Ретенция (СИ) - Мартынов Илья - Страница 54

– Тебе надо ещё немного полежать, – произносит она. – Нори готовит мазь.

Я киваю. Мне с ней хорошо. В этот момент моё сердце ощущает нечто родное по отношению к ней.

– Ты как? – появляется из-за её спины Тод.

Я бы предпочёл сейчас быть наедине с Равартой, но Тод мне помог, можно сказать, спас.

– Вроде ничего.

– Хорошо, – сухо произносит Тод, поджав губу.

– Что с Марвином? – я вдруг вспоминаю, из-за чего всё началось.

– Он в порядке, тебе досталось намного больше, – произносит Тод. – А Дилана сейчас Нори там успокаивает. Ему тоже предстоит полечиться мазью, – он подмигивает.

– Идиот, – произношу я с досадой.

– Это верно. Я бы его вообще выгнал к чертям, но без Марвина он никуда не уйдёт, а его мы точно выгнать не сможем, – произносит Тод. – Главное, чтоб ты до завтра оклемался. Нельзя тебе выходить из строя, Трэй. В особенности сейчас.

– Я понимаю. Надеюсь, восстановлюсь.

– Ага, сейчас позову Нори.

Раварта смотрит на меня, внезапно наклоняется, и мы целуемся. Тепло из её рта проникает в моё горло. Кажется, будто она выдыхает горячую энергию внутрь всего моего тела. Я совсем не чувствую ноющей боли в челюсти, даже лёд, кажется, растопился. Я слышу шорох за спиной Раварты, и она тут же отстраняется.

– Ой, бедный, – Нори отодвигает лёд Раварты и намазывает густой прохладной жижей почти весь мой подбородок.

«Неужели синяк такой большой?» – думаю я. Нори сочувственно поджимает губу.

– Где ещё? – спрашивает она у Раварты.

– Здесь, под ребром справа, – отвечает Раварта и задирает мне футболку.

– Ой-ой, – судя по выражению лица Нори, цвет кожи оставляет желать лучшего.

Нори возится с синяками на моём боку, а Раварта гладит волосы, помогая мне не думать об увечьях. Тут в свете тусклых ламп сверху я замечаю Марвина. Его глаза покраснели от слёз, а нижняя пухлая губа чуть оттопырена и блестит от слюней. Она у него всегда блестит, но сегодня она особенно мокрая. Я всматриваюсь в его лицо и замечаю, что его красные глаза почти такие же, как и у Дилана, но они чем-то отличаются. Через секунду я понимаю, что в глазах Марвина всегда читается добрая тоска. Он ведь не дурак и не умственно отсталый, что бы о нём ни думали. В отличие от многих других детей и подростков с ДЦП, у Марвина не произошло серьёзной задержки умственного развития. Хотя многим он и кажется странным.

– Спасибо, что заступился, – произносит Марвин, чуть заикаясь и вытягивая голову вперёд с каждым резким выдохом.

– Да не за что, – я хочу пожать плечами, но боль под ребром подсказывает мне, что не стоит этого делать. Раварта держит меня за руку.

– Ему нельзя сегодня никуда идти, да и поздно уже, – говорит Нори, глядя на Раварту. Та, в свою очередь, одобрительно кивает. Через двадцать минут Тод приносит откуда-то две раскладушки, и Раварта готовит нам постели. Опираясь на Раварту и Тода, я перебираюсь на одну из них и моментально отключаюсь.

Глава 14

С утра я просыпаюсь от того, что кто-то возится у моей раскладушки. Открыв глаза, вижу Тода, подкручивающего винтик у одной из металлических ножек.

– С добрым утром, – он слегка улыбается. – Тут отходит крепёж, ты так крутился, я испугался, что ты грохнешься.

– С добрым утром. Спасибо.

Я осматриваюсь и не вижу второй раскладушки.

– А где Раварта? – с нескрываемым беспокойством спрашиваю я.

– Она готовит тебе завтрак, вернее, уже приготовила.

– Сколько сейчас времени?

– Восемь с небольшим. Но ты можешь ещё поспать. Есть примерно час.

– Нет, я уже не усну, – отмахиваюсь я, и мои ступни сползают на прохладный пол тренировочного зала.

Я умываюсь над раковиной в туалете. С тревогой поглядываю на припухшую щёку. У левой губы ссадина и покраснение. Не самый лучший вид для начальника лаборатории Центра современных технологий.

