Чернолесье (СИ) - Зимовец Александр - Страница 21

Караванщик махнул рукой и сделал еще один лоток из бутылки, принятой у Винса, перед этим протерев ее горлышко рукавом.

— Да… дела, в общем, скверные в Карнарских землях… — произнес он, словно говоря сам с собой. — Торговля хиреет, спроса на кожу нет, казначейство портит монету, чернолесская нежить то и дело выходит прямо на тракт, наемники за сопровождение дерут втридорога. Похоже на то, что Мученики совсем оставили эту землю. Все девять.

— Между прочим, наш патер говорил, — встрял вдруг Винс, — что вера, будто Мучеников не восемь, а сколько-то еще — есть ересь.

— Ты бы, парень, не учил старших, — раздраженно произнес Бажан. — Тоже мне, богослов выискался. Тебя, поди, еще и на свете не было, когда брат Луциан у нас в Ансо проповедовал. А я помню! Я его сам видел, своими глазами! И как он моровое поветрие остановил, помню, и как войну прекратил между Ансо и Карнарой. Я тогда мальчишкой был, навроде тебя, но помню, как отец радовался: он тогда обоз готовился отправить с шелками из Ансо, почти все деньги вложил — а тут война. Кому во время войны шелка продашь? Да и не довезешь: ограбят или конфискуют. А Луциан два месяца из Карнары в Ансо и обратно носился — и уговорил-таки короля с великим канцлером примириться. Великий был человек, великий. Не иначе сам Создатель его к себе призвал, как и Восьмерых до него!

— А патер говорил, что он просто сгинул в Чернолесье, да и все. Что он хоть и хороший был человек, но считать его Мучеником — есть… это самое… как он говорил-то… суемыслие, вот!

Бажан бросил на Винса взгляд, полный презрения, но ничего не сказал.

— А что у вас, у егерей, об этом говорят, ваше инородие? — обратился он ко мне. — У вас Мученика Луциана почитают? Все-таки, ведь он хотел избавиться от нечисти чернолесской и много сил для того приложил. По моему скромному мнению, можно было бы его Светлым Покровителем вашего ремесла объявить.

Нужно ли говорить, что вопрос вызвал у меня затруднение, граничащее с паникой? Я понятия не имел, что думают прочие егеря о каком-то местном святом, про которого я услышал впервые только что.

— Откровенно говоря… я тут… совсем недавно… — промямлил я, не зная, как лучше описать свое положение.

— Признаться, никогда не общался раньше с егерями, — Бажан заложил руки за голову и облокотился на толстый сосновый ствол. — О вас столько всего рассказывают. Кем вы вообще были до всего этого? До того, как здесь оказались?

А на этот вопрос что ему отвечать? Честно сказать, что я был видеоблогером и обозревал инди-игры? Почему-то мне кажется, что его едва ли удовлетворит подобный ответ. Или что я собирался стать журналистом? Вряд ли и это слово вообще есть в местном языке.

— Я… учился в университете, — ответил я максимально обтекаемо.

— Студиозус, стало быть, — понимающе кивнул Бажан, отпив еще немного из бутылки и протянув ее мне. — Сынок мой, Микеле, тоже в Ансо на бакалавра права учится. Да какой из него бакалавр, между нами говоря? Оболтус он, каких поискать еще, а не бакалавр. Только бы девок тискать да добро родительское транжирить.

При этих словах Винс скорчил комично-скорбную мину, как бы намекая мне, что все отцы рассуждают совершенно одинаково.

— Н-да-с, — караванщик причмокнул губами. — Я бы еще хотел узнать, а насколько правдиво все то, что про вас говорят?

— А что про нас говорят? — осторожно уточнил я.

— Всякое, — Бажан потер спину. — Говорят, что меченые, на самом деле, из стали сделаны. Что возникают они прямо посреди Чернолесья из яркой молнии, а потом выходят голыми на дорогу и кого первого встретят, у того отнимут одежду, коня и оружие. А некоторые также говорят, что могут отнять и лицо — образ Господень.

— Бессовестно врут, — ответил я, невольно улыбнувшись. — У кого бы я мог такое отнять?

С этими словами я хлопнул себя по джинсам, которые Бажан осторожно потрогал и покачал головой.

