Где ты, Гдетыгдеты - Погодин Радий Петрович - Страница 6

Мышонок Терентий сначала нарисовал глаза желтым цветом.

Глаза тут же принялись вращаться-таращиться.

Мышонок Терентий нарисовал голову. Рог на лбу - штопором. Бороду нарисовал. Только наметил рот, как из него высунулся язык и слизнул с палитры зеленую краску.

Индрикова голова гримасничала, хотела сказать что-то, но, как ты знаешь, для разговора одного зеленого языка мало, нужна грудь, полная воздуха.

Мышонок Терентий быстро нарисовал грудь и еще не успел раскрасить ее в кошачий цвет, как зверь Индрик завопил во всю мочь:

- Кемцы-емцы! Ланцы-дранцы!

- Это он на старинном языке говорит, - догадался жеребенок Миша.

Индрикова голова дергалась. Рот норовил сжевать кисточку. Язык лизнуть мышонка Терентия в нос.

- Так не пойдет, - сказал мышонок Терентий. - Нужно приколоть этот язык кнопкой.

- Цынцы-брынцы! - заорал Индрик.

- Может, ему почитать что-нибудь? - предложил жеребенок Миша. Может, он тогда успокоится и позволит дорисовать себя?

Миша нашел на полке книжку старинных стихотворений, поскольку правильно рассудил, что древнему зверю Индрику старинные стихи будут понятнее.

- "Шла собака через мост, четыре лапы, пятый хвост", - прочитал Миша.

Зверь Индрик тут же все переврал:

- Шла собака через хвост, уронила в речку мост.

- "Наши овечки около речки", - прочитал Миша.

- Наши овечки вылезли из печки, - переврал Индрик.

- "Купи кипу пик", - прочитал Миша.

- Пукипикукик, - переврал Индрик.

Мышонок Терентий попытался все-таки приколоть Индриков язык кнопкой. Но язык так вертелся, что в конце концов мышонок Терентий уколол себе кнопкой ухо.

- Нужно быстрее докрашивать, другого выхода нет, - сказал он. - Миша, рисуй хвост.

Жеребенок Миша нарисовал Индрику хвост пушистый. Индрик хвостом махнул - стал хвост голый, с кисточкой на конце.

Жеребенок Миша нарисовал Индрику уши круглые, но они тут же вытянулись.

Мышонок Терентий спешно докрашивал Индрику лапы и туловище. Только докрасил, зверь Индрик завопил свои "Кемцы-емцы!" и спрыгнул на пол.

Он был такой:

Лапы собачьи.

Тело кошачье.

Голова козлиная.

На лбу рог - штопором. Один.

Уши длинные.

Хвост, как у теленка, с кисточкой.

- Ух! Я тебя сейчас съем, - сказал Индрик мышонку Терентию и зачем-то прыгнул в окно.

Если ты помнишь, мышонок Терентий жил на самом верху самой высокой башни, в избушке-сторожке. Зверь Индрик разбился бы, как пить дать, но друзья ухватили его за хвост и втянули обратно.

- Фу-ты, ну-ты - высота! - воскликнул зверь Индрик. - Шла овечка через печку... Где у вас лаз? На волю хочу. - Он проломился в дверь и помчался по лестнице вниз. С хохотом и грохотом.

- Ну, чудеса... - прошептали жеребенок Миша и мышонок Терентий.

Вечером того дня многие ребятишки пришли домой с зелеными пятнами на рубашках и платьицах. Они объясняли родителям, что их лизнул веселый зверь Индрик, который вдруг появился за всеми углами сразу. "Кемцы-емцы!" клялись ребятишки. "Цынцы-брынцы!" - отвечали родители.

ПРО ЗВЕРЯ ИНДРИКА И ПОПУГАЕВА ВОВКУ

После специального милицейского порицательного взгляда, который применил к нему милиционер товарищ Марусин, Попугаев Вовка дома сидел. Обдумывал ошибки своей прошлой жизни.

Слышал Вовка веселые возгласы за окном и смех за всеми углами сразу. Но крепился.

За такую выдержку в поведении подарили Попугаеву Вовке ружье. Игрушечное. Оно очень громко бабахало.

Кто усидит дома с ружьем? Я думаю, вряд ли найдется такой крепыш. А ты как считаешь?

НЕТУ ВАС

Попугаев Вовка взял ружье на плечо. Пошел на охоту.

На улице дворник тетя Анфиса бабахать и охотиться не разрешила. Сказала:

- Страх какой. С таким ружьем только в лес ходить.

Пошел Вовка в лес.

По тропинке шагает. Ружье на всякую птичку нацеливает и бабахает.

- Есть! - кричит. - Наповал!

