Письма шестидесятилетнего жизнелюбца - Делибес Мигель - Страница 25

Вот и все, сеньора. По моему разумению, откровенность – единственный честный способ говорить после краха наших отношений, И лишь на этой основе, прочно стоя ногами на земле, пожалуй, можно было бы предпринять попытку возобновить нашу переписку, если только моя внешность не вызывает у Вас настоящего отвращения. Должен признаться, я привык к Вам, нуждаюсь в Вас, в Ваших вспышках гнева, шутках, жалобах, и разом лишиться всего этого означало бы для меня большую утрату. Самое главное в жизни – иметь собеседника. Жизнь чего-то стоит, когда есть кому ее рассказать. Что делать, если этот человек исчезает? Если Вам угодно, начнем, прозрев, все с начала, Я со своей стороны готов закрыть глаза на две последние странички Вашего письма. Они недостойны Вас.

Целует Ваши ноги

Э.С.

Сеньора!

Не успел я опустить конверт в почтовый ящик, как получил письмо от Бальдомеро Сервиньо – неожиданное, полное околичностей, оговорок и заверений в дружбе послание, авторство которого не вызывает сомнений. Изящный почерк, туманность и старательная уклончивость рассуждений – все здесь носит несомненный отпечаток его личности. Недаром Бальдомеро собаку съел на газетной работе. После этого письма все наконец осветилось, вещи обрели свой истинный облик. Боже, как я мог быть так слеп? Значит, Вы и Бальдомеро, Бальдомеро и Вы… Возможно ли? С каких пор? Как могло представиться такое моему бедному воображению? Теперь-то я начинаю понимать, все проясняется и встает на свои места: гепатит, тон последних писем, Ваше поведение в Мадриде… Разрозненные куски сошлись в картину. Вы пришли на свидание, намереваясь поставить меня в известность, но в последнюю минуту Вам не хватило мужества. Еще бы. Роль была так неприглядна и гнусна, что Вы не решились ее сыграть. А сегодняшнее письмо Бальдомеро, слащавое и вероломное, предназначено исправить Ваше упущение. Все теперь ясно, как Божий день, но как это гадко, сеньора! Чего ради спрашивали Вы сведений обо мне у Бальдомеро? Разве не получали их из первых рук, искренние и пунктуальные? Почему, Боже, слово Бальдомеро (в конце концов, такого же незнакомца для Вас) было надежней и верней моего? Вопросы, вопросы, вопросы! Но к чему ответы? Вещи говорят сами за себя. Бальдомеро, как и каждый год в это время, поехал в Кадис и остановился в Севилье, чтобы встретиться с Вами. Лучше говорить, чем писать; слова не оставляют следов, уносятся ветром. Письменное послание – предмет куда более тонкий, и Бальдомеро прекрасно это понимает. Один Бог знает, что наговорил он Вам обо мне! Впрочем, какое значение имеет это теперь? Едва увидевшись, вы почувствовали взаимное притяжение. Купидон пустил свою стрелу с севильской Хиральды. Поздняя любовь! И я автоматически получаю отставку, перестаю для Вас существовать. Разве могу я соперничать с привлекательностью, изяществом, благородной внешностью Бальдомеро? Обаяние его даже в пожилые годы так велико, что устоять невозможно, На протяжении тридцати пяти лет я не видел, чтобы он проиграл хоть одну битву на любовном поприще. Но каков его секрет? В чем причина успеха? Только ли в мужественности, статности, веселом нраве и обаянии? Нет, не только, сеньора. К внешним качествам Бальдомеро следует добавить еще одно дьявольское свойство, приобретенное им, вне сомнений, за годы работы цензором: способность подчинять себе чужой разум, истощая защитные силы жертвы. Ибо Бальдомеро, сеньора, скажем наконец откровенно, был официальным цензором и хорошо знал свое дело, а это мрачное занятие создает привычку, помогает обманом овладевать умами, подавлять, навязывать свои мысли. Десятилетиями наша страна была страною одержимых бесами людей, а среди тех, кто властвовал, одним из самых искусных был Бальдомеро. Ничего не скажешь, выиграет от такой перемены Ваш сын Федерико! Понимаете Вы теперь, почему я говорю, что никто не может противостоять обольстительным чарам Бальдомеро Сервиньо? Настал Ваш черед, сеньора, Вы – новая, последняя жертва. Кто же изгонит беса? Перед Бальдомеро, стоящим на своем пьедестале – Святой Бальдомеро Столпник! – Вы будете жить на коленях, в непрестанном поклонении. И не думайте, что я говорю так от отчаяния. Если у Вас хватит терпения перелистать нашу переписку, Вы найдете упоминания об особом характере нашей с Бальдомеро дружбы. Дружбы, я сказал? Пусть так, дружбы, но такой, где он – сеньор, а я вассал, он – наверху, а я внизу. А то, что теперь он использовал даже право первой ночи, рассеивает последние сомнения на этот счет, Короче говоря, сеньора, простите прозревшему горькие строки, и да будете вы оба счастливы. С почтением

Э.С.