Альбедо (СИ) - Ершова Елена - Страница 44

— Никак нет, — цедил адъютант, переняв у его высочества привычку в минуты волнения прятать руки за спину. — Это все ваше зелье. Да и ожоги не заживают, как прежде. Зачем вы травите себя?

— Разве я уже не отравлен эттингенской кровью? Лучше доложи, как продвигается дело Имре.

— Герр Фехер отрицает свою причастность к диверсии и листовкам. Говорит, что печатал не он, что листовки ему подбросили, а полиция конфисковала и последние выпуски газеты, и печатную машину, и в довершении разгромила типографию.

— Имре не мог, я не сомневался ни минуты. К тому же… крест, — нахмурившись, покачал головой. — На листовках кроме карикатуры отпечатан крест. Я не встречал подобного символа во всей Священной империи. Имре выпускал газету всегда под Авьенским гербом. Турульские заговорщики используют красно-зеленые цвета. Так кто же в ответе за листовки?

Генрих приподнял брови, и Андраш ответно развел руками:

— Народ? Подпольные заговорщики?

— Выясни это. И пусть удвоят патрули, мы должны держать руку на пульсе и предупредить дальнейшие волнения, Андраш. И… от Натана по-прежнему нет вестей?

— Нет, ваше высочество. Доктор Уэнрайт уже несколько дней не появляется ни в университете, ни в госпитале, ни у себя дома. Шпики проворонили его, но уверены, что он не покидал Авьен. Возможно, скрывается, но при обвинении в алхимии и чернокнижии это разумный выход.

— Совсем, совсем плохо, — нахмурился Генрих. — А баронесса?

— Она не выходит из дома.

— Может и к лучшему. А, может, ей нужно и вовсе покинуть Авьен. Ты чувствуешь, Андраш?

— Что, ваше высочество?

— Гроза будет…

И угрюмо замолк, прислушиваясь к голосам за окном.

В столице неспокойно.

В столице зрела буря.

Распоряжение, переданное графу Рогге об освобождении Имре Фехера, вернулось без резолюции с припиской: «Вынесено на рассмотрении кабинета министров», после чего министр эвиденцбюро явился лично в кабинет его высочества.

— Я полагал, граф, — расхаживая по комнате, цедил Генрих, избегая встречаться взглядом с посетителем и за время затворничества несколько одичав, — мое распоряжение как действующего регента должно выполняться незамедлительно! В чем причина заминки?

— Простите, ваше высочество! — ответил старик, вздрагивающий от каждого движения Генриха, но все еще удерживающий осанку. — Я не имею права отпустить преступника, чья вина неоспоримо доказана дознавателями.

— Так проверьте еще раз!

— Нет оснований, ваше высочество. К тому же, для нового рассмотрения должно быть разрешение церкви…

— С каких пор? — Генрих остановился и зло уставился на графа.

— С тех пор, как его императорское величество слег, а по закону Священной империи распоряжения регента должны быть скреплены благословением его преос…

— Вон! — закричал Генрих, хватая со стола первую попавшуюся книгу.

Книга вспыхнула в его пальцах, огненным шаром пролетела через кабинет и рассыпалась искрами о защитное стекло Papilio maackii[13].

Граф, с несвойственной старику прытью, сейчас же скрылся за дверями, а Генрих тяжело опустился в кресло, с трудом выравнивая дыхание и подавляя охватившую его дрожь.

— Что за… пошлая ирония! — пожаловался он Томашу. — Даже будучи регентом, я бессилен вызволить друга из тюрьмы без позволения этого черта в сутане! Мне придется хорошенько потолковать с Дьюлой! Не позволю дергать меня за ниточки, словно деревянную куклу! Подай футляр, Томаш.

Камердинер, вновь отрастивший на щеках белый пух, с окаменелым лицом оторвался от уборки и поднес требуемое. Генрих вынул пузырек и отбросил в раздражении.

— Дьявол! Здесь пусто. Лейб-медика мне!

