Верное решение от Харди Квинса (СИ) - "Санёк О." - Страница 14

   Харди в ответ удивился тоже.

   "Нет, приятель, я всё понимаю, но ты вроде как... запер меня у себя в голове."

   Чернота подалась назад в изумлении.

   "То есть ты сам этого не понял? -- уточнил Харди. -- Ну... хреново."

   ***

   Харди ещё успевает мысленно возмутиться, дескать, что себе нынче позволяют архивариусы?! Даже во времена его дерзкой библиотечной юности такого не бывало!

   ***

   То есть, выходит, ломать его не собирались, так вышло случайно.

   Очень утешительно.

   ***

   Были ещё какие-то проблески, когда Харди куда-то вроде как куда-то... запихивали?

   И даже, кажется, слегка притаптывали.

   ***

   "Ну, так... может, тогда отпустишь?"

   Чернота не знала, как это -- отпускать. Чернота вообще мало что знала. Даже имени у нее не было, но тут уж Харди возмутился: как это? И чем плох "Джона"?

   То есть, разумеется, Харди не мастак давать имена, но и не так плох всё же?

   И тут чернота -- Джона -- начинает визжать.

   А находиться внутри визжащей черноты не очень-то приятно. И Харди выпадает наружу.

   ***

   Тут уж Харди начал было соображать -- ну, должны же в конце концов заметить, что человек пропал? Эта Ева... наверняка будет искать. И полиция. Должна же полиция наконец приняться за свою работу и сделать её, чёрт побери!

   ***

   И вот он опять в черноте, но в другой. Тут есть хотя бы зеленые светляки. Но холодно же, чёрт побери! Они с этим мальчишкой сидят, вжавшись друг в друга, и оба мелко трясутся. И Харди кажется, что теплее им не становится. Что согреться нет никакой возможности.

   -- Слушай, приятель, нам пора бы отсюда выбираться, а? Долго мы тут не протянем. Я не знаю, где нас держат, но мы тут раньше помрём от переохлаждения, чем полиция поднимет свои зады и хоть что-то предпримет, понимаешь?

   Ничего он не понимает. Он опять потихоньку раскачивается и вроде как воет или ноет -- такой глубокий несчастный скулёж.

   -- Ну что ты. Конечно, положение поганое, но не настолько же. Выберемся отсюда, вернёшься в свой Рой, заживешь своей милой безмозглой жизнью. То есть, ой...

   Джона втирается в Харди со всей силы, а силы в нём больше, чем можно было бы предположить.

   -- Нет. Нет Роя, -- глухо бормочет он.

   И опять обрушивается на Харди. Этой своей чернотой.

   <i> Нет никакой безмозглости. Есть только любовь. Он любит всех, все любят он, он любит я и они, но никаких они на самом деле нет, а есть только я. Большое и любящее себя и всё в себе.

   И есть понятия -- "время", "пространство", "люди", "вселенная". Но это только понятия, они нужны, чтобы работать, чтобы занимать я и иметь средства для своей жизни. Но жизнь есть любовь. Для любви не нужно ничего знать. Для любви самой любви достаточно. </i>

   Харди не понимает.

   Не понимает и тонет в черноте...

   <i>Жизнь есть любовь, любовь есть жизнь, а голод... "Голод" сперва только понятие. А потом становится резь, боль, тощий и без сил. И я начинает разваливаться на куски. Я перестаёт быть целым, а у той части я нет имени, но она хочет есть. И хотеть есть больно. </i>

   А потом?

   <i>А потом я умирает. Умирает. Умирает!

   Я умирает. </i>

   Но нет, говорит Харди, ты вполне себе жив. Ты худой и бледный, но вполне себе живой. Я тебя даже трогал. Знаешь, если тебя можно потрогать, ты определенно жив.

   <i>Остается кусок, -- соглашается. -- Кусок остается, а любовь -- нет.

   Нет любви, нет жизни, нет жизни -- нет я.

   Нет я.

   Умер! Нет-нет-нет.

   Нет. </i>

   Харди видит лица.

   <i>Это холодные человечьи лица, но они злы и потому мертвы. Они не любят. Он дают еды и велят -- отработай. И не понимает -- отработай. И тогда бьют, но снова кормят.

   И я отрабатывает.

   Они злы, а я мёртв. И существует понятие "преступления." И это оно.