ни верного тона, ни нужных слов.

— Я сказал, что вспоминал о тебе, — повторил я. — Могла бы и ответить.

— Я тоже вспоминала, — промолвила Синтия, и мы снова замолчали, уставившись на бегущую под колеса машины дорогу.

Два слова о Поле Бреннере, сидящем на пассажирском сиденье. Выходец из рабочей семьи в южном Бостоне, ирландец по происхождению, католик, окончил среднюю школу, но не умею отличить корову от свиньи. Я пошел в армию не для того, чтобы сбежать из замызганных кварталов южного Бостона, — армия сама нашла меня, когда мы ввязались в большую наземную войну в Азии и кто-то сказал, что из сыновей рабочих получаются хорошие пехотинцы.

Видимо, я и впрямь оказался хорошим пехотинцем, потому что провел на фронте целый год и меня не убили. Потом учился в колледже благодаря армейскому пособию и на курсах криминологии. Я сильно изменился и чувствую себя чужаком в южном Бостоне — впрочем, я ощущаю себя чужаком в гостях у какого-нибудь полковника: гляди в оба, чтобы не перебрать, веди пустую болтовню с офицерскими женами, которые так безобразны, что и говорить не хочется, или так хороши, что ограничиться пустой болтовней и жалко, и трудно.