Квартеронка - Рид Томас Майн - Страница 60

Могучая фигура негра, его угрожающая поза, горящие, налитые кровью глаза, выражение отчаянной решимости, белые, сверкающие зубы — всё придавало ему свирепый вид. В другое время я побоялся бы встречи с таким страшным врагом; ведь я считал его врагом: я помнил, как ударил его, и не сомневался, что и он помнит об этом. Я был уверен, что сейчас он готовится мне отомстить — отчасти за тот удар, отчасти выполняя приказание своего трусливого хозяина. Он, наверно, выслеживал меня в лесу; возможно, ходил за мной весь день, выжидая удобного случая для нападения.

Но почему же тогда он бежал? Может быть, боялся напасть на меня открыто? Ну конечно, его пугала моя двустволка.

Однако он мог подкрасться ко мне, когда я спал, и… Ах! Это восклицание невольно вырвалось у меня, когда неожиданная догадка молнией мелькнула в моей голове. Габриэль, как я слышал, был заклинателем змей, он приручал даже самых ядовитых и подчинял своей воле. Не он ли подослал ко мне змею, когда я заснул, и заставил её укусить меня?

Как ни странно, но такое предположение в ту минуту показалось мне возможным; больше того, я поверил, что это именно так. Я вспомнил странное поведение змеи, необыкновенную хитрость, с какой она скрылась от меня, и её коварное, ничем не вызванное нападение, несвойственное гремучей змее. Все эти мысли вихрем пронеслись в моей голове и убедили меня в том, что роковой укус был не случайным и что всему виной Габриэль — заклинатель змей.

Эти размышления не заняли и десятой, даже сотой доли того времени, которое я потратил, чтобы рассказать вам о них. Убеждение в виновности Габриэля возникло во мне мгновенно, тем более что все предшествующие события были ещё совсем свежи в моей памяти. Пока я думал об этом, негр не успел даже переменить свою угрожающую позу, а я — своё удивлённое выражение лица.

И почти с такой же быстротой я понял, что ошибаюсь. Я увидел, что мои подозрения несправедливы. Я напрасно обвинял человека, стоявшего передо мной.

Поведение его вдруг резко изменилось. Поднятая рука упала, с лица исчезло свирепое выражение, и он сказал самым мягким тоном, какой только мог придать своему грубому голосу:

— О-о! Это вы, масса — друг чёрных? Вот чёрт! А я-то думал — это проклятый янки-погоняла!

— Так вот почему ты бежал от меня?

— Ну да, масса, только потому.

— Значит, ты…

— Я беглый, масса, вот в чём дело: я беглый негр. Вам это можно сказать. Габриэль верит вам, он знает — вы друг бедных негров. Посмотрите-ка сюда!

Он приподнял жёлтую рубаху, висевшую на нём клочьями, повернулся и показал мне свою обнажённую спину.

Это было страшное зрелище! Рядом с клеймом — королевской лилией — и другими старыми шрамами виднелись совсем свежие раны. Тёмная спина была вся исполосована длинными вздувшимися багровыми рубцами, словно покрыта толстой сетью. Кожа была местами тёмно-фиолетового цвета от кровоподтёков, а кое-где, там, куда попадал скрученный конец ремённой плети, выступало обнажённое мясо. Старую рубаху покрывали бурые пятна запёкшейся крови, брызгавшей из его ран во время наказания. Мне было больно смотреть на него, и я невольно воскликнул:

— Ох, бедняга!

Моё сочувствие, видимо, тронуло суровое сердце негра.

— Да, масса, — продолжал он, — вы тоже ударили меня хлыстом, но это ничего! Габ не сердится на вас. Габ не хотел лить воду на старого Зипа. Он был очень рад, когда молодой масса прогнал его прочь!

— Как, тебя насильно засгавили качать воду?

— Ну да, масса. Янки-погоняла заставил. И хотел заставить опять. А Габ отказался ещё раз поливать старого Зипа. И вот что он сделал с моей спиной, будь он проклят!

— Тебя отстегали за то, что ты отказался наказывать Сципиона?

— Да, масса Эдвард, так оно и было. Видите, как отстегали! Но я… — Тут он остановился в нерешимости, и лицо его снова стало жестоким. — Но я отомстил этому янки, будь он проклят!

— Как — отомстил? Что ты ему сделал?

— Немного, масса: сбил его с ног. Он свалился, как бык под топором. Вот месть бедного негра. Теперь я беглый негр — и это тоже месть. Xa-xal Они потеряли хорошего негра: нет хорошего работника для хлопка, нет хорошего работника для сахарного тростника. Ха-ха!

Грубый смех, которым беглец выражал свою радость, удивил меня.

— Значит, ты сбежал с плантации?

— Да, масса Эдвард, так оно и есть. Габ никогда не вернётся назад. — И он добавил с силой: — Никогда не вернётся назад живой!

Он с суровым и решительным выражением прижал руку к своей широкой груди. Я понял, что неправильно судил об этом человеке. Я знал о нём только от его врагов — белых, которые его боялись. Несмотря на свирепое выражение лица, у него было благородное сердце. Его отстегали за то, что он отказался наказывать своего товарища — раба. Он возмутился против своего жестокого тирана и сбил его с ног. Поступая так, он рисковал заслужить ещё гораздо более страшное наказание — он рисковал жизнью!

Для этого надо было иметь большое мужество. Только жажда свободы могла вдохнуть в него такое мужество, та жажда свободы, которая заставила швейцарского патриота прострелить шапку Геслера[14] .

Глядя на негра, который стоял передо мной, скрестив на могучей груди сильные, мускулистые руки, выпрямив стан и откинув голову, с суровой решимостью во взоре, я был поражён величием его осанки и подумал, что у этого человека под рваной одеждой из грубого холста бьётся мужественное и благородное сердце.