Птички-синички, щеглы и дрозды смотрят на Попугаева Вовку с недоумением. Уж больно щурится по-настоящему. Больно рожи свирепые строит.

Приблизился Попугаев Вовка к густой орешине. Орехи еще не созрели, но вроде кто-то их с другой стороны обирает. Трясется куст.

Подумалось Попугаеву Вовке, что за кустом олень белоногий.

Попугаев Вовка навел ружье. Прищурился. "Ну, - думает, - прямо в сердце". И бабахнул.

Из куста человечек вышел. Небольшой - меньше Вовки. Волосы красные. Сам не молодой - не старый. Вокруг него какое-то кружение и сверкание. Как осиный рой. Но не жужжит угрожающе, а то ли перекликается, то ли песню налаживает.

Вовка бабахнул еще раз, от страха.

- Так и бывает, - сказал человечек. - Ружье - вещь поспешная, может выстрелить, прежде чем разглядишь в кого.

- Извините, - сказал Попугаев Вовка. - Мне, наверное, голову напекло. Потому что вас нет, а я вас, представьте себе, вижу перед собой.

- Я как раз именно так и делаю: стою перед тобой - и все тут, отвечает человечек. - Я стою, как ты видишь, а они шныряют и шмыгают. Они шныри. Познакомься.

Разноцветное сверкание остановилось. Оказалось - тоже маленькие человечки, все разной окраски.

- Чуня, Друня, Шишигуня, Мара, Свара, Макакуня. И Саламандрик, представил их человечек. - А я мормыш. Меня Свиря зовут.

- Нету вас! - закричал Попугаев Вовка.

Чуня, Друня, Шишигуня, Мара, Свара, Макакуня подошли к Вовке. Каждый по очереди его легонько за волосы подергал. А самый маленький шнырь Саламандрик ущипнул Вовку за нос.

- Все равно нету, - сказал Попугаев Вовка. - Вы мне от жары привиделись.

Ты, я думаю, с Попугаевым Вовкой заодно. Что еще за шныри, скажешь. Ни шнырей, ни мормышей нету.

Может, когда-нибудь ты побываешь в лесу или в поле под Новгородом и вдруг почувствуешь, даже вздрогнешь от этого чувства, будто мимо тебя пролетела красная ласточка. Ветер ее крыла коснулся твоих ресниц, ты невольно сощурился - это шнырь прошмыгнул.

Телевидение его не возьмет. Глаз не тот. Стеклянный.

И мормыша телевидение не заметит. Мормыш с чем хочешь сольется. У зеленого встанет - зеленым станет. У желтого - желтым, неразличимым.

Только глаз живой и творящий может их разглядеть.

Мормыш Свиря взял Вовку под руку, вежливо отвел его в тень под дубок.

- Садись, Вова.

Шныри принесли воды из ручья в горсточках. Полили Вовкину голову.

- Не печет?

- Не печет, - сказал Вовка. Хотел добавить: "И все равно нету вас и быть не может".

Шныри ухмылялись разноцветными рожицами. Вовка вздохнул и не сказал этого.

На ветку над Вовкиной головой птица села маленькая - соловей.

- Чего же ты не стреляешь? - спросил мормыш Свиря. - Бабахни - и не будет в лесу соловья.

Тут Попугаев Вовка сразу все понял.

- Ага, - сказал он. - Знаю, к чему вы клоните. Только факт: ружье мое это - игрушечное. Оно понарошку.

- А целишься ты понарошку?

- Ты когда целишься, что думаешь?

Вовка почесал затылок, решил слукавить.

- Я, когда целюсь, так думаю: "Птичка, птичка, покружись над моей головой".

- Ну и враль! - засмеялись шныри. Смех был переливчатый, как вода по камушкам.

- Ловок, - сказал мормыш Свиря. - Целишься ты и думаешь - наповал. В самое сердце живое. Или тебе, Попугаев Вовка, есть нечего? Или тебе пух, перо нужны для подушки?

- Я больше не буду, - сказал Вовка. - Я только в хищников буду палить.

Хотел Попугаев Вовка заглянуть мормышу Свире в глаза, мол, поверил или еще сомневается, повернулся к нему, а его нет. И шнырей нет. Только соловей на ветке сидит. Горлышко у него то раздувается, то опадает от смеха.

- Причудилось, - сказал Попугаев Вовка. - От жары и лесного духа. Бабушка говорит, что лесной дух смутный. Мороку на глаза наводит, мысли в голове путает.

Взял Вовка ружье на плечо и обратно пошел.

ШЛА СОБАКА ЧЕРЕЗ МОСТ

Озоровал зверь Иидрик, озоровал - за всеми углами сразу. Устал.