Медленные пули - Рейнольдс Аластер - Страница 7

Он умер, однако сейчас это значит даже меньше, чем значило давным-давно. Его достаточно быстро затащили внутрь, и хотя он сильно пострадал от марсианской атмосферы, хотя обнаружились обширные неврологические повреждения, все можно было бы исправить, имея время и – что гораздо важнее – деньги.

– Кстати, кто этот старик? – спросили меня врачи, после того как я договорилась со своей компанией об оплате медицинских услуг, независимо от того, сколько времени потребуется.

Об этом, к слову сказать, пришлось поспорить, особенно после того, как я заявила, что статьи пока не будет.

– Не знаю, – ответила я. – Он так и не назвал своего имени, но был очень интересным собеседником.

Медик улыбнулся:

– Мы проверили генную карту, однако старикана нет ни в каких списках. Конечно, это ничего не значит.

– Верно. Многие люди с криминальным прошлым исчезли за время беспорядков.

– Точно, – сказал медик, уже утратив интерес к теме.

Врачи продолжали называть его стариком, но я поняла причину, как только увидела лежащее в коме тело. Он действительно выглядел гораздо старше, чем казался мне в любом из трех своих воплощений, словно даже соответствие среднему возрасту было иллюзией.

Кома была глубокой, операции по восстановлению мозга проводились медленно и скрупулезно. Поначалу я внимательно следила за успехами, справлялась о нем каждую неделю, затем каждый месяц. Но ничего не происходило: он так и не выказывал признаков выздоровления, и все традиционные методы, способные вернуть разум к жизни, не приводили к успеху. Медики снова и снова предлагали, как они это называли, «назначить день», однако до тех пор, пока от моей компании поступали средства, были не против тратить время впустую.

Я справлялась о его состоянии каждые полгода, затем, кажется, раз в год.

А жизнь, конечно, продолжалась. Я никак не могла придумать достойное завершение этой истории – во всяком случае, пока главный герой остается в коме, – поэтому статья просто лежала в столе и я занималась другими темами. Некоторые были довольно важными, и спустя какое-то время я отправила историю Джима Гроссарта в нижний ящик стола: выстрел наугад, который не достиг цели. И даже начала сомневаться, встречалась ли с ним вообще. А после этого оставалось только окончательно забыть о нем.

Сомневаюсь, что вспоминала его хоть на мгновенье за последние два или три года.

До сегодняшнего дня.

Время от времени я заглядываю в кафе «Ленивцы». Теперь это довольное популярное среди журналистов заведение, место, где можно уловить отголоски слухов раньше остальной стаи.

И он был там, сидел, глядя на дайверов, примерно у того же окна, где и Джим Гроссарт десятью годами раньше. Я увидела выражение его лица, отраженного в стекле: спокойное, критически-беспристрастное, словно у судьи на крупном спортивном состязании.

Лицо молодого человека, которого я узнала, хотя и видела только на фотографиях.

Я долго смотрела на него. Может, это был просто генетический выверт, в результате которого появился человек, похожий на Джима Гроссарта в молодости, но я сомневалась. Дело было в том, как он сидел, в его застывшей, слегка официальной манере держаться. Вот только это не Джим, правда?

Мануэл д’Оливейра.

Я слишком долго смотрела на него, мой взгляд привлек его внимание, и вот мы уже изучали отражения друг друга через весь зал. Он не повернул головы от окна, но спустя несколько мгновений улыбнулся и кивнул.

Бар в тот вечер был полон, и передо мной колыхалось море людей, перекрывая обзор.

Когда они расступились, столик был пуст.

На следующий день я связалась с больницей – прошло уже два года с тех пор, как я делала это в последний раз, – и мне сообщили, что старик наконец-то пришел в сознание. В нем не было ничего необычного, сказали мне, никаких отклонений в психике.

– И что было потом? – спросила я.

– Денег хватило на самые простые омолаживающие процедуры, – ответил врач, будто восстановление молодости было делом настолько же сложным – и примерно таким же интересным, – как наложение шины на сломанную конечность.

И бывший пациент, разумеется, не оставил для меня никаких контактов.

Я понимаю, что в баре мог быть и не он, не Джим Гроссарт, с которым я встречалась: молодой человек из «Ленивцев» мог обладать тем же набором генов, дающих невыразительное и миловидное лицо.

Но оставалось кое-что еще.

Старик вышел из комы за полтора года до той встречи в баре, а омолодили его вскоре после того, как он очнулся. Возможно, это ничего бы не значило, если бы в тот вечер, когда я увидела его, не произошло еще одно событие. Событие, подтверждавшее наверняка, что там был Мануэл д’Оливейра. В тот вечер с орбиты Марса стартовал звездный корабль, тот самый, который строился последние пять лет, тот самый, который отправился через всю Галактику на поиски ленивцев.

Этот корабль носил имя «Капитан Джеймс Гроссарт».

Мне приятно думать, что он отправлялся тогда на корабль. Я, конечно, просмотрела список пассажиров, но там не было ни Гроссарта, ни д’Оливейры, ни даже Тричлера – однако это не значит, что там не было его. Он путешествует теперь под новым именем, даже не представляю под каким. Никто не узнает, кто он: просто молодой человек, который пожелал войти в команду звездного корабля, молодой человек, чей интерес к инопланетянам временами граничит с мистицизмом.

И он, отправляясь дальше, не смог отказать себе в удовольствии в последний раз взглянуть на дайверов.

Может быть, я не права; может быть, подсознание просто сыграло со мной шутку при виде лица незнакомца, обеспечивая финал, которого требовали мои журналистские инстинкты, но, с моей точки зрения, это почти не имеет значения. Ведь я хотела одного – найти завершение для этой истории.

Теперь ее можно поведать.

Переключаясь с рассказов на романы, ты избавляешься от многих проблем, но одновременно создаешь новые. Плюсы заключаются в том, что к тебе теперь обращаются и просят писать для них, и появляются новые рынки – если не распахнутые настежь, то по крайней мере теоретически доступные. Но вместе с тем в договоре-заказе на создание романа указан крайний срок, и ты совершенно внезапно обнаруживаешь, что теперь уже не до рассказов. И твоя плодовитость в нынешнем столетии совсем не та, что была в конце девяностых.

«Подлинная история» – одно из немногих произведений малой формы, написанных мною после двухтысячного года. Предназначавшееся для антологии Питера Краутера «Mars Probes», оно немало лет вызревало на задворках моего разума. А толчком послужил документальный телефильм о людях с расстройством множественной личности. Героиня рассказа, репортер-ас Кэрри Клэй, еще появится в повести «Голубой период Зимы» примерно через тысячу лет. Во Вселенной, где живет Кэрри, сверхсветовые путешествия не просто возможны, а легки, и, как мне кажется, это не самая неуютная Вселенная, особенно если сравнивать с некоторыми другими моими произведениями. Надеюсь когда-нибудь набрать историй о Кэрри на полноценный сборник. Хотя при нынешней скорости их написания – одна в четыре года – не рискну слишком уж обнадеживать читателей.

За Разломом Орла

Грета стоит рядом, когда я вытаскиваю Сюзи из компенсаторной капсулы.

– Почему ее? – спрашивает Грета.

– Потому что ее я хочу разбудить первой, – отвечаю, гадая, уж не ревнует ли Грета.

Я ее не виню – Сюзи не только очень красива, но еще и умна. Лучший синтакс-штурман в «Ашанти индастриал».

– Что случилось? – спрашивает Сюзи, когда у нее проходят неизбежные после пробуждения слабость и головокружение. – Нам удалось вернуться?

Я прошу ее поделиться последними воспоминаниями.

– Таможня, – отвечает Сюзи. – Эти кретины на Архангеле.

– А потом? Что-нибудь еще? Руны? Ты помнишь, как вычисляла их?

– Нет. – Она что-то улавливает в моем голосе. Может, я лгу или не говорю всего, что ей нужно знать. – Том, еще раз спрашиваю: нам удалось вернуться?