Лоренсо явился без промедления. Как всегда, остановился на почтительном расстоянии, глядя на его высочество сверху вниз пуговичными глазами. Сперва доложил о здоровье кайзера — кормят жидким бульоном и протертой кашицей, делают массаж и дают лекарства, и хотя улучшений нет, но и видимых ухудшений тоже, — все это Генрих выслушал с плохо скрываемым нетерпением, потом заговорил, цедя по слову:

— Герр Лоренсо, возможно, вы не знаете некоторых правил этого дома. Кроме здоровья отца, вы должны озаботиться и моим. Как кронпринца и, что важнее, Спасителя. А у меня имеются некоторые особенности, которые весьма опасны для окружающих. И меня самого. Ваш предшественник назначил мне терапию, и она чрезвычайно важна…

— Да, ваше высочество, — Лоренсо по-журавлиному поклонился. — Но вместе с тем, я взял на себя смелость отменить некоторые препараты и, если вы позволите, рекомендовал бы…

— Кто вам дал право? — перебил Генрих, скрипя зубами и из последних сил сдерживая рвущееся негодование. — Я не позволю! Отменить?! Какая дерзость! И больше не испытывайте мое терпение! Мне нужен морфий, и прямо сейчас!

Лоренсо поклонился снова, развел руками и сообщил, что морфия нет.

— Ни в Ротбурге, ваше высочество, ни во всем Авьене теперь не сыщешь.

— Как?!

Внутреннее пламя взвыло, болевой волной обнесло голову. Прижав пальцы к вискам, Генрих глядел на расплывающиеся цветовые пятна и сквозь колотящийся пульс едва различал слова костальерского медика:

— Ваше высочество, еще до вашего регентства совет министров постановил предупредить создание зажигательных смесей и пресечь опасные алхимические таинства. А потому за эти дни из оборота изъяли такие вещества, как ртуть, сера, сурьма, мышьяк, цинковые белила, морфина сульфат и гидрохлорид…

Он говорил и дальше, но слова рассыпались песком, скрипели на зубах невысказанной мыслью:

— Черт в сутане! Он все подстроил!

Генрих метался по кабинету, ожидая вестей от Андраша, и холодел, получая рапорты, что в таких-то числах такими-то полицейскими подразделениями были действительно произведены обыски аптек, госпиталей и фабричных складов с подробным указанием, что и в каких количествах было конфисковано, описано, уничтожено.

— Почему не доложили?! — кричал Генрих, вместо огня ощущая настывающую в груди ледяную корку и слишком хорошо понимая, что даже если бы доложили — сделать уже ничего нельзя, что кто-то — его проклятое преосвященство Дьюла! — решил это до него, в обход его, и что никакие назначения и регалии не помогут.

— Сегодня же срочно назначьте заседание кабинета, — отдал распоряжение секретарю Генрих, хватая шинель и путаясь в рукавах. — Кто-то хочет продемонстрировать свою власть? Хорошо, я приму вызов. Андраш, ты со мной.

Не застегнувшись, сбежал по лестнице, судорожно глотая непривычный зимний воздух. Легкие жгло. Зубы предательски цокали.

— Куда прикажете, ваше высочество? — осведомился адъютант, подсадив кронпринца в экипаж и впрыгивая следом.

— В госпиталь на Райнергассе, — буркнул Генрих и, нахохлившись, отвернулся к окну.

С Авьена сошла праздничная лихорадка, и улицы посерели, словно щеки тяжелобольного. У каждого перекрестка дежурили полицейские, столь одинаковые в своих траурных шинелях, что у Генриха двоилось в глазах и тоскливо ныло под ложечкой. Алели оградительные флажки. Холостыми выстрелами отзывался хлопающий по ветру транспарант с выцветшим «Вива, Спаситель! Авьен будет стоять вечно!». Шпиль собора святого Петера поблескивал точно медицинская игла.

Генрих вздрагивал, отводил глаза и цедил сквозь зубы:

— Андраш, вели в объезд! Да поживее!

И город на глазах менял обличье.

Хлопьями слетала позолота.

Исчезал имперский лоск.

Дома жались вплотную, будто хотели и никак не могли согреться. Их окна зияли пустотой.

— Здесь проходили обыски и погромы, — словно отвечая на невысказанный вопрос Генриха, проговорил адъютант. — За последнюю неделю арестовали более ста человек. Кого-то за хранение запрещенной литературы, кого-то, преимущественно фармацевтов — за торговлю запрещенными препаратами.

— Как же госпитали? — с усилием спросил Генрих, мрачно разглядывая заколоченные ставни, случайных прохожих, старающихся как можно скорее прошмыгнуть между переулками и не попасться на глаза патрулям. — Как же чахоточные больные? Авьен стоит перед угрозой эпидемии, а церковь запрещает лекарства? Чем предлагают лечиться людям?