— А еще сказывают, — начал он. — что меченые получаются из детей, отторгнутых у родителей. И что в тайном замке посреди Чернолесья поят их ядовитыми настоями, от которых они все прошлое забывают, становятся неуязвимыми и видеть в темноте научаются, а также сражаться серебряными мечами.

— Не, в темноте я не вижу, — я помотал головой. — А что до мечей, так у меня и железного нет

Я указал на прислоненную к дереву аркебузу.

— Есть и такие, — продолжил Бажан, наклонив голову вбок, — кто говорит, будто меченые прилетают с далеких звезд, и хотят наставить нас на путь истинный и научить жить лучше, чем мы, грешные, живем. Навроде Мучеников, стало быть. И что камень на браслете вашем, это, вроде как, глаз, сквозь который Вседержитель наблюдает за чадами своими, вот как.

Я невольно взглянул на камень, тускло поблескивавший в свете костра. Может это, в самом деле, быть чем-то вроде вебкамеры, через которую за мной наблюдает Грановский? Вряд ли. Если этот мир — его творение, то он может наблюдать за мной вообще из любой точки. А если нет…

— Ладно, — проговорил караванщик, потянувшись и хрустнув узловатыми пальцами. — Гляжу я, вы о себе рассказать, все равно, не желаете — ну, да и Вседержитель с вами. Понимаю, что есть у вас на то свои причины. Пойду я на боковую. Спокойной вам ночи, господин егерь. Ложитесь тоже, не сидите долго, мои люди подежурят. Коли Мученики смилуются и отвратят от нас путевые неприятности, дня через три будем уже и в Брукмере.

Глава 11

Брукмер встретил нас массивными серыми стенами с толстыми приземистыми башнями, утыканными рядами квадратных бойниц. На крепостной стене выстроился в ряд десяток пушек, а у въезда в город маялись от безделья несколько стражников с алебардами в тронутых ржавчиной железных кирасах. Пока мы ехали через грязный посад, состоявший из приземистых деревянных домишек, я то и дело зажимал нос — настолько отовсюду несло дерьмом и какой-то кислятиной. Бажан поглядывал на меня с иронией — явно записал меня в неженки.

Вдоль неширокой и очень грязной реки стояло несколько мельниц с огромными скрипучими колесами. Бажан рассказал мне, что это знаменитые брукмерские сукновальни: город славился своими тканями. Конечно, недавняя война сказалась на его экономике нелучшим образом, половину мастерских еще не успели восстановить. Я и сам видел на месте двух или трех мельниц лишь обгорелые черные остовы.

Лохматый небритый детина, явно бывший у алебардщиков за главного, перекинулся с Бажаном парой слов — они были знакомы — и вяло проверил содержимое повозок, пропустив нас внутрь. За воротами мы с торговцем попрощались — он повез поклажу на свой склад, мы же с Винсом просто двинулись к центру города, не преследуя пока особенной цели.

Винс вертел головой во все стороны, и с лица его с тех пор, как мы прошли сквозь городские ворота, не сходило восторженное выражение.

— Ну, и заживем же мы здесь, ваше инородие! — заявил он, проходя мимо бакалейной лавки и сглатывая слюну. — Во-первых, надо обязательно к Рыжей Мэл вас сводить — то-то там цыпочки, загляденье, что твои, значит, цветочки полевые! Во-вторых, к старому Кристофу в пивной погреб заглянем. Интересно, все ли у него та же компания собирается? В кости можно будет сыграть, а то и на петуха монетку поставить — у Кристофа бои петушьи самые, значит, удивительные!

Слушать всю эту галиматью было по-своему интересно, но меня сейчас больше заботил вопрос о том, где я буду ночевать и как найду Олега.

— Ты знаешь, где здесь «Болотный змей»? — спросил я.

— Да недалече, — ответил он, — вот прямо на соседней улице, у самой стены. Только на что он вам сдался? Между нами сказать, место нехорошее: ворье и отребье. Мушкетер, которому я раньше служил, в такое место не пошел бы.

— Мне там с человеком встретиться надо, — ответил я.

— Это с тем усатым? — спросил Винс. — Это дело. Он ведь вам денег должен?

— Что-то вроде того, — ответил я. — Давай веди.

«Змей» и в самом деле помещался совсем недалеко — в покосившемся двухэтажном доме с эркером. На полустершейся вывеске была намалевана крокодилья голова, выглядывающая из воды и скалящая зубастую пасть.