Закон Противоположности (СИ) - Лятошинский Павел - Страница 19

— Не говори так. Я тебя люблю. Мне ты нужен.

— Вы совсем нам не мешаете, — процедила Яна через губу.

— Я тоже вас люблю, — с огромным усилием приоткрыв один глаз, сказал отец, — всё, что у меня есть, принадлежит вам. Ничего этой суке не оставлю.

— Пап, тебе нужно отдохнуть, — настаивал я, — и мне нужно отдохнуть, все хотят отдохнуть, время очень позднее, детей разбудишь.

— Дрянь. Какая же дрянь, — не унимался отец.

— Нет, я может быть и не права, но мне кажется, что вы сами виноваты, — совсем не к месту вступилась Яна за Илону, — сами ей желудок растянули, образно выражаясь, а теперь возмущаетесь. И грудь она не для себя делала, а что бы вам угодить. Нет, нет, нет, тут всё не однозначно, знаете ли…

Папа слушал, не поднимая головы. Жестом я приказал ей замолчать.

— А почему, собственно, я должна молчать, — возмутилась Яна, — чего это ты мне рот затыкаешь. Да, не верю, что она вот так, на ровном месте просто взяла и выгнала. Не договариваете.

— Никому не позволю ноги об меня вытирать. Должна знать свое место, — строго ответил отец и хлопнул рукой по столу. Свои слова он адресовал скорее Яне, чем Илоне, что привело меня в крайнее замешательство. Отец что-то буркнул, сощурился, пытаясь поочередно поймать в фокус то меня, то Яну, после чего уперся лбом в стол, разлив остатки кофе, тяжело выдохнул, а через секунду захрапел.

— И какое же у меня место? — багровея от ярости, спросила меня Яна. — Может, мое место на кухне? Или где? Ты тоже из меня человека сделал? Что молчишь? Где ты меня нашел? На помойке? Или на улице подобрал?

— Чего ты завелась?

— В смысле? Твой отец в твоем присутствии накинулся на твою беременную жену, а ты только глазки можешь опускать?

— А что я, по твоему, должен был сделать? Видишь же, в каком он состоянии.

— Что б утром его тут не было. Что хочешь делай, хоть глазки опускай, хоть …, да хоть что делай. С меня достаточно, я тут с ним не останусь.

Яна встала из-за стола, демонстративно швырнула мне полотенце, что б я вытер разлитый отцом кофе, и ушла с агрессивно-брезгливой гримасой.

Не мог этот вечер хорошо кончиться, чересчур уж гладко всё шло. Остался рядом с отцом. Бросить его тут нельзя, чего доброго забредет спросонья в чью-нибудь спальню, перепугает всех, а тащить такой вес на себе никому не под силу. Лучше дождаться, когда он проснется и спокойно поговорить. Только вот когда это случится? Может же и до полудня дрыхнуть. По телевизору, как всегда, нечего смотреть. Достал из морозильника бурбон, разбавил колой, отхлебнул. Мелкие мурашки пробежали по телу, прогнали тоску.

Развалившись в кресле, подливая виски в стакан, я думал об отце. Наши отношения никогда не были идеальными. Они могли быть хуже, если бы я его чаще видел. Выгнать его из дома я не могу, всё-таки это его дом, оставить его тут тоже не могу. Юридически дом оформлен на меня, но отец знает призрачно-прозрачную черту между титульным собственником и хозяином. Он оформлял имущество на кого угодно, только не на себя, но всегда оставался хозяином и никто не смел оспаривать его право. В лучшие годы его водитель формально владел заводами, пароходами и комбинатами, стоимость которых исчислялась шестизначными цифрами в валюте США. Отец безнадежно застрял во временах, когда слово стоило дороже бумаги с гербовой печатью. Нет сомнений, что его квартира юридически оформлена на Илону. Плеснул в стакан ещё немного виски. Насколько же слово «юридически» способно обесценить и опошлить любые отношения. Мерзкое слово, от него за километр несёт предательством и подлостью. Слово, о котором вспоминают, только, чтобы оправдать гнилой поступок. Славик и Семён поступали по-юридически, когда сдавали меня с потрохами Викторовичу.

Ругаться с отцом в мои планы никак не входило. Он не знает, да и Яна тоже, что меня выгнали с завода. Никогда мое будущее не зависело от него так, как сейчас. Яне этого не объяснить, не стоит и пытаться. Она вспыльчивая, в ней течет казачья кровь, махнет сгоряча шашкой, а ошибки своей никогда не признает. Итак, что или кого мне выбрать? Выберу виски, всего стаканчик, до рассвета далеко, время подумать есть.

