Ретенция (СИ) - Мартынов Илья - Страница 78

Мы быстро собираемся, ещё более сонные и вялые, чем вчера и уходим вдоль просеки. Сколько такого зверья в округе? У моего утомлённого мозга нет сил глубоко анализировать ситуацию. Я почти не думаю зачем вывели мутантов и как их сюда расселили. За две бессонных ночи в мозге скопились токсичные белки. Нервная система может избавляться от них только во время сна, но откуда же его взять из-за бесконечных потрясений?

Я пересчитываю всех восстановителей. Нас осталось шестнадцать. Дана, Хенрик, Сьюзан, Патрик, Шелена, Левия, Тод, Раварта, Олави, Кэтрин ещё живы. Мне чуть спокойнее от осознания этого факта.

В нашей движущейся колонне чувствуется напряжение. По всхлипам идущей за мной молоденькой девушки понимаю, что погибший парень был ей кем-то близким, возможно таким же близким, как мне сейчас Раварта. Голова сама крутиться по сторонам, чтобы немного поддерживать тело в тонусе. Хенрик идёт спереди и чуть прихрамывает. Я вижу только спину, но его крупный корпус ни с чем не спутаешь. Медвемуравьед навредил и ему или Хенрик всего лишь повредил ногу? Надо будет поинтересоваться на привале. На небе тонкие облака. Среди них прослеживаются жёлтые лучи, по которым ясно, что солнце плывёт справа на лево, постепенно заходя за наши затылки.

Лес становится реже и суше. Светло-коричневые с камуфляжными вкрапинами стволы сосен перемежаются с гладкими болотистыми осинами. Немного пихты в отличие от сосен и осин выглядят облезшими и едва живыми. Мокрая ветка с гроздьями светло-оранжевых ягод ударяет мне по лбу. Узнаю рябину. Этх деревьев совсем немного в лесах южных окраин Мингалоса. Я их почти никогда не встречал. Мы проходим дальше и ещё несколько рябин согнули ветки под тяжестью только начинающих созревать ягод. Бабушка готовила настойку из ягод рябины. Они с дедом ходили в известные им места и собирали оранжево-красные ягоды в ноябре после первых заморозков. Собранные ягоды целыми гроздями клали в морозильник или на балкон. Через пару недель бабушка их доставала и отделяла ягоды от кистей и остатков цветочных чашечек, перебирала, промывала холодной водой и сушила. Что она делала дальше я не помню, но получившейся настойкой она отпаивала деда во время приступов болей. Дед хмелел и веселье прибывало в нём как на дрожжах. Настойка на время помогала ему забыть о ломоте в суставах, вызванных радиационным излучением.

Иногда дед даже вскакивал и хватал меня на руки (уже достаточно большого), а потом подбрасывал в воздух и с хохотом ловил. В такие минуты он выглядел почти безумно, но мне самому становилось только смешнее. Когда же действие настойки заканчивалось, он словно складывался пополам как разборный столик. Бабушка укладывала его на кровать, намазывала спину, локти, колени и другие суставы лечебным бальзамом и укрывала одеялом. Для деда было великим счастьем, если ему удавалось, повернувшись на бок и подтянув к себе колени заснуть. Во сне он стонал от въедливых болей. Они грызли суставы и перекручивали кости.

В такие минуты больше всего меня пугало бессилие всех окружающих. Ни я, ни мама, ни бабушка, никто либо другой ничего не мог с этим поделать. Мистер Ходжкин, уже тогда работавший местным доктором, лишь делал ему блокады, снимавшие сильные приступы боли. Ничего, кроме этого, он предложить не мог. Но даже не смотря на боли во всех суставах летом дед перебарывал самого себя и отправлялся в своём, словно забывая о своём недуге. Бабушка в шутку говорила: ”Тебя лес словно колдует! Или ты с ним в сговоре?”

Звон птичьих переливов заполняет уши вокруг, перемешивая ощущения от воспоминаний с настоящим. Один великий физиолог сказал: ”Нет никакой разницы в процессах, обеспечивающих в мозгу реальные события, их последствия, или воспоминания о них”. Если записывать с мозга ”картинку” во время галлюцинаций, то её будет невозможно отличить от той же, когда мозг реально что-то воспринимает, а не придумывает сам. Похоже также дела обстоят и с памятью. Треск сухой ветки. Странно. Раньше я не встречал настолько сухих веток. Может и правда на материке становится суше.

