Голубой Дик - Рид Томас Майн - Страница 6

Молодой человек вдруг прервал свой монолог, привстал немного и, повернувшись к реке, напряг слух и зрение. Оттуда донесся глухой топот копыт. С каждым мгновением он становился ближе и отчетливее.

В глазах вождя засверкала дикая радость. Но, боясь обмануться, он все же наклонился, раздвинул траву и приложил ухо к земле.

Через несколько секунд он снова приподнялся и прошептал:

— Скачет какой-то всадник; наверное, это Вабога. Больше некому…

Вождь встал и сделал несколько шагов в том направлении, откуда должен был появиться всадник.

Почти до самой реки тянулась цепь небольших холмов, покрытых кустарником. На одной из этих возвышенностей, там, где земля точно сливалась с небом, острый глаз молодого вождя различил силуэт лошади с сидящим на ней всадником. Не привыкший к жизни в прериях ничего не рассмотрел бы на таком расстоянии, даже при ярком солнечном свете.

Лошадь со всадником приближались, но расстояние между ними и вождем индейцев было еще достаточно велико, чтобы узнать сидевшего на коне.

Вдруг с той стороны, откуда приближался всадник, послышался лай собаки, сопровождаемый громким, протяжным и зловещим воем, похожим на вой степных волков. Он повторялся через определенные промежутки времени и с различными интонациями. По этой причине индейский вождь заключил, что звуки издает человек.

V. Предатель

Вождь наконец-то понял, что означал услышанный им вой. Оглянувшись, он увидел недалеко от себя человека, повторявшего такие же звуки, какие доносились со стороны всадника.

Очевидно, волчий вой был условным сигналом между часовыми индейского лагеря и тем, кого ожидали. Вождя же почему-то не предупредили об этом, и он заподозрил неладное.

Через несколько минут всадник приблизился настолько, что его можно было легко рассмотреть: одет он был по-европейски, хотя лицо явно индейского типа. Обменявшись на скаку несколькими словами с ближайшим к нему часовым, гость круто осадил взмыленного коня перед самым вождем.

— Вабога не держит слово: он опоздал на свидание, — с легким упреком сказал вождь по-индейски. — Уже за полночь, а ведь Вабога знает, что мы должны напасть на переселенцев до восхода солнца.

— Желтый вождь напрасно беспокоится о времени, — спокойно возразил индеец. — По совету Вабоги бледнолицые остановились на ночь неподалеку отсюда. Вабога опоздал не по своей вине…

— А по чьей же?

— Бледнолицые стали подозревать, что у Вабоги два языка, и держали его в плену своими глазами. Вабога едва сумел уйти. Вчера утром по пути в форт Сен-Врэ бледнолицым встретились трапперы. Они пробыли в лагере переселенцев до полудня. Уши Вабоги не слыхали, что говорили между собой бледнолицые, но сразу после этого за ним стали зорко следить.

— Кто такие эти трапперы?

— Вабога их не знал.

— Жаль! Я бы отплатил им за то, что вмешались не в свое дело!

— Следовало бы. Языки у трапперов длинные и ядовитые.

— Как же переселенцы согласились остановиться в месте, выбранном Вабогой, если они перестали доверять ему?

— Вабога тоже имеет язык и хорошо им работает. Бледнолицые последовали его совету, надеясь, в случае чего, на свои глаза.

— Где стоянка?

— Там, где приказал Желтый вождь, — на берегу реки.

— Сколько туда езды?

— Час, если ехать осторожно, и не более получаса, если мчаться во весь опор.

— Хорошо. Много их?

— Девять бледнолицых, не считая женщин и детей. А чернокожих — раз в пять больше.

— Чернокожие в счет не идут! Говори мне только о бледнолицых.

— Вожак каравана — человек лет шестидесяти. Раньше он был плантатором. Вабога узнал его… Вабога помнит этого бледнолицего с тех пор, как играл маленьким на другом берегу большой реки в прекрасной стране своих предков, из которой его изгнали бледнолицые.

— Этот плантатор с семьей или сам?

— При нем сын лет двадцати четырех, такой же негодяй, как он, а еще дочь, не похожая ни на отца, ни на брата. Это настоящая женщина: прекрасная, как степной цветок, и добрая, как солнце, освещающее и согревающее всех.

«Я не ошибся: это она! Час мести, наконец, пробил!» — подумал про себя вождь.

Глаза его сверкнули радостью, а по губам пробежала торжествующая улыбка.

— А кто их спутники? Или, по крайней мере, как они выглядят? — продолжал он вслух прежним тоном.

— Есть еще высокий силач лет под пятьдесят. Он, похоже, помощник вожака каравана. Сердце у него жестокое, как у плантатора: все время бьет длинным бичом негров, которые не поспевают за повозками.

— Узнаю этого человека по твоему описанию. Если это тот самый, то и ему несдобровать.

— Остальные шесть…

— Об этих можешь не говорить. Скажи только, как они вооружены и можно ли ждать от них сильного сопротивления?

— Оружие у них есть, но не думаю, чтобы они дали серьезный отпор.

— Хорошо. А как полагаешь, Вабога, мы сможем взять их живыми?

— Всех?

— Главным образом, первых четверых?

— Думаю, это будет нетрудно.

— Отлично. Больше мне ничего не нужно, — произнес вождь и, возвысив голос, крикнул своим воинам (кое-кто из них уже не спал):

— Поднимайтесь и в путь! Хоктав (хоктав — название племени, к которому принадлежал Вабога) проведет нас туда, где можно рассчитывать на хорошую добычу.

Пока воины вставали, поднимали свои плащи и оружие, седлали лошадей, слуга привел вождю коня, накинул на плечи молодого человека мантию и помог ему вскочить в стремя.

Не прошло и десяти минут, как отряд индейских воинов покинул лагерь. Самому образцовому кавалерийскому отряду понадобилось бы на это вдвое больше времени.

Как известно, переселенцы устроили на берегу реки Бижу-Крик нечто вроде корраля из своих повозок.

Хотя место для стоянки и было выбрано проводником, но заслужило полное одобрение переселенцев; оно находилось в подковообразном изгибе реки, окружавшей его с трех сторон.

Трава, росшая в этом месте, была густой, высокой и ровной, словно ее постоянно подстригали.

Река здесь оказалась неширокой, но довольно глубокой; берега же отличались такой крутизной, что, похоже, тут невозможно и высадиться.

Пожалуй, более удобного места для стоянки нельзя и подыскать, тем более, что само пространство, окруженное водой, невелико, а потому очень удобно для защиты.

В сущности, Вабога несколько преувеличивал, говоря индейскому вождю, что переселенцы не доверяют ему. У них не было причины ему не доверять. До сих пор он вел их, как надлежит, они видели уже Скалистые горы, за которыми нечего было опасаться.

Да и что он мог бы сделать им? Отдать в руки дикарей? Но с какой целью? Ведь он принадлежал к племени хоктавов, которое никогда не враждовало с белыми. К тому же обстоятельство, что проводник бегло говорит по-английски, доказывало, что он провел большую часть жизни среди белых и близко сошелся с ними.

Словом, никаких оснований подозревать проводника у переселенцев не было.

Хотя трапперы и убеждали, что хоктав — человек сомнительный, но переселенцы не придали этому значения, они были уверены, что трапперы настроены против индейцев, или причиной тому профессиональная зависть, поскольку Вабога тоже прекрасный охотник. Могло быть и так, что трапперы просто решили попугать переселенцев, дабы потом посмеяться над ними.

Один только Снивели сомневался в честности Вабоги. Проводник жил когда-то, как сам Снивели и его товарищи, во внутренних равнинах Миссисипи, а это бывшему надсмотрщику плантации казалось плохой рекомендацией.

Кроме того, Снивели находил странным, почему это Вабога посоветовал устроить стоянку в стороне от караванного пути, на котором было все-таки безопаснее.

Бывший надсмотрщик сообщил кое-кому из спутников о своих подозрениях, но те решили, что он напрасно беспокоится: хоктаву не было никакого смысла предавать их, ведь ему обещали довольно приличную награду, если он благополучно доведет караван до Скалистых гор. Да и на протяжении всего пути он не подавал ни малейшего повода для подозрений.