Горгона и генерал (СИ) - "tapatunya" - Страница 7

— Ваш первый муж был нищим стариком, второй — садистом, а любовник — мелочным тираном, — продолжал Трапп. — Что с вами не так, Гиацинта? Возможно, вы считаете, что не заслужили ничего лучшего?

— Что ж, — наконец, произнесла она. — Полагаю, у нас обоих есть прошлое, о котором мы не хотели бы говорить. Позвольте задать вам последний вопрос.

— Валяйте, — благосклонно разрешил генерал.

— Вы знаете, за что вас сюда сослали?

— Конечно, — пожал плечами Трапп. — Из-за женщины. Король был юным, он только-только вступил на трон и был пылко, до смерти влюблен в одну даму, жену посла. Но она предпочла неопытной молодости очарование зрелости.

Гиацинта задумчиво смотрела на него, словно разгадывая какую-то загадку.

— То есть вы полагаете, что Джон вас наказал из-за женщины? — спросила она.

— А разве есть другие варианты? — насторожился он.

Гиацинта встала, подошла к нему ближе и грациозно опустилась на его колени, обвив шею рукой.

Он ощутил слабый цветочный аромат.

Вблизи она казалась совсем юной и очень нежной.

— Мой дорогой Трапп, — произнесла Гиацинта, — официально вас осудили за измену.

От неожиданности он даже рассмеялся.

— Это наша дама изменяла послу, — сказал он. — А я был холост и восхитительно свободен.

— Да нет же, — вздохнула Гиацинта. — Вас осудили за измену родине. Было объявлено, что вы вступили в преступный сговор с неким послом соседней державы, передавая информацию о наших войсках.

— Что?

Он едва не сбросил её со своих колен, дернувшись так резко, что у горгоны клацнули зубы.

— Да сидите вы спокойно, — прикрикнула она. — Я была тогда девочкой, и мне было все равно, но мой старший брат как-то рассказал об этом. Он военный, и ваш низкий поступок до сих пор ужасно сердит его.

— Распутство, дуэли, драки, карточные игры, охота в чужих владениях, даже кражи — у Джонни был миллион поводов для обвинений. Но как он мог выбрать измену? — спросил генерал скорее самого себя, чем Гиацинту. Но она ответила:

— Наверное, он хотел вас ударить больнее всего.

— И что, были предъявлены какие-то доказательства?

— Я не помню. Это было очень давно.

— Вы можете достать мне те газеты?

Она поболтала ногами, отчего шлепанцы разлетелесь в разные стороны.

— А что мне за это будет? — надув губки, спросила Гиацинта.

Он встал, держа её в своих руках, и без лишнего почтения опустил на кровать.

— Даже не начинайте эти игры, — предупредил он. — У вас слишком плохой вкус в отношении мужчин, чтобы вы смогли оценить мое скромное мужество.

Гогрулья перевернулась на живот, весело сверкая глазами.

— Вы правы, — согласилась она. — С детства не люблю идиотов.

— А я — расчетливых авантюристок.

— А я — напыщенных гордецов.

— А я — белила и мушки.

— Да вы просто отстали от моды!

— А вы — от здравого смысла.

— А ваше место среди коров!

— Значит, я правильно нахожусь в вашей спальне?..

— Боже!

Гиацинта вскочила и бросилась к зеркалу.

— Вы думаете, я поправилась? Я кажусь вам толстой? Этот пеньюар меня полнит?

— Да, — сказал генерал, — вы ужасно поправились.

И он отправился вниз, совершенно довольный собой.

7

— Бенедикт. Бе-не-дикт! Беееенеееедииииикт…

Открыв глаза, Трапп уставился на трещинку на стене. Луч солнца был так невообразимо выше неё, что стало понятно: сейчас не просто утро, а очень раннее утро.

— Совести у вас нету, гербицида, — пробормотал Трапп, снова закрывая глаза.

— Просыпайтесь быстрее, — неприлично бодрым голосом воскликнула та. — У нас полно дел.

Он перевернулся к гематоме лицом и снова на секунду приподнял веки.

Перед его взором оказался только неброский темно-бордовый подол дорожного платья и носы крепких, кожаных ботинок.

— Убирайтесь, — буркнул он.

