Закон Противоположности (СИ) - Лятошинский Павел - Страница 7

Лысый мужичок выскочил из внедорожника и, матерясь, быстро осмотрел повреждения на своей машине, после чего двинулся ко мне. Ожидал услышать поток ругани в свой адрес, но мужичок принялся извиняться, жестикулировать, что-то пытаясь объяснить. Я его не слушал, сердце бешено колотилось.

Спустя час после аварии прибыл экипаж дорожно-патрульной службы и эвакуатор. Толстый лейтенант заполнил какие-то документы и сделал несколько фотографии, после чего за работу принялся эвакуаторщик.

Лебедка тащила мою машину на платформу, когда позвонил отец. Ему нажаловались в клубе, что я второй день пропускаю тренировки, и он был этим весьма раздосадован. Про Яну я рассказывать не стал, как-то неуместно, а вот аварию описал в малейших деталях и немного приукрасил.

Папа сменил гнев на жалость, мол, вечно мне достается, жизнь-то как не справедлива. Не стал его переубеждать. Мы договорились встретиться в автосалоне, что б выбрать новую машину. Дела у него идут в гору. Говорит, что взял в партнеры старого друга. Тот намерен вложиться по полной программе в наш гостиничный бизнес. Хорошая новость, деньги мне теперь нужны как никогда раньше. Притворился, что хромаю, и попросил передать тренеру, что мне нужно пару выходных дней. Теперь могу спокойно заняться делами, никто не побеспокоит.

Новая машина напоминает нефтяной танкер. Огромная и чересчур комфортная, создана скорее для стариков. Разгоняется медленно, при торможении клюет, но смотрится очень солидно.

За Яной приехал на огромном черном джипе. Она не сразу меня узнала и отвернулась в сторону. Ей ни к чему знать об аварии, поэтому сказал, что купил машину для большего удобства и безопасности детей. Она прониклась глубоким уважением, и целовала меня страстно, как никогда раньше.

Её мама забрала детей из садика и на ночь девчонки останутся у бабушки. В торговый центр мы поехали вдвоем. Ненавижу торговые центры. Как можно полчаса выбирать чайный сервиз, которым ты никогда не будешь пользоваться?! Я немного приревновал ко всем этим безделушкам, так аккуратно и заботливо она складывала всё в тележку.

Расплатился. Загрузил утварью полный багажник. Нас ждал ужин в шикарном ресторане и сказочная ночь.

Ненавижу азиатскую кухню, больше чем торговые центры, а Яна любит. Сколько бы она не учила меня пользоваться палочками, еда всё время валилась на брюки и стол. Секунда оставалась до точки моего кипения, когда Яна сказала, что можно есть руками и так едят многие японцы. А вот есть роллы и суши вилкой — дурной тон.

Из ресторана я ушел голодным.

Наш скарб остался в машине. Утром всё занесу.

Поднимаемся в лифте, сгораю от нетерпения, но виду не подаю, читаю рекламу. Она долго возится с замком, не привыкла ещё, крутит ключ до конца в одну сторону, потом в другую. В старой квартире сердцевина была вставлена в замок вверх ногами, я это сразу заметил, а ещё свет включался нажатием клавиши вниз, горячая вода открывалась слева от крана, ножи тупые, вилки погнутые. Такое не встретишь в богатых домах. Наконец она открыла дверь. Мы в прихожей. Толкнул дверь, она громко хлопнула, но мне всё равно, наваливаюсь всем телом, прижимаю Яну к стене.

Мы не отошли от двери и шага, как я уже стащил с неё футболочку, сражаюсь с застежками лифчика, она в это же время рывками расстегивает мой ремень. Целуемся очень горячо и влажно. Джинсы упали до колена, она тащит меня к дивану, спотыкаюсь, чуть ли не волочусь, но не отпускаю её.

Никогда её не отпущу.

Яна упирается задней областью колена в подушку дивана и падает. Её руки на моей шее увлекают за собой. Целую ушки, шею, грудь. Тонкие пальцы теперь на моей спине, она прижимает меня сильнее. Выпрямляю спину. Обеими руками сжимаю её ягодицы, двигаюсь к ступням. Пальчики ног возле моего лица, целую их, каждый поочередно, облизываю, покусываю. Ей это нравится. Она не стонет, а кричит. Нас слышно на весь этаж, а может быть и район. Плевать. Стук по батарее возвращает на землю. Секундная пауза. Она смеется, дразнит меня.

Всё! Валюсь без сил. Она улыбается. Я никак не могу отдышаться.

