Портрет моего мужа (СИ) - Демина Карина - Страница 63

- Замолчи.

- Отчего же, - он смотрел спокойно, и эйта не выдержала взгляда. Отвернулась. - Это лишь слова. И они ничего не значат. Мне куда интересней, кому ты отдала нож.

- Никому!

- Теперь я явно слышу его голос, но до этого... - Йонас потряс головой, и брызги слетели с его волос. - До этого я был глух. И слеп. Ты... что-то сделала...

- Такие вещи нельзя давать простым людям. Я должна была убедиться, что ты... достаточно иной, чтобы выдержать знакомство.

- И когда ты убедилась?

- Клинок исчез, - эйта Ирма поплотнее запахнулась в меха. - И зря ты полагаешь, что я надеялась тебя контролировать. Я хорошо изучила летопись рода. Некромантов контролировать нельзя. Они слишком безумны для того, чтобы с ними можно было договориться.

Йонас лишь фыркнул и, вытерев рукавом лицо, почти нормально сказал.

- Вообще-то я удивлен, что вы мне в детстве несчастный случай не устроили.

Кирис был удостоен быстрого взгляда, и видимо, сочтен достаточно своим, чтобы услышать ответ.

- Сперва ты казался вполне вменяемым. Потом... во-первых, других наследников все равно не было, а гибель единственного изрядно пошатнула бы позиции рода. Во-вторых... я, в отличие от многих скептиков, верю в гнев богов. Если ты изучал историю, должен был понять, что в той войне... сгинули не одни лишь некроманты. Двадцать три рода в течение полста лет угасли без видимых причин, без надежды на спасение. И на престоле династия сменилась. Поэтому, дорогой, будь уверен, трогать тебя побоятся, но это еще не значит, что факт твоего существования смиренно примут. Воздействовать можно по-разному... идем домой, пока ты не простыл. Поверь, некроманты болеют точно также, как простые смертные, а в соплях радости нет.

Йонас тряхнул головой, и брызги разлетелись. Повернувшись к Кирису, он велел:

- Идем.

И зашагал бодро куда-то вниз.

Он шел, будто спеша раствориться в серых сумерках. И Кирис едва поспевал следом. Странно. Мальчишка не бежал, а вот поди ж ты...

По лицу хлестанула мокрая ветка, и Кирис остановился.

- Подожди.

- Идем, - Йонас оглянулся. - Дождь. След тает. Он и без того не слишком... явный. К слову, ты поверил, что бабка действительно собиралась отдать мне клинок?

В полумраке сталь казалась черной.

- Я вот нет... то есть, что его сперли, поверил. Но недавно... да... а я с ума схожу лет этак с десяти. Знаешь, каково это, каждый день вставать, не зная, убьешь ты кого-нибудь или нет?

- Не знаю.

У Кириса получилось догнать мальчишку.

Они добрались до края старого парка, который плавно перетекал в лес. Здесь было уже не сумеречно - откровенно темно. И в темноте этой влажной шелестели листья, что под ногами, что на ветвях. Дождь шел. Он прорывался сквозь дырявое покрывало листвы, чтобы сползти по веткам, напоить темные мхи и гнилые травы.

Кирис зажег светляка, но мальчишка покачал головой и попросил:

- Не стоит. Моя... сила не очень любит другую, - он поежился и чихнул. - Проклятье, а ведь действительно заболею...

- Сходи на кухню, попроси, Йорга тебе трав заварит.

- Старая ведьма... еще отравит.

- Тебя - нет.

- Даже так? Что ж... - он вновь чихнул и осторожно двинулся вперед. Теперь он не несся, но ступал, прислушиваясь к каждому своему шагу. И выражение лица стало таким... ищущим.

Кирис держался позади, надеясь, что в темноте, которая, к счастью, уже не казалась ему кромешной, он не потеряет подопечного.

Шаг.

И еще.

И старое дерево с кривыми ветвями. Его ствол белеет в темноте, поднимаясь из белого же камня. На дереве не осталось ни одного листа, и выглядело оно, честно говоря, отвратительно. Но Йонас, опустившись на колени, нежно провел по стволу ладонью. Потом коснулся камня и скривился:

- Здесь, - сказал он. - Ее убили здесь. Сначала перерезали горло, а потом... поищи...

Он взял палочку и поковырял плотный полог листвы. Вытащил что-то... осклизлое, вязкое с виду и стряхнул.

- Вот и глаз...

