Дикие - Пауэр Рори - Страница 15

Я помню, как она, проснувшись, побежала к забору; как разодрала ладони в клочья, царапая прутья, пытаясь вылезти на ту сторону. Но Тейлор держала ее, а мы с Байетт смотрели, как Риз рассыпается на куски. Когда она пришла в себя, какая-то часть ее так и не вернулась.

Я никогда не испытывала ничего подобного. У меня были долгие прощания в аэропорту и охота за новостями — но мой отец всегда возвращался.

Я нахожу Риз в роще черных сосен у воды, на том же месте, где нас впервые застала токс. Она сидит, дрожа и кутаясь в тонкую куртку, на той же низкой ветви того же дерева, и единственное, что отличает этот день от того, — это блеск ее серебряной руки.

Я медленно приближаюсь спереди, чтобы она меня заметила, — так надежнее. За два дня, что мы не виделись, круги у нее под глазами стали темнее. Она выглядит голодной. И замерзшей. Но она никогда не нуждалась в нас. Это мы нуждались в ней.

— Привет, — начинаю я.

Она не смотрит на меня, и я прикусываю губу, чтобы не ляпнуть что-нибудь лишнее. Помни, что сказала Уэлч, говорю я себе. Помни, что это важно.

— Насчет лодочной смены. — Я прислоняюсь к стволу дерева на почтительном расстоянии от нее. — Я не знала, что выберут меня. Я думала, это будешь ты.

— Я тоже, — скрипит она, как будто это ей чуть не раздавили горло. Мне хочется кричать, хочется вырвать из нее извинение. Но тут она поднимает голову и хмуро смотрит на меня. — Как ты?

Уже что-то. Возможно, лучшее, на что я могу рассчитывать.

— Нормально. Правда нормально.

— Точно? — Она выдавливает из себя улыбку. — Потому что выглядишь ты отвратно. Как… Ну, как Бет из «Маленьких женщин».

— О нет, — говорю я безучастно. — Ты думаешь, я заболела?

— В Ракстере? — Она вскидывает брови, и на ее лице отпечатывается притворное удивление. — Нет, никогда.

Мы замолкаем — думаю, в одинаковом потрясении от того, что сумели худо-бедно пошутить. Нам срочно нужна Байетт, пока мы всё не испортили.

Я выворачиваю шею, всматриваясь в деревья, а когда снова поворачиваюсь, Риз болтает ногами. Можно подумать, что она смущена. Но Риз невозможно смутить. Даже когда она призналась мне в своей ориентации, это воспринималось как выпад. «Лесбиянка», — сказала она, и в воздухе тогда повисло непроизнесенное «И что ты мне сделаешь?».

— Ты вчера ходила в лес с лодочной сменой, — говорит она. И ждет.

— Да.

— И как там?

— По-другому. — Трудно выдавить из себя даже слово.

— В смысле?

— Ну… — Помни о Уэлч, помни о своих обязанностях. Все хорошо. — Деревьев стало больше, — говорю я как дура.

— Слушай, Гетти, я должна знать. Должна. Ты его видела? Моего папу? Мой дом? Хоть что-нибудь?

Я качаю головой.

— Прости, Риз. — Она отворачивается, но я успеваю заметить, как она смаргивает слезы. Я неловко прокашливаюсь, мечтая провалиться сквозь землю. — Где, интересно, Байетт? Она собиралась нас найти.

Риз не отвечает, и я направляюсь к школе, но не успеваю пройти и нескольких ярдов, как ко мне, задыхаясь от бега, подскакивает Кэт. Я стараюсь не смотреть на кровоточащие волдыри, рассыпанные у нее вдоль линии роста волос.

— Гетти, — выдыхает она. — Тебе надо в школу.

Меня сковывает ужас. Я с трудом сглатываю.

— Зачем?

— Твоя подруга. У нее приступ.

Сперва я ничего не чувствую — только покалывание в пальцах и тупую боль за сросшимися веками. А потом накатывает тошнота, и у меня подкашиваются колени.

— Нет, не может быть, я только что ее видела.

— Мне очень жаль, — говорит Кэт. — Я прибежала, как только это случилось.

Это невозможно. Я была с Байетт каких-то десять минут назад, и с ней все было хорошо. Она должна быть в порядке.

Я оборачиваюсь в поисках Риз, но она спрыгнула с ветки, вышла следом за мной из рощи и теперь стоит у меня за спиной, сжав губы в нитку. Без единого слова мы бросаемся к школе, ускоряясь и ускоряясь, пока я не влетаю в вестибюль.