Женщины любят ушами, но пустомель и болтунов никто не любит. Я доказал свои чувства делами, но от этого не легче. Волнуюсь. Всё просто только в кино, а здесь нет режиссера и бесконечного числа дублей. Есть только я, она и этот единственный момент, когда уместна фраза:

— Я люблю тебя, — тихо признался на ушко.

Она промолчала.

Я выглядел жалко, провалиться бы мне на месте. В умоляющем взгляде читался вопрос о взаимности.

— Я не сказала тебе нет. Почему ты всё время спешишь? Зачем?

Спокойная и независимая, она ласкала мою руку от ногтей до локтя. Неожиданно, крепко сжала пальцы, склонила голову и поцеловала запястье. Жестом она сказала о покорности, а во взгляде было: «я всего лишь слабая женщина, продолжай, и всё получится».

Яна распрямила ножки и легла на живот. Её смущали едва заметные стрии — следы беременностей. Лунный свет ложился на спину и ягодички, разливался по стройным ногам. Этим ножкам место на подиуме, где-нибудь в Париже, или в рекламе нижнего белья. Вишенкой на торте были две ямочки на пояснице.

Ветровое стекло побелело от налипшего снега, топлива в баке одна четверть, а я вспомнил ямочки на пояснице. Смешно. Один их вид сводил меня с ума. Спросите, что самое красивое в женщине, и я, не сомневаясь, назову эти ямочки. Теперь-то никто не спросит. Мне осталось жить часов пять от силы. Если повезет — шесть, но не больше. Каково умирать от холода? Об этом я знаю заранее, слышал от местных старожилов. Когда не останется сил, просто засну. Согнусь в три погибели. Буду кутаться во всё, до чего только дотянусь, что б согреться, и когда согреюсь — усну. Конец. Смерть во сне ещё нужно заслужить. Совсем не плохо, могло быть хуже.

Заснули в одной постели. Пару раз попытался обнять, но она сбрасывала мою руку, вроде бы как случайно, во сне. Как же мы ещё далеки.

Проснулся, когда Яна собиралась на работу. На ней короткий халатик. Она сосредоточено подводит карандашом верхнее веко. Наблюдаю за ней лежа. Макияж глаз окончен. Взгляд бегает по туалетному столику, подбирает помаду. Хочет сделать губы максимально выразительными. Меня словно не существует. Скидывает халатик на пол, на ней только слипы. Тянется за лифчиком и встречает мой взгляд. Улыбается, прикрывает рукой грудь. Беру её за ногу, чуть выше колена, тяну на себя, она падает в постель, перекатывается через меня, тут же пытается встать, но я не пускаю. Яна в моих объятиях. Целую плечи, грудь, живот. Она вырывается, но не сильно, скорее, для вида.

— Что ты делаешь? Я опоздаю на работу.

— К чёрту твою работу, позвони, скажи, что заболела.

— Я так уже говорила позавчера.

— Тогда не звони, просто не ходи.

— Нельзя, меня уволят или оштрафуют, а потом уволят и не заплатят.

— Хочу, что бы мы жили вместе. Тебе не нужно будет работать.

Она замерла, кажется, пытается понять, действительно ли я это сказал или ей показалось.

— Я тебя обманывал хоть раз?

Смотрит с недоверием, но встать уже не пытается.

— Мое слово — гранит, — продолжаю уверенным тоном, — с этой минуты, ты не будешь нуждаться ни в чем. Просто поверь.

Яна растерянно смотрит в сторону выхода. Во взгляде страх и мучительное беспокойство.

— Я люблю тебя. Ты заслуживаешь большего, и я тебе это дам, ну же, давай, кивни головой и оставайся.

Она кивает, щурится, что-то припоминая, отводит взгляд в сторону, уголок рта приподнялся, может, она улыбнулась, неуверен, вижу только её профиль.

Переволновался, но назад дороги нет. Приподнялся на локтях. Я голоден, возбужден и горд. Целую ягодичку. Встаю. Белья на мне нет. Яна закрывает ладонью лицо, смеется. Сейчас умоюсь и принесу с машины покупки, посуды-то нет.

Трижды спускался к машине и поднимался, нагруженный пакетами. По спине бежал пот, а с лица не сходила дурацкая улыбка. Трудно поверить, что это произошло на самом деле. Яна не разделяет моего восторга. Она по-прежнему лежит в кровати и смотрит в потолок. Менять привычный образ жизни нелегко, ей нужно многое понять самой и как-нибудь объяснить детям.