– Привал! – слышится издалека голос Тода.

– Делаем привал! – кричит Абиг, разворачиваясь к нам – идущим сзади.

Мы останавливаемся и рассаживаемся по пням и кочкам. Мне достаётся обширный тёмно-коричневый пень. Полукружева бирюзового лишайника дорожками спускаются по извилинам потрескавшейся коры. Я сижу один. В животе урчит. Желудок требует немедленного наполнения. Странно я пил совсем немного, жажды нет. Сьюзан приносит мне пару сырных, уже несколько почерствевших лепёшек и кружку то ли морса, то ли какого-то кислого компота. Я рад и такому пайку.

– Как думаешь – мы доберёмся до базы живыми? – спрашивает Патрик, зашедший своей жене за спину.

Я смотрю в его живые глаза. Они почти не изменились с детства. Всё такие же с чуть хитроватым прищуром, но я впервые в них вижу настоящий страх, тот, который невозможно спутать ни с чем иным.

– Думаю, Вы доберётесь, если будете достаточно осторожны, – отвечаю я спокойно. Внутри досадная обида всё ещё подтачивает сознание.

– Это значит, что ты не с нами или ты планируешь покормить собою местное зверьё? – задаёт вопрос Патрик, стараясь выглядеть, как и всегда немного цинично, но лёгкое дребезжание в голосе выдаёт его тревогу.

– Это означает, что мне неизвестен исход наперёд.

Сьюзан разворачивается и уходит, делая вид, что ей безразличен наш разговор.

– Да брось ты! Я же знаю, что ты решил свалить!

– Ну, так, если знаешь, чего тогда спрашиваешь, – мне не хочется вообще это обсуждать с Патриком.

– Трэй, ты же знаешь, что это глупо. Ты подохнешь один.

– Возможно, – я пожимаю плечами.

– Сообщить перед отсоединением, если нетрудно. Попрощаемся хоть нормально. Ок?

– Хорошо.

Патрик уходит и, мои мысли заполняются Равартой. Она сидит в десятке метров от меня и о чём-то тихо беседует с Даной. Мы теперь словно спутники разных планет. По отдельности, без возможности попасть на одну орбиту. Если я покину их, Тод явно позаботится о ней лучше, чем я. Куда мне до него? Я даже в человека толком выстрелить не могу. Привал вскоре заканчивается, все спешно собираются, а я заглатываю остатки лепёшки, заталкиваю куски теста в рот пальцами.

Наша колонная чуть перестраивается и теперь я иду за Тодом. У него на руке повязка, чуть выше локтя. Его сноровки не хватило в схватке с опасным зверем? Повязка обильно кровит. Это не очень хорошо, видимо рана слишком глубокая. Не удивлюсь, если это укус медвемурвьеда. В слюне запросто мог присутствовать яд, который теперь усугубляет положение и препятствует быстрому заживлению. Думая об укусе, я вспоминаю про свою рану. К удивлению, мой мозг уже научился не замечать ноющую боль со вставками острой рези.

– Ты сегодня наши глаза, Олави! – Тод кидает вперёд белокурому пареньку с огромным биноклем. Олави идёт впереди всех и вертит с биноклем в разные стороны. И как он успевает что-то разглядеть?!

Вырубка постепенно расширяется, превращаясь в подобие длинной поляны. Расстояния между деревьями становятся шире. На смену соснам и елям приходят всё больше лиственных пород деревьев.

– Беспилотники! – раздаётся знакомый голос Раварты. – Справа!

Я оглядываюсь и вижу, что она тоже с биноклем, как и Олави.

– Ныряйте в чащу! – раздаётся чей-то голос спереди.

Сверкающие пятки восстановителей несутся в сторону густой листвы. Прихрамывая, я волоку раненую ногу, стараясь держать темп. Впереди почти прыгая на одной ноге, бежит та девушка, которую ранили два дня назад. Когда она почти достигает чащи, её больная нога застревает в торчащих над землёй корнях трухлявого пня, и она со стоном валится на гниющую листву. Я подбегаю к ней и помогаю высвободить ногу. Ботинок намертво засел между двух отростков. Беспилотники должны быть уже где-то совсем близко. Чёрт! Я пытаюсь расшнуровать её ботинок, но она изворачивается и дотягивается до моей кисти и крепко сжимает, не позволяя мне этого сделать.

– Снимай ботинок! – ору я.