Доктор 5 (СИ) - Афанасьев Семён - Страница 49

Таджиками, кстати, эти люди являлись только в чьём-то воспалённом мозгу: к таджикам их относит единственно делопроизводство Китайской Народной Республики (что с трудом, но было выяснено Ерболом через какое-то время). По факту же, их язык к фарси (и дари с таджикским, соответственно) близок так же, как сегодняшний казахский Астаны — к песням Махтум-кули: кое-что понять можно. Если знать… если много чего знать ещё.

Кстати, походу вспомнилось и название — сарыкольцы. Звучит никак не как фарси.

{Примечание.

Сары көл = Жёлтое озеро (каз.)}

Что-то о них в своё время рассказывали на Истории Языка на втором курсе, но в те годы Ерболу было не до науки: студенчество — пора свободная. Клубы, девушки… Когда он, припомнив теорию и уточнив кое-что у задержанных, выложил свои воспоминания и догадки комитетскому, то кивнул и через собственный терминал снёсся со своими: затребовал «поддержку» по предмету.

Комитетские коллеги, однако, его "прокатили", ответив через пару часов, что разбираться с языком придётся самостоятельно: тема не просто редкая, а уникальная. Их всего в мире три десятка тысяч человек, и все не тут. В общем, в своей стране ни одного специалиста ни по сарыкольскому языку, ни по хоть сколь-нибудь на него похожим, нет.

— А на него и нет похожих языков, я вам говорил, — буркнул Ербол после «сеанса связи» «коллеги». — Было же на втором курсе…

— Так а почему тогда их китайцы таджиками называют?! — горячился комитетский, тыча под нос Ерболу какую-то абракадабру в своём планшете.

— Говорите по-китайски? Читаете? Пишете? — уточнил Ербол, исподлобья глядя на собеседника.

— Более-менее, — снисходительно ответил тот.

— Тогда момент, — пожал плечами Ербол и высунулся из пещеры. — Позовите Чуня!

Через минуту в пещере появился боец головного дозора, говоривший на одном из диалектов Северного Китая, откуда были родом его предки.

— Чунь, почему в КНР сарыкольцев называют таджиками? — без предисловий врубил Ербол. — А то у нас разночтения, переходящие в разногласия.

— Вам заняться нечем? Йобнулись от безделья? — раздражённо удивился Чунь, не пылая пиететом к офицерским звёздам комитетского. — Потому что уезд называется Ташкурган-Таджикский! Округ — Кашгар, — продолжил диктовать Чунь комитетскому, поскольку тот принялся, не закрыв рта, быстро вбивать услышанное в какую-то программу связи в своём планшете. — Синцзянь — Уйгурский автономный район. Дайте сюда! — Чунь буквально вырвал из рук «туриста» планшет. — Переключите на китайский язык! — Ошалевший комитетский молча выполнил сказанное.

— У вас тут что, на том конце на связи кто-то шарящий? — чуть смягчился Чунь. — Вот!

В строке сообщения, Чунь отбил какую-то абракадабру: 塔什库尔干塔吉克自治县

— Вот пусть ваши сами вам скажут, что это такое, — хмуро продолжил Чунь, которого явно оторвали от какой-то своей работы. — А пока, примите к сведению. Сарыкольцы — это наше название, не их. Сами себя они могут звать и как-то иначе, я не спец по персам. Там в уезде вполне может быть до десятка народностей, которые просто объединяют одним названием по самому большему. Поскольку китайцам никак не до того, чтоб каждый пятитысячный народ выделять в отдельное производство. Видимо, язык на таджикский либо похож, либо одной группы. Вот их до кучи к таджикам и записали. А сами они, небось, просто спорить не стали. Либо не поняли, что надо спорить. Всё на этом? — Чунь, дождавшись кивка от призадумавшегося комитетского, молча вышел из пещеры.

— Не таджики они. — Терпеливо повторил объяснение Ербол. — Язык весьма отдалённо похож. Это вообще, кажется, шугнано-рушанская группа…

От тонкостей языков персидской основы комитетский оказался далёк. С письменностью странных задержанных тоже вышел затык, поскольку «писать по-человечески они тоже не могли». Слава богу, один из них худо-бедно разбирал классическую письменность фарси, потому контакт, с грехом пополам, наладили.

В итоге, к моменту прибытия коллег «туриста», сам «турист» имел несколько исписанных листов и искрился каким-то энтузиазмом. Явно предвкушая какие-то «вкусные» перспективы либо варианты по работе.

Завидев внизу на склоне, в двух часах ходьбы, семенящих цепочкой своих, комитетчик, тем не менее, отозвал Ербола в сторону:

— Благодарю за сотрудничество. — И, к удивлению самого Ербола, протянул руку.

До этого, надо сказать, ни с кем за руку «турист» не здоровался, не прощался и благодарностей не выказывал.

— Как насчёт подписки? О неразглашении? — задержав руку Ербола в своей, комитетский принялся сверлить того взглядом. — Вы сейчас в курсе таких деталей, что о них вообще никому болтать не стоит.

— Да бог с вами, — флегматично поморщился в ответ Ербол. — Во-первых, только через моего командира. Через Кэпа, то есть. Вы мне не начальник, и лично вам я ничего не должен, скажите спасибо за помощь. Во-вторых. Эти ваши тайны устаревают со скоростью звука. Да и вы сейчас отправитесь вниз со своими, так? А мы будем охранять и коней, и контингент до нормальной погоды. Это ещё пару дней. Плюс, нам обратно — вниз пешком. Это ещё больше суток. — Увидев непонимание во взгляде, Ербол расщедрился на объяснение. — Обратно будем идти, не спеша. Ваши встретят нас в последней трети. Примут у нас контингент. Потом все шмотки. Это день. Мы себе одного коня оставим, это нормально и по правилам, — дополнительно просветил комитетского Ербол. — Коня внизу приколем, отпразднуем. Ещё же у них тридцать бочонков спирта, Кэп сказал, вы нам один оставляете… Это ещё день или два.

Не понятно зачем, в караване действительно ехало три десятка двенадцатилитровых канистр со спиртом. И одну штуку комитетский действительно согласился пожертвовать Кэпу и бойцам, поскольку кроме спирта в ней ничего не было (проверено коллегиально).

— Да я верю; но вы что, будете на морозе, на улице, жрать коня и пить спирт? — искренне изумился «турист», глядя на Ербола широко открытыми глазами.

— А что такого? — удивился в ответ Ербол. — У нас ваших зарплат нет! Коняга тысячу баксов стоит, если мясной и оптом!.. А такие, как тут, по полторы-две! — Кони действительно были упитанные. — Вам они всё равно не нужны. Ну вот куда вы их, если что, денете?

— Да на кой они, действительно, нужны? — наморщил лоб «турист». — Ну, в зоопарк отдадим, наверное! Какой-нибудь… Хотя нет. — Комитетский с трудом что-то припомнил и, наконец, родил. — Известим ветеринарную службу МинСельхоза. Они срочняком пришлют кого-то из своих, и примут этот «табун», пхы. Всё. Мы дальше — по своим делам. А лошади — головная боль МинСельхоза. Понятия не имею, что они с ними потом сделают. Может, и сожрут, как вы говорите.

— Ну видите, — пожал плечами Ербол. — Значит, нам одного конягу вполне отдать можете. Раз вам без надобности.

— А спиртягу зачем на улице жрать? — продолжил недоумевать комитетский. — Ну дойдите на базу, и уже потом — всё остальное, нет? Дом же рядом, рестораны?

— Какие рестораны, дядя?.. — посмотрел на «туриста», как на убогого, Ербол. — Вы знаете, какая у нас зарплата?

— Не интересовался.

— Ну и зря… В общем, на свежем воздухе, мясо свежее, — мечтательно прижмурился сержант. — Торопиться никуда не надо, горы, свежий воздух…

— Дурачки, что ли, — пробормотал себе под нос комитетский, теряя интерес к теме.

— Жёны-дети не теребят; для всех мы ж на задаче, — продолжал предаваться мечтаниям Ербол, не глядя на комитетского. — В отряде все с пониманием: пару дней точно искать и напрягать не будут, задача-то выполнена. Земля своя, бояться некого… Бдить не надо…

— Холодно на улице! — «турист» утратил, наконец, терпение от чужих фантазий. Далёких, как ему казалось, от реальности. — Вы что, на морозе вот так запросто…?

— Да какой мороз, — пренебрежительно отмахнулся Ербол. — Спешить же никуда не надо, воздух свежий. Дрова с собой… Спать же есть на чём, — пожал он плечами ещё раз.

Этот разговор, однако, буквально через месяц-два имел своё продолжение. Когда в двери квартиры Ербола в воскресенье, с утра пораньше, раздался звонок.