Квартеронка - Рид Томас Майн - Страница 49

Поистине мне повезло: я вовремя пришпорил лошадь, а она сделала точный прыжок. Если бы я промахнулся, мне не удалось бы снова его ударить. Пистолет был двуствольный, притом позже оказалось, что у Ларкина есть и второй такой же.

Надсмотрщик лежал неподвижно, как мёртвый, и я начал бояться, не убил ли я его. Это грозило бы мне тяжёлыми последствиями. Хотя я и не нападал на него, а защищался, но кто бы это доказал? Свидетельства всех окружавших меня людей, вместе взятые, не стоили клятвы одного белого человека, а уж в данном случае они ровно ничего не стоили. Если принять во внимание, что было поводом нашего столкновения, их свидетельство могло скорее повредить мне, чем помочь. Да, трудное положение…

Сойдя с лошади, я подошёл к лежавшему на земле Ларкину, которого окружили негры. Они расступились передо мной. Став на колени, я осмотрел его голову. Кожа была рассечена, и из раны сочилась кровь, но череп был не повреждён.

Убедившись в этом, я успокоился. И в самом деле, не успел я подняться с колен, как с облегчением увидел, что Ларкин, которого спрыснули холодной водой, начинает приходить в себя. Тут я заметил у него за пазухой второй пистолет. Я вытащил его, поднял тот, что лежал на земле, и взял их себе.

— Когда он очнётся, передайте ему, — сказал я, — что, если он вздумает ещё раз на меня напасть, у меня тоже будет оружие.

Затем я приказал отнести его домой, а сам занялся его жертвой. Бедный Сципион! Он перенёс такую страшную пытку, что ещё долго не мог объяснить мне, за что был так жестоко наказан. Но когда он наконец рассказал, в чём дело, кровь закипела во мне от возмущения.

Сципион застал Ларкина за деревней около сарая, куда тот тащил маленькую Хлою; девочка кричала и вырывалась. Возмущённый отец, понятно, заступился за дочку и ударил надсмотрщика. За это, согласно закону, негру могли отрубить руку. Но белый негодяй побоялся придать огласке это дело, чтобы не повредить себе, и предпочёл заменить законное наказание доморощенной пыткой под насосом.

Первым моим побуждением, когда я услышал эту гнусную историю, было вернуться на плантацию, рассказать всё мадемуазель Безансон и убедить её в необходимости избавиться от этого негодяя, чего бы ей это ни стоило. Но, поразмыслив, я изменил своё намерение. Я подумал, что лучше поеду завтра утром, чтобы решить дело, гораздо более важное для меня. Завтра я хотел говорить с ней об Авроре.

«Я могу начать разговор с бедного Сципиона, — подумал я. — Это будет вступлением к более важной теме».

Пообещав моему старому приятелю заступиться за него, я вскочил в седло и тронулся в путь, провожаемый горячо благодарившими меня неграми.

Пока я ехал шагом по деревне, женщины и девушки-подростки выбегали из хижин и, хватаясь за стремена, целовали мне ноги.

На минуту я даже забыл о пылкой любви, всё это время наполнявшей моё сердце. Её место заняло спокойное, сладостное счастье — счастье от сознания, что я совершил доброе дело.