Идеально было бы помирить его с Илоной. Отец человек резкий, моментально вскипает и так же быстро остывает, утром может и не вспомнит за что полночи матом её крыл. Что же там у них произошло? Она так просто от сладкой жизни не откажется. Пенсионеры оба, без пяти минут, а всё строят из себя черте что. Последний глоток стал посреди горла. От литровой бутылки осталось меньше половины. Пожалуй, хватит на сегодня приключений.

Задремал. Часик поспал. Меня разбудил громкий, протяжный храп отца с присвистом и клокотанием. На часах было девять утра, комнату наполнял тяжелый запах перегара и папиных немытых ног. Он сидел неподвижно в той же позе, в которой заснул. Представляю, как будут ныть все его суставы, когда проснется. Я приоткрыл окно, и в комнату потянул свежий морозный воздух. С минуту постоял у окна, голова трещала. Убрал недопитую бутылку виски в холодильник и принял цитрамон, запивая таблетки апельсиновым соком прямо из картонной коробки.

Отец глухо простонал и, не поднимая головы, почесался. Мне показалось, что он проснулся.

— Доброе утро, пап, — прошипел я полушепотом.

Он приподнялся, осмотрелся, как бы что-то припоминая и, видимо, не припомнив, тревожно уставился на меня, ничего не ответил, встал и пошел в туалет. На опухшем лице отпечаталась рука, на которой он спал, а на лбу красовался отпечаток металлического ремешка часов.

— Ну и ночка выдалась, — сказал отец, возвратившись в комнату.

— Говори тише, все ещё спят.

— Точно, забыл.

— Что там у тебя случилось?

— Да так, поссорились немного.

— Ничего себе, немного. Была бы она тут, думаю, ты бы её придушил. А может, ты её раньше придушил, до того как к нам приехал. Вид у тебя был грозный.

— Никого я не душил, что ж я совсем, что ли? Немного повздорили. Она в мой телефон полезла, когда я в душ пошел. Вернулся, полотенце чистое забыл, а она сообщения читает. Ничего особенного там нет, так, поздравления с наступающими праздниками, но сам факт меня взбесил. Никогда ж повода не давал. Ну, я давай орать на неё, она в слезы, тоже давай орать, и пошло — поехало. Хлопнул дверью, поехал в ресторан, напился до чёртиков.

— Так она тебя не выгоняла?

— Она? Меня выгоняла? Бред. С чего ты взял? Ты уж извини, я вам, наверное, праздник испортил. Но так паршиво было на душе, как никогда прежде.

— Нет, не испортил. Самую малость, разве что. Мы уже спать ложились. Яна тебе чай сделала, а ты с ней очень грубо разговаривал. Всё б ничего, но она беременна и очень близко к сердцу воспринимает…

Отец слушал, виновато склонив голову, частыми мелкими глотками прикладываясь к бутылке минеральной воды, но, услышав про беременность, задрожал и быстро поставил бутылку на стол, как бы боясь её уронить. Он посмотрел на меня красными воспаленными глазами и сглотнул.

— Вот спасибо, Дедушка Мороз, — промямлил он нервно.

— Ты не особо рад?

— Очень рад!

— Тише, — напомнил я.

— Просто, это как-то неожиданно, что ли. Я переживаю за тебя, за вас всех переживаю. — Он запнулся. Рассеяно пошарил в кармане, не нашел то, что искал, побледнел, положил трясущуюся руку перед собой на стол и сразу же убрал на колено. — Я переживаю, — продолжил отец после паузы, — времена сейчас…

— Да ладно тебе, заладил, времена, времена. А что, когда я родился, другие времена были? Даст бог ребенка, подаст и на ребенка.

— Где ключи? Ты мою сумочку не видел? Может, я её в машине оставил или в ресторане. Если в ресторане, то уже не найти, пропала… Мне нужно срочно ехать.

— За руль не садись, мало ли…

— Само собой, какой там руль. Извинись тут за меня.

— Уже извинился, не переживай.

Кожаный клатч лежал под водительским сидением. На бледном лице просияла улыбка искренней радости. Отец расстегнул сумочку, не глядя, сунул руку, вынул стопку пятитысячных купюр, протянул мне деньги и крепко обнял на прощание.