На руинах времени | Том II - Гудвин Макс - Страница 3

– Для начала скажи, как ты считаешь, тебя зовут? – спросил я, отложив банку на стол.

– Нифига тебя накрыло… я Боря! – проговорил Базиль, отхлебнув большой глоток из банки.

– Ты программа или человек? – задал я интересующий меня вопрос, уже зная ответ: какая же программа признается, что она программа.

Базиль не ответил, только пил, пил с широко раскрытыми глазами.

– Ну, теперь твоя очередь, – осторожно предложил Базиль.

– Я – второй бортстрелок флота Фаэтона, Кай-Клавий Гиллиус, – машинально отрапортовал я.

– Очешуеть! – удивленно пробормотал Базиль.

В комнате нас стало четверо. Все, кто собрался тут, были прикованы взглядом ко мне. Тут же был и ранее упомянутый Олег Федорович. Седой мужчина крепкого вида и неопределенного по меркам Фаэтона возраста был как две капли воды похож на Окуса-Файуса.

Но этот день принес мне еще одну странную новость – к нам в комнату по винтовой лестнице спустилась Лика. Матрица этой реальности придумала ее образу имя Анжелика из семьи Довгалюк. Я не переставал удивляться, но старался не подавать вида, что нахожусь в смятении, ведь цель вредоносной программы – качать из меня силу, выводя на эмоции, и выведывать секретные директивы. Программа давала понять, что Лика и Базиль состоят в отношениях, что было невозможно на Фаэтоне – слишком большой разбег в классах. Но тут ЛикаДаонис (точнее Анжелика Довгалюк) стояла позади Базиля (или, правильнее сказать, Бориса), положив ему руки на плечи, и с удивлением и сочувственной улыбкой смотрела на меня.

«Возможно», – подумал я, – «программы внутри матрицы и не знают, что они программы. Возможно, они живут тут своей тяжелой программной жизнью».

– Я вас всех знаю. Мы вместе с вами воевали в реальном мире, – разбавил я нависшую тишину.

– Еще бы тебе нас не знать, – хмыкнула Лика. – Хорош играть в амнезию! Скажи честно, мол, нафигачился, как свинья. Простите! Как всегда соври, что последний раз.

– Я его щаз из амнезии выведу, – улыбнулся Борис. – Скажи Илюх, я же тебе никаких денег не должен?

– Мне ты ничего не должен. В реальном мире ты мне пару раз жизнь спасал, так что, получается, это я у тебя в долгу. Вернее, не у тебя, а у твоего реального прототипа, – сказал я. – Сейчас я вам докажу, что ваш мир – программа.

Я протянул руку в сторону дверцы морозильной камеры и мысленно скомандовал: «Обратная тяга щитов на левую руку. Тянуть!». Дверь холодильника поддалась и открылась со чпокающим звуковым эффектом. Но, казалось, это никого не удивило.

– Сейчас я лежу в капсуле, подключенный к программе, имитирующей весь ваш мир, – объяснял я. – И программа выполняет мою реальную команду: «тянуть на себя гравитационными щитами» в виртуальном – то есть вашем мире – хоть я и нахожусь тут не в эко-костюме.

– Именно поэтому ты и в нашей команде, несмотря на все свои алкогольные выходки, – сердито произнесла Лика, сделав шаг к холодильнику и закрыв его рукой. – На войне тебя взрывом фугаса сбросило с бронетранспортера. Тебя объявили без вести пропавшим. К нам ты попал с амнезией и с завышенными сенсорными способностями, в том числе к дисциплине телекинез.

– После под гипнозом выяснилось, что твой взвод был уничтожен, а ты, Илюша, был в плену, но каким-то чудом бежал, – продолжил рассказ Олег Федорович. – Тебе пить нельзя. Проявляются воспоминания о той войне и теперь, видимо, не только той. Думаю, нужен ритуал, чтобы понять, что в твоей голове не так.

– Олег Федорович, а может ему рассольчику? Или капельницу какую поставить? – предложил Базиль.

– Погоди с рассолами.

Олег Федорович достал из кармана пачку картинок, заштрихованных с одной стороны плотным узором. Привычным движением рук перетасовал их и, подняв голову на меня, почти заговорчески прошептал:

– Сдвинь к себе.

«Бредятина. Ритуалы и все, кто как-то последнее время влиял на мою жизнь, тут, в одной комнате. Бредятина», – думал я, но послушно сдвинул часть колоды, как меня и просили.