В это время дня тут почти пусто, не считая группки девочек у камина. Байетт нет. Надо было спросить Кэт, где она, надо было, надо было.

— Успокойся, — негромко говорит Риз, и я нашариваю ее руку и сжимаю изо всех сил.

Я была с ней всегда — во время приступа, который оставил Байетт без голоса почти на неделю, во время приступа, который прорезал ей кожу на спине и подарил второй позвоночник. Я должна быть с ней и сейчас.

Воздух оглашается животным воем. Ледяной страх обрушивается на меня, и я отлепляюсь от Риз. Звук доносится из дальней части школы, из южного крыла, ведущего в кухню.

Я проталкиваюсь мимо девочек у камина и мчусь по коридору, а мимо проносятся классные комнаты и кабинеты. Пусто: Байетт нет, Байетт нет, Байетт нет. Но вот наконец и она — лежит на полу кухни, раскинув руки, и ее темные волосы закрывают лицо.

Пожалуйста, только не это.

Я падаю на колени рядом с ней. Она открывает рот, как рыба, и две струйки крови, которые текут у нее из носа, пачкают ей зубы. По-моему, она плачет, но сказать наверняка сложно. В одной руке зажата пачка крекеров, другая царапает горло.

— Что случилось? — Слова льются потоком, путаясь и опережая друг друга. — Где болит? Что такое?

Она произносит что-то одними губами, и это что-то похоже на мое имя, а потом у нее закатываются глаза. Она вздрагивает, напрягая мышцы, и ее тело изгибается вслед за проходящей по нему волной.

Кажется, я кричу, но я себя не слышу. Кто-то кладет руки мне на плечи и пытается оттащить меня назад. Я отбиваюсь и пытаюсь проверить пульс у нее на шее.

— Привет, — говорю я, когда она открывает налитые кровью глаза. — Это я. Все хорошо.

— Я послала за Уэлч, — говорит Риз. Ее голос звучит спокойно и взвешенно, но я знаю Риз и знаю, что это означает: она в панике. Она обходит нас и встает с другой стороны от тела Байетт, только смотрит она не на Байетт. Она смотрит на меня. — Потерпите, ладно?

В прошлый раз крови было много. Она расплывалась под Байетт, собиралась в щелях между половицами. В этот раз кровь течет только из носа, пачкая рот и стекая на пол. Я закатываю ей рукава и ищу следы ран.

— Мне нужна твоя помощь, — говорю я, склоняясь над ней. Видеть ее такой мучительно больно. — Расскажи мне, что с тобой.

Она поднимает дрожащую руку и хватается пальцами за воротник моей рубашки. Я наклоняюсь так низко, что ее слюна пачкает мне щеку.

— Гетти, — говорит она. — Гетти, пожалуйста.

За всю свою жизнь ничего хуже я не слышала. Ее голос скрежещет, как металл по металлу, как хор миллиона человек, это разом и крик, и шепот, и все, что между ними, и я испытываю боль — физическую боль, пронизывающую меня до костей. Еще немного, и они треснут, как будто сделаны из стекла.

Я сворачиваюсь в клубок и зажимаю уши ладонями. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем мое тело перестает вибрировать и я снова могу думать.

— Черт, — выдыхает Риз слабо — похоже, ей тоже досталось. — Что это было?

Не утруждаясь ответом, я снова подползаю к Байетт, которая часто дышит — еще немного, и у нее начнется гипервентиляция, — и пытается сесть. Она напугана. За полтора года токс я ни разу не видела ее напуганной.

— Все хорошо, — говорю я и протягиваю ей руку. Но она мотает головой и прижимает ладонь к моей щеке, словно спрашивая: «Как ты?»

Из коридора доносятся голоса; они приближаются — это Уэлч и кто-то еще, наверное Джулия и Карсон. Это работа для лодочной смены: привести все в порядок, убрать следы. Только на этот раз речь идет о Байетт, и я не позволю им ее у меня забрать.

— Со мной все нормально, — говорю я, когда Байетт дергает меня за мочку уха, привлекая внимание. — Уэлч идет. Она за тобой присмотрит.

Байетт делает вдох и собирается что-то сказать, но Риз мгновенно оказывается рядом и крепко зажимает ей рот ладонью.

— Не разговаривай, — говорит она. — Будет больно.

Уэлч врывается в кухню в сопровождении Джулии и Карсон. Они смотрят на Байетт, и рука Джулии зависает над ножом на поясе, но Уэлч поворачивается ко мне: