Думы о православии - Демидов Игорь Платонович - Страница 2

Надо пережить такое письмо, чтобы понять сущность того, чем живет и мучается верующий, религиозный человек в России. Надо встать рядом с ним, взять на свои плечи его крест, и только тогда мы увидим, что в его душе жизнь оторвала церковь от государства, религию от политики и поставила их не на первое место, а совершенно на другую плоскость, перенесла на другой план, куда не достигает земная логика и где нет места тому, о чем сказано в Апокалипсисе: «Знаю твои дела: ты – ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих».

В России поставлен вопрос об абсолютном, которое дано человеку, и потому там отошло в сторону относительное, созданное человеком.

Если не понять и не принять этого, то вся переживаемая трагедия православия претворяется в обыденную партийную политическую борьбу, и тогда… прав Карловацкий собор, прав и красный собор: каждый защищает себя и стремится захватить власть, начать внешне господствовать, силой покорить себе, а главное – правы большевики, как господствующая сейчас власть, что они всеми силами стремятся раздробить, а потом и уничтожить церковь как своего врага: или воинствующий коммунизм уничтожит воинствующую церковь, или наоборот, но ни от того, ни от другого православной церкви Христовой лучше не станет: по-прежнему останется «жить больше нечем».

Когда над Россией повисла зловещая туча физического голода, вся зарубежная Россия бросилась на посильную помощь обреченным на голодную смерть. Появление «Общественного комитета» в России ни у кого не вызвало ни смущения, ни соблазна. О большевиках забыли, помнили только одно – помочь, спасти. Голодный призрак миллионной смерти вызвал в ответ только один светлый образ соборной любви, которая борется со злом лишь созиданием блага.

С появлением живой церкви в России и с выходом в свет деяний Карловацкого собора за границей наступил худший голод – голод духовный. Исчезла возможность соборной помощи, потому что оба собора – и Карловацкий и красный – с головой ушли в политическую борьбу и забыли о церкви. Мы не знаем, сколько душ голодают и, быть может, с отчаянием, а еще хуже, с проклятием на устах стоят перед духовной смертью: десять сотен или десять миллионов? Но мы знаем, что рассыпалось стадо православной церкви и каждый страждет в одиночестве.

Это – вопрос самый трудный и тяжелый, «мы легко можем очутиться без церкви и без пастырей» – слышится голос с далекой Родины. Без «хлеба насущного» в голодной и безводной пустыне – кому это понятно, кто внутренне чувствует для себя все жизненное значение церкви и ее пастыря, тот поймет и этот голос и не только не «бросит камня», а протянет руку помощи.

После Карловацкого собора в Сербии и красного собора в Москве стало ясно, что разрушителями церкви являются не столько большевики, поносящие церковь и гонящие ее, сколько те, кто именем церкви творят волю пославшего их «князя мира сего».

Именно это и говорит патриарх Тихон, отметая от православной церкви деяния двух последних соборов: Карловацкого и красного.

«Идет князь мира сего и во Мне не имеет ничего!»

«Я не враг советской власти», – сказал патриарх Тихон, и смутились многие, но не все.

«Все в Москве страшно подавлены заявлением патриарха, который написал его в виде покаяния. Он сам, очевидно, не сознает всего значения этого акта. Он производит впечатление, что находится под сильным влиянием коммунистов и совсем не осведомлен. Стечение народа на похоронах священника Мечева было громадно, а когда узнали, что будет служить патриарх и увидали его едущим на извозчике, толпа быстро стала увеличиваться. Патриарха чуть ли не на руках внесли в церковь. Сам патриарх оценивает свое заявление как акт чисто политический, и он имел целью развязать себе руки, получить свободу, чтобы бороться с ересью. Но все в Москве подавлены, и как-то померк светлый образ патриарха».