Карты начали раскладываться по столу. Картинки были самые разные: мечи, жезлы, были и более художественные. Например, на столе появился повешенный вверх ногами парень, а недалеко от него – карта с человеческим скелетом, держащим сельскохозяйственный инструмент – символ смерти в этом мире.

– Ребята, похоже, наш Илюха – не совсем Илюха, – сделал заключение Олег Федорович.

– А кто тогда? – удивился Борис.

– Похоже на перезагрузку сознания. Он либо вспоминает опыт прошлых жизней, либо что-то хочет убедить нас в этом, – заключил гадатель. – Анжел, дай свой нательный крестик.

Лика послушно полезла за пазуху черной футболки с растянутой горловиной, откуда вытащила небольшой медальон в виде перекрещенных линий с как будто прислоненным к ним человеком. Медальон перекочевал в руки Олега Федоровича.

– Скажи, Илюш, что чувствуешь? – с этими словами он прикоснулся медальоном к моей переносице. – Recede ergoin nominePatris etFilii, etSpiritus Sancti: da locumSpiritui Sancto, per hocsignum sanctaeCruci JesuChristi Domininostri[1].

Это единый язык цивилизации Ра, но на нем больше никто не говорил. Я понимал каждое слово, хотя акцент был жутчайший. Холодный металл артефакта на моем лбу сравнялся с моей температурой тела, и теперь я вообще перестал ощущать какой-либо дискомфорт. До меня вдруг дошло, что я все это время говорил не на моем родном языке, а на том, что понимали люди вокруг меня. В воздухе повисла минутная тишина, пока Олег Федорович неспешно не произнес:

– Ну что ж, добро пожаловать в наш мир. У нас для тебя тут работы непочатый край, а там видно будет: докладывать наверх или нет.

[1] От лат.: «Изыди! Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Уступи место Святому Духу, через этот знак святого креста Господа нашего, Иисуса Христа».

None

Глава 4. Миру Мир

Чем дольше я жил в программе искусственной реальности, тем больше эта реальность казалась мне действительной. Земля двухтысячного года от рождества одного из местных мессий, давшего себя зачем-то распять, представляла собой типичный оккупированный мир. Тут говорили: «Лучший раб — тот, кто не знает, что он в рабстве». Землян каким-то образом убедили, что они одни во вселенной и нет никакого другого мира, кроме этого. Конспирологический заговор подтверждался невероятной тишиной в плане всего, что не вписывается в современный уклад.

Я сидел на берегу извилистой реки, созерцая мелкие для Земли деревья, мелкую траву и вдыхая разряженный Земной — совсем как на Фаэтоне или Марсе – воздух. В их странном мире моей планеты не существовало, или о ней предпочли забыть, поместив на карты солнечной системы кольцо из астероидов. Не существовало нейросетей, дроидов, искусственного интеллекта. Не существовало и огромных ящеров. Из всего этого мне нравилось только то, что титанов тоже не стало. Планетарное государство земляне так и не построили. Раздробили себя на множество мелких стран с разными формами правления. Языковые группы изменились до неузнаваемости, но язык цивилизации Ра использовался до сих пор. В основном в медицине и почему-то в ритуалах. Они называли его латынью.

Наглый рыжий зверек с пушистым хвостом прервал мои мысли, появившись возле самых моих ног. Животное было не больше предплечья. Оно заискивающе смотрело на мои ладони. Я демонстративно открыл сложенные в замок пальцы, чтобы показать белочке, что у меня в руках ничего нет. Грызун аккуратно, с любопытством заглянул в мои ладони, приподнявшись на задних лапках. Насколько я знаю, таких зверьков у нас не было. Интересно, эволюция или генная инженерия? Оккупация или шаткий мир? В этом мире они не знали, что пришли из космоса. В этом мире они не репродуцировали в инкубаторах. В этом мире они были потомками невероятной по своей масштабности теории эволюционного развития. И жили они лет восемьдесят, если повезет — сто, за счет оторванности от внешнего космоса и недоразвития технологий. Дети рождались, социализировались, находили себе место в жизни, репродуцировали и уходили в никуда, оставляя жизненное пространство молодому поколению. Модное течение «атеизм» пропитало все вокруг. Не было никакой реинкарнации, было «рождение-жизнь-некроз-темнота», но они, казалось, были тут счастливы.