Ретенция (СИ) - Мартынов Илья - Страница 75

– Сюзи, не надо, потерпи, только не останавливайся! – кричит Патрик.

Я продвигаюсь вперёд, вижу, как Патрик помогает ей подняться, но его самого начинает рвать. Глядя на это, я чувствую, как мой желудок готовиться вывернуться наизнанку, вытолкнув остатки непереваренных сырных лепёшек. Считается, что рвота – это защитный механизм. Когда кого-то из людей тошнит, всем вокруг тоже хочется освободить желудки.

Когда-то это могло быть оправдано у наших предков, кормившихся из общего источника. Если один что-то съел что-то не то, то вероятно и остальные тоже могли это съесть. Лучше всем освободиться от испорченной пищи. Помня об этом механизме, мой желок всё настойчивее старается сжать свои мышечные волокна и выбить из себя содержимое. Я вспоминаю как с помощью обратно связи обучался чувствовать свою физиологию. Всеми силы лобных долей моего мозга брошены на то. Чтобы сдержать рвотные позывы. И спустя минуту, мне кажется будто удалось с этим справиться. Слава лобным долям! Ещё нескольким восстановителям становится плохо.

Обгоняя одного паренька, я вижу как блевотина стекает у него с подбородка прямо на воротник камуфляжной куртки. Дана идёт впереди как танк. Ей будто всё ни по чём. Я начинаю нервно хихикать. Раварта морщится и недоумевающе смотрит нам меня. Я качаю головой. Наверное, она подумала, что у меня помутнел рассудок от газов. Наконец, концентрация газов начинает снижаться. Дышать становится легче, но я всё ещё не рискую вдыхать глубоко.

Болото отступает. Лес становится гуще. Здешняя мошкара агрессивно вгрызается в тонкую кожу век, облепляя все глаза. Самые смелые мошки лезут прямо в рот, от чего приходится постоянно сплёвывать. Мы – пир для здешних голодных насекомых, возможно, никогда не видавших человеческой плоти. Мы проходим ещё несколько километров и делаем привал. Всю дорого я расчёсываю лицо и руки до красна. Отёки поднимают бугорки под раскрасневшейся кожей. Тод командует устроить привал, и я растягиваюсь на мху. На трёх печках варится похлёбка.

– Далеко ещё нам? – я спрашиваю у подсевшего ко мне Абига.

– Не знаю, не ходил этой тропой никогда, – отвечает он, пережёвывая какие-то листья.

– Что ты жуёшь?!

– Заячью капустку.

– Где?!

– Там, под елью нашёл, – он указывает на тёмно-зелёный ковёр из треугольных листочков совсем неподалёку от нас, и я узнаю в них кислицу.

Мы ели её иногда с дедом, когда вода заканчивалась. Трава обладает кисловатым привкусом, напоминающим щавель. В первые разы, когда мы ходили с ним в лес, я ныл и просился домой, но он был непоколебим и не вёлся на мои стоны. Сейчас я ему за это благодарен. Это сформировало мою выдержку. Иногда мы уходили в лес с первыми лучами солнца, бродили полдня, успевая опустошить весь бутыль с водой, а потом искали воду или чем утолить жажду. Кислица всегда приходила на помощь. Кислота заячьей капусты заставляла слюнные железы отдавать свой секрет в полость рта. Язык буквально полоскался в кислом растворе, и жажда отступала.

Я чуть приподнимаюсь и почти на четвереньках ползу к полянке с кислицей, прикрывающей полог из опавших сухих иголок под массивной елью. Абиг ползёт со мной рядом. Мы смотрим друг на друга и смеёмся. Это скорее нервное, чем весёлое. Страшно смеяться после всего произошедшего, но веселье высвобождает эндорфины, которые хоть ненамного, но позволяют забыть о ране. Эндорфины – одни из эффективнейших анальгетиков нашего организма. Они вырабатываются, когда человек испытывает радостные переживания.

Абиг жадно выдирает с корнями тонкие стебельки с клевроподобными листиками и тут же отправляет в рот. Я срываю несколько листочков. Знакомый вкус отправляет меня в прошлое. Я вспоминаю как в очередной раз у нас закончилась вода и мы наелись с дедом кислицы. Я набрал ещё домой пол корзинки и шёл на обратном пути и потихоньку пережёвывал листик за листиком. К вечеру мой мочевой пузырь раздуло, и я бегал в туалет каждые двадцать минут. Ещё мне хотелось постоянно пить и из-за этого получался замкнутый круг. Я только пил и бегал в туалет. Тогда бабушка мне рассказала, что кислица полезна в небольших количествах, но может нарушать работу почек, если перестараться. Видимо дед этого не знал или не доглядел.