— Послушайте, мне надо отправить в столицу целую пачку писем. И я хочу нанять в деревне человека, который смог бы сделать это для меня. Мне вовсе не хочется полагаться на почтовую службу.

— Гиацинта, — уведомил Трапп. — Если человек лежит в постели с закрытыми глазами — значит, он спит. Если он спит, то вы не должны его так бестактно будить. Убирайтесь вон.

— Но я хочу, чтобы вы сопроводили меня…

— Вон.

Она не удержалась и легко топнула ножкой.

— Вон, — генерал снова от неё отвернулся, погружаясь в прекрасный, по-утреннему сладкий сон.

Но не успели лошади вспенить землю, как пронзительный визг штопором вонзился в уши генерала.

Подскочив на перине, он бросился к открытому окну и посмотрел во двор.

— Простите, — холодно сказала Гиацинта, — пчелу увидела и испугалась.

Трапп с грохотом захлопнул ставни, подхватил свою перину и побрел по лестнице наверх, к башне. Он поднимался по ступенькам, невольно отмечая, что нанятые Гиацинтой жители деревни потрудились на славу, и пыли в замке почти не осталось. Однако где-то на середине узкой винтовой лестницы их энтузиазм иссяк, и тенета паутины плотным гобеленом окутывали потолки и стены.

Прежде ему не доводилось сюда забираться, потому что уголки обветшалого замка не вызывали ни малейшего интереса.

Преодолев десятки и десятки ступенек, Трапп толкнул низенькую дверь и, пригнувшись, вошел внутрь башенки. Это было круглое, полное света помещение с высокими и частыми бойницами.

Перешагнув через сломанное деревянное кресло, Трапп повесил перину на голову тренировочного чучела, с трудом открыл несколько окон и полной грудью втянул юный, полный летних ароматов, воздух.

Выйдя из окна, он оказался на заросшем мхом и траве зубчатом парапете, широким кольцом опоясывающем башенку, с наслаждением перетащил сюда перину и, разнежившись на солнышке, снова погрузился в сон.

Проспав до обеда, Трапп долго купался в озере, потом удрученно копошился в своем гардеробе, пытаясь найти более-менее приличную рубашку, потом долго завтракал фирменным тыквенным пирогом от Эухении, таким твердым, что такими пирогами можно было заряжать баллисту, и уже ближе к вечеру отправился на поиски горгоны.

Она находилась в заросшем саду.

Сидя на пенечке, Гиацинта увлеченно чертила на бумаге план тропинок и клумб. В своей темно-бордовой юбке и светлой блузке, с аккуратным пучком убранных волос, она казалась похожей на гувернантку.

Полюбовавшись на довольно четкие линии её плана, Трапп заметил:

— Для человека, который не пробудет здесь больше месяца, вы кажетесь чрезвычайно увлеченной долгосрочной стратегией.

— Идите вон, — холодно сказала горгона, — из моего сада.

— Вы так и не переоделись, значит, все еще собираетесь в деревню. Я готов вас проводить и представить человеку, который станет вашим курьером.

К чести гематомы, обида и практичность в ней боролись крайне недолго. Практичность победила в считаные секунды.

— Хорошо, — сказала она, поднимая с травы сумку с письмами, — я готова.

Трапп забрал у неё сумку, прикидывая её вес.

— В котором из этих посланий, — спросил он, — изложена ваша просьба прислать вам газеты о моем деле?

Гиацинта, не моргнув глазом, уверенно достала одно из писем.

— В этом, — сказала она.

Трапп молча сломал печать, горгулья возмущенно вскрикнула и попыталась вырвать письмо из рук генерала, но он только отодвинул её от себя.

«Джереми, ты не должен позволять этому человеку влиять на твои решения. Если слов тебе не хватит, то возьми хлыст. А если не поможет хлыст — возьми пистолет. Мы с тобой обязательно увидимся снова. Всё будет хорошо, ты только держись».

— Надо же, — произнес Трапп мрачно, — какой сложный шифр. Что из этого означает «газета», а что «самый великий генерал в истории»?

Яростно сверкая глазами, Гиацинта все-таки отобрала у него свое письмо.

— Как вы посмели, — сказала она с отвращением.

— Я посмел, потому что вы лживая, меркантильная авантюристка, и вашим словам нет ни малейшей веры.