Мы завтракаем хлебом с какой-то ореховой пастой, сидя за столом в основном помещении восстановителей. Нори сегодня с нами нет. Она уехала на окраинную базу. Из краткого разговора с Равартой и Тодом я узнаю, что здесь есть несколько подсобных комнат, где некоторые члены восстановителей ночуют, а некоторые и вовсе в них живут постоянно. Тод уходит первым, через полчаса я прощаюсь с Равартой и покидаю цокольный этаж, занимаемый лагерем восстановителей.

С непривычки я даже сперва теряюсь, проходя по тенистым проулкам. Обычно свет солнца и открытого неба над головой сразу бьёт мне в глаза. А сейчас я крадусь по узкому переулку, проходя под арками. Ловлю такси до своего дома, выхожу и дальше двигаюсь пешком. Лица охранников сегодня пасмурны, как небо в прохладный осенний день.

Я поднимаюсь на этаж и прокрадываюсь в свой кабинет, стараясь никому не попадаться на глаза. И всё-таки в том, что я теперь начальник, есть некоторая прелесть. Можно оставаться незамеченным и работать в одиночку. Пишу сообщение Кристини – спрашиваю, как она себя чувствует. Она отвечает, что уже вышла на работу и хотела бы со мной встретиться. Взвесив все за и против, соглашаюсь. С Кристини надо встретиться, пусть даже и с распухшей щекой. У неё должна быть информация о том, что случилось с сержантом полиции. Кристини точно выведает все подробности истории, она любит сплетничать. Попутно я отправлю Никсе сообщение о том, что скучаю, и прошу ее передать маме то же самое. Никса сейчас должна быть в школе, вряд ли она ответит сразу, но я подожду.

Надеваю очки для симуляции, закрепляю электроды и вновь погружаюсь в изучение алгоритмов. Мне нужно подобрать оптимальные параметры работы протокола для подстройки под структуры мозга. Сегодня я работаю с цингулярной извилиной. Воздействуя на неё, можно добиться эффекта, при котором человек может даже изменить принятое им ранее решение, искренне полагая, что сделал это сам. Стимулируя цингулярную кору определённым образом, можно заставить человека зацикливаться на своих собственных переживаниях и страхах, помещая его в плотное кольцо паники. Из него практически невозможно вырваться без посторонней помощи.

Знание физиологии мозга – страшная штука, технология, использующая это знание, ещё страшнее и опаснее. Дед как-то говорил: любая мощная технология подобна эффектной маске, у которой всегда есть изнаночная сторона. Иногда мне не хватает мудрости моего деда и бабулиной заботы. Я заметил, что бабушки и дедушки отличаются от родителей. Они уже накопили большой жизненный опыт и умеют спокойно реагировать на самые нелепые ситуации. Их любовь чистая, теплая и искренняя, потому что они любят просто так, без излишнего угнетения.

Родители же вынуждены постоянно переживать, ощущая груз ответственности за детей, отчего их любовь всегда сопровождается требованиями, угрозами и даже шантажом. Родители делают всё, чтобы как можно жёстче контролировать своих детей. Это справедливо для многих родителей – кроме моей мамы, конечно. За мою сознательную жизнь в её поведении случались метаморфозы. В первые годы моего детства она была нежна и ласкова. А потом, когда появился Дэйв, она вдруг стала чёрствой и жёсткой, как засохшая булка. После того как Дэйв умер, она обмякла и сделалась аморфной. Иногда, мне казалось, ей абсолютно плевать, что случится со мной или с Никсой. Однажды мама вскользь упомянула, что у неё была мечта, но она уже никогда не сбудется. Может, поэтому она так обмякла. Как я ни пытался выспросить у неё, что это за мечта, ответа на свой вопрос мне получить так и не удалось.

Я возвращаю в настоящее и продолжаю настраивать алгоритм под работу цингулярной коры. Я переключаю симуляцию в режим записи работы мозга и вижу невероятно детальную картинку. Изотропные электроды-датчики с наночастицами регистрируют то, что карбиновые в принципе обнаружить не могли. Видна активность каждой клетки мозга. Это примерно, как смотреть в бинокль на планету, которая вращается вокруг звезды в другой галактике, и видеть каждый камушек на её поверхности. Но как такое возможно? Мой мозг взрывается изнутри в мыслительном коллапсе.