Кириса замутило.

- Кстати, - Йонас сел в кучу прелых листьев, вытянул ноги и закрыл глаза. - Здесь хорошо. Настолько хорошо, насколько это вообще возможно... помнишь, я тебе рассказывал про предыдущего папенькиного секретаря? И его здесь убили... и тело тоже закопали неподалеку. Все тела закопали неподалеку.

- Покажешь?

...Сауле пела.

Сильный голос ее наполнял дом, и не были ему преградой ни стены, ни тонкие двери. И ладно бы, оперу пела, но нет, портовую пошлую песенку.

Матерную.

Она сидела в холле, забравшись с ногами на белый кожаный диван, сунув под голову расшитую подушку, и пела. В одной руке Сауле держала бутылку коньяка. Во второй - соленый огурчик, с которого капало на белый диван, но это обстоятельство нисколько ее не смущало. Белая мужская рубашка шла ей, подчеркивая огненную красоту, а вот чулки в сеточку казались пошловатыми, как и алые подвязки, которые крепились к алому же поясу для чулок. Нижнее белье, что характерно, того же вызывающего алого цвета, поблескивало драгоценными камнями.

- А... это ты... мышь серая... рыжая, - Сауле помахала бутылкой. - Выпьешь?

- Спасибо, воздержусь.

- Не будь занудой.

Рута, державшаяся за моей спиной, отступила, а после и вовсе опрометью бросилась наверх. Кажется, встречаться с пьяной теткой ей не хотелось.

- Племяшечка... такая очаровательная девочка... умненькая... это плохо. Умным девочкам приходится думать, а когда начинаешь думать, голова болит.

Сауле покачала ногой, и туфелька, державшаяся лишь на носке, шлепнулась на пол.

- Упс... мою матушку не видела?

- Нет.

- Странно... наверное, опять в теплицах своих пропадает. Как думаешь, кого отравит первой? Тебя или меня? Ты ей надоела, да и я тоже... и Лайма. Хитрая сучка.

- Почему?

Сауле приложилась к бутылке, сделала глоток и не поморщилась.

- Потому что... Марику кажется, что его женушка вся такая... несчастненькая... сохнет по нему... до сих пор... а что любовники, так это от женской тоски. Он у нас очень самолюбивый. Ты заметила?

- Заметила.

- Садись куда, - Сауле махнула рукой с огурцом и поморщилась, когда влажная капля шлепнулась ей на нос. - Поболтаем, а то тоска смертная... тебе мой женишок как, глянулся?

- А тебе?

- Зануда. Благородная зануда. Вот как так получилось, что благородство осталось лишь среди таких, как он? Мы ведь эйты... опора и надежда... - Сауле явно кого-то передразнивала. - Его мой братец схарчит и не подавится. И тебя... что он тебе пообещал, что ты из своей норы высунулась?

- Развод.

- Думаешь, даст?

Я промолчала. Чем дальше, тем больше у меня возникало сомнений. Нет, документы имелись, они остались на Ольсе, а там чужаков не бывает, а уж тайник с камнями и вовсе скрыт от посторонних глаз.

- Прикидываешь, где он тебя наколол? Не пытайся, не угадаешь... скотина он. Редкостная. И ублюдок. Мне вот тоже обещал... не важно.

Она села и икнула.

Прикрыла рот рукой, но вновь икнула.

- Кажется... я слегка... перебрала... ты не слушай Марика... он хорошо поет, красиво... он знает всех нас... отлично знает... изучил, тварь этакая... каждому скажет, что хочет услышать... подцепит... будет трясти обещанием, что морковкой перед носом. А ты станешь прыгать, из шкуры вон лезть... сама не заметишь, как запутаешься. Хочешь, расскажу секрет? - Сауле поманила меня, и я наклонилась. - Ему нельзя верить! Совсем нельзя!

- Опять нажралась, - голос Мара заставила нас с Сауле отпрянуть друг от друга. Она зажала рот рукой, а в глазах появился... страх?

Она боялась?

Впрочем, он ушел, зато Сауле подняла бутылку.

- Твое здоровье, дорогой братец... чтоб тебя... Джар прибрал и поскорее.

Она сделала глоток.

- А то ведь скучно ему там... без тебя-то...

- Не обращай на нее внимания, - Мар подал руку, и у меня как-то мысли не возникло ее не принять. - У Сауле и трезвой фантазия чересчур буйная, а уж когда выпьет...