Это одно письмо, а вот другое:

«Вы теперь, вероятно, с интересом следите за происходящим здесь в религиозном мире. Скажу одно, что подъем громадный, несмотря ни на что. Народ в восторге, что ему вернули пастыря, который ясно и определенно повел борьбу или, лучше сказать, отмежевался от живой церкви. Все рады, что явилась возможность свободно удовлетворять свои религиозные потребности».

А один профессор богословия, как передают вести из России, с отчаянием воскликнул: «Все погибло».

Соблазн можно понять: как принять слова «я не враг советской власти», той власти, которая гонит и мучает Христа и его церковь?!

Не изгнал ли Христос бичом торгующих из храма? Не сказал ли Он: «Кто не со Мной, тот против Меня»?

Да, Христос изгнал торгующих из храма и сказал фарисеям: «Дом Мой есть дом молитв; а вы сделали его вертепом разбойников».

Советская власть гонит церковь, уничтожает храмы, но не стремится завладеть ими, чтобы превратить в «дом торговли» религией и религиозной совестью человека. Есть другие «волки в овечьей шкуре», которые, сохраняя храм, расставили в нем «столы меновщиков и скамьи продающих голубей».

«Воздайте кесарево кесарю», – сказал Христос о монете языческого владыки и тем признал владыку, но отделил навсегда внутренний мир церкви от внешнего мира государства. Это забыто и предано.

Один из глубочайших учителей восточной церкви – преподобный Симеон, новый богослов, – ровно тысячу лет назад так учил о царственном пришествии Сына Божия:

«Когда Пилат спросил Господа: „Царь ли Ты?“ – Он ответил ему: „Аз на сие родихся и на сие приидох в мир, да свидетельствую истину“. Пилат спросил: „Что есть истина?“ Но Господь не ответил ему, зная, что Пилат не мог вместить слова Его и уверовать в Его сокровенное таинство, т. е. в то, что надлежит Христу царствовать в каждом человеке» (Т. I, слово 44; стр. 363, 364).

Да, забыто и предано, и Божие вместе с кесаревым отдано кесарю, превращенному в земного бога.

«Кто не со Мной, тот против Меня» – не только через синод, но и через министерство внутренних дел императорская, цезаре-папистская власть говорила так всем, кто казался ей неугодным. Все губернаторы при всяком удобном случае приводили их всем «неблагонадежным». Светской власти так и полагалось – для нее церковь была лишь орудие политической власти, но как служители алтаря не понимали всей той страшной лжи, которая была вложена властью в великие святые слова. «Кто не со мной, я против того» – вот чем жила и что делала цезаре-папистская власть не только в миру, но и в церкви и через церковь.

Это два мира: в одном – свобода внутреннего восприятия Христа – «научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы»; в другом – угроза внешнего насилия, где служители «подвизаются» за «царство от мира сего».

Милость и жертва – свобода и насилие – Божие и кесарево.

«Пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы».

Да, смутились многие, но не все – и в России и за ее рубежом нет единого мнения, ибо сейчас поистине в рассеянии русская православная церковь, и каждый из ее сынов сам дает себе ответ о патриархе. Перед взором одних «как-то померк светлый образ патриарха»; для других… «когда узнали, что будет служить патриарх, толпа быстро стала увеличиваться, патриарха чуть ли не на руках внесли в церковь».

Для одних – «все погибло», и остается только бежать из мира, лежащего возле; другие чувствуют, что «подъем громадный, несмотря ни на что. Народ в восторге, что ему вернули пастыря».

Пусть приумолкнет суд человеческий и посмотрит на голгофу, на которой стоит патриарх и к которой пришел он молитвенным подвигом о русской православной церкви и о ее утерянном в прошлом, но ныне грядущем едином, святом, соборном и апостольском бытии.

Патриарх пошел к народу, ибо все остальное распалось и все еще изживает тяжкий грех прошлого. Святейший Тихон вышел на поиски «милости, а не жертвы». Если завет Христа горит в народных сердцах, воссияет православие; если – нет, то одиноким останется исповедник Христа со своим крестом на плечах и вместо криков «осанна» послышится вопль «распни его».