– Абиг, хватит, нельзя столько, – одёргиваю руку ото рта своего товарища.

Запасы воды у нас не велики. Пополнить пока не удалось. Отхлёбываем из бутылей совсем понемногу. Желание Абига утолить жажду мне понятно.

– Тебе что жалко? – я впервые вижу на его лице такое раздосадованное выражение.

– Нет, просто это вредно.

– Серьёзно?

– Ага. Для почек.

И я вкратце рассказываю ему историю из своего детства. Он слушает с открытым ртом, а затем сплёвывает остатки травы.

Раварта приносит мне миску. Горячий металл тонких стенок жжёт руки, но я стараюсь не обращать на это внимание. Похлёбка из сухих овощей, каких-то грибов и чего-то ещё мне кажется просто восхитительной. Внутренности наполняются энергией тёплой пищи.

Тод подсаживается к нам с Равартойю Он угрюм, в прочем, как большую часть времени, но сейчас особенно. Мне хочется расспросить у Тода про остров. Но в таком случае придётся сознаться, что я подслушивал разговор Митчела и Нори. Вряд ли из Тода что-то можно сейчас выцепить. Меня вообще не должны касаться Митчела, но остров, о котором идёт речь может как-то повлиять на судьбу всей планеты, а значит, и мою тоже. Следовательно, я имею полное право узнать о чём идёт речь. Я жду пока он поест и в его мозге повысится уровень серотонина. После этого он должен стать сговорчивее.

– Тод, эм…в общем я тут кое-что услышал от Митчела, – начинаю я осторожно, когда он елозит кусочком хлеба по влажной стенке опустошённой тарелки.

– Да? – не отрываясь от процесса, спрашивает Тод. – И что же?

– Он говорил про остров, который… эм, может перезапустить природу.

Тод давится, и несколько крошек вылетают из его рта, приземляясь прямо на края металлической миски. Он явно не ожидал от меня подобной реплики. Раварта наблюдает за ним. Она ждёт его реакции.

– Говорят, что есть остров, на котором.. – он ещё раз прокашливается, прикрывая на этот раз рот ладонью, – на котором остались тропические нативные виды.

Я удивляюсь тому, как он спокойно об этом рассказывает. Почему? Он стал мне доверять?

– Я там никогда не был, но говорят, что он где-то за океаническим проливом неподалёку от южного региона Саус Гав. Я слышал, что на острове могут быть исходники всех видов теплолюбивых растений и животных.

Мои глаза расширяются от удивления настолько, что начинают слезиться. Мошкара тут же стремиться сесть на нижний ободок глаза.

– Но я воспринимаю это скорее как легенду. Если бы такой остров был, мы бы уже знали об этом.

– Но Митчел говорит так, будто уверен в этом, – возражаю я.

– Он тебе сам об этом сказал?

– Нет, – я краснею и опускаю глаза. – Я подслушал, почти случайно, – сознаюсь я.

– Почти? – усмехается Тод. – Ну-ну… Я бы лучше сосредоточился на реальных вещах, чем на поиске неизвестно чего, – с этими словами он встаёт и идёт помочь собрать печи.

– Что тебе известно об острове? –Раварта придвигается ко мне ближе и берёт за руку.

– Да совсем немного.

Я рассказываю, как услышал разговор Митчела с Нори, и как захлопнулась дверь почти перед самым моим носом.

– Да уж. Они прям как церберы сторожат эту тайну, – она качает головой. – Нори ничего не говорит толком.

– Как и вы с Тодом, – насупившись, говорю я.

– Мы уже об этом беседовали, Трэй и я тебе сказал, что всё, что знаю и могу, тебе рассказываю.

– Это называется манипуляцией, Рав! – срываюсь я. – Когда человеку говорят, что делать, но не договаривают – им манипулируют!

– Ты сам сделал свой выбор!

– Если бы ты меня не затащила в Плодородие, я бы его не сделал! У меня его и не было. Выбора!

Абиг встаёт на ноги и отходит от нас, испугавшись, что услышит что-то ненужное.

– Что ты за слюнтяй, Трэй! Вечно всего боишься и осторожничаешь! Ты бы так и прожил всю жизнь в угоду корпорации, сытый и довольный.