Радеж превыше всего (СИ) - Анданченко Светлана - Страница 1

Глава 1. Дастарьян

Осень не лучшее время для прогулок верхом, думал я, подгоняя Марта, чьи копыта без малого битый час месили грязь просёлочной дороги, которая уже давно должна была привести нас к небольшому хутору, облюбованному себе под жильё Серафимой-травницей, знахаркой, способной вылечить своими настойками да отварами почти от любой хвори.

— Давай, дружок, попроворней. Всю душу мне эта дорога вымотала. Да и дождь нас догоняет. Приятно тебе будет мокнуть? Мне вот совсем неохота.

Март недовольно фыркнул. Дескать, не у тебя ноги в холодной мерзкой жиже вязнут. Молчи уж, хозяин, раз не хватило ума в такую скверную погоду дома остаться.

— Хочешь сказать, я сам себе проблема?

Конь покосился на меня, легонько заржал, словно хохотнул. Вот уж язва четвероногая. Упёртая своенравная скотинка. Но умный гад и только мой. Никого к себе больше не подпускает. Преданный до конца. Из таких передряг меня вытаскивал. Можно сказать, что благодаря ему, я и жив-то по сей день. Так что пусть насмехается. Он же по-доброму. По-дружески. Чего от друга не стерпишь?

Дождь почти догнал нас, первые тяжелые капли коснулись моих рук и лица, упали на круп сердито тряхнувшего гривой Марта, когда за поворотом показался стоящий особняком хутор, обнесённый высоким добротным забором из обструганных заострённых кверху брёвен.

Серафима встречала меня у распахнутых настежь ворот. Увидев её, конь призывно заржал, радуясь концу пути, ну и здороваясь, конечно.

— Доброго здоровья, бабушка. Принимай гостя.

— Дома тебе не сидится, охломон несчастный, — проворчала старуха в ответ на моё приветствие. — А я стой туточки под дождём. Пошевеливайся, Дастарьян.

— И я рад тебя видеть, Серафимушка.

— Скорей говорю. Сейчас как хлынет!

Я едва успел завести Марта на конюшню, как небо словно прорвалось.

Травница ждала меня в доме, а я никак не мог высунуть нос из своего укрытия. Распряг коня, обтёр, напоил, засыпал Марту овса. А напор дождя всё не спадал.

Махнув рукой, выскочил из конюшни под тугие струи дождя. До дома несколько шагов, но и их хватило, чтобы испытать на себе холодное недовольство разъярённой стихии.

— Ещё и дождь этот ко всему прочему, — расстроено бурнул я, сбрасывая с плеч насквозь промокший плащ.

Серафима посмотрела на меня внимательно. Невесело усмехнулась. Устало вздохнула.

— Садись к столу, мальчик, — велела, указывая мне на широкую деревянную лавку, покрытую пёстрой тряпичной плетёнкой.

В доме травницы такие вот покрывала лежали повсюду: и на полу, и на лавках с лежанками. Серафима плела их долгими вечерами из нарванного на стёжки разноцветного полотна большим деревянным крючком.

— Сперва поешь. Потом поговорим, — чувствовалось, Серафима тянет время. Она бы с радостью и вовсе избежала предстоящего разговора. Но, поймав мой потяжелевший взгляд, обречённо махнула рукой, смиряясь с неизбежным. — Всё так плохо?

— Сама ведь чуешь. Не зря на воротах стояла.

— Чую, внучок. Только помочь ничем не могу.

— Князь умирает. От моих снадобий проку уже нет. На тебя вся надежда.

— В хвори своей Рдын сам повинен! — сердито сверкнула глазами Серафима.

Но со своим гневом травница быстро справилась.

— А ведь я его предупреждала… — сказала чуть слышно, на меня не глядя. Потом подошла, коснулась моей руки, погладила, успокаивая, призывая прислушаться к её словам. — Не дозволено мне, внучок. Зря ты приехал. Пусть случится, что должно.

— Князь сына ждёт. Наследник уже в дороге. Вчера голубь прилетел. Оно для всех спокойней будет, если власть из рук в руки передать. Да и свадьбу сыграть надо. Потом долго нельзя будет. Родне невесты, которую везёт Льен, такое не понравится.

— Сына? — тонкие губы Серафимы искривились недоброй усмешкой. — Мало Радежу было войны, теперь вот Льен случится. Дурной наследник у князя, гонора много, ума не нажил.

— Ну, что ты бабушка. Княжич просто ещё очень молод. Помоги князю сына дождаться.

— Ты ведь сейчас по своей судьбе топчешься, Ян. Знал бы ты, на что себя обрекаешь. Оно того стоит?

От её слов, в правдивости которых сомневаться не приходилось, тоскливо сжалось сердце. И всё же.

— Радеж превыше всего, — сказал я то, что было для меня абсолютной непререкаемой истиной.

Серафима рассердилась. Её гневный взгляд скрестился с моим недоумевающим. В глубине потемневших глаз травницы отразилась такая боль, что у меня дыхание перехватило.

Но она тут же взяла себя в руки. Я даже подумал, не показалось ли?

— А в чём для него благо? — криво усмехнувшись, спросила старуха. — Кто о том знает?

— Без помощи Ассии Радеж не сохранить, — я старался донести до Серафимы свою уверенность в правильности принятого решения. — Помоги, бабушка.

— Знал, кого прислать, князюшка, — травница покачала головой, нехотя соглашаясь с моей просьбой. — Ладно. Будь по-твоему. Считай, месяц отсрочки у смерти для Рдына ты выпросил. И всё, за тем больше не приезжай.

— Льена ждут через три недели. К свадьбе всё готово. Успеем. Спасибо, бабуля.

— Мальчишка ты ещё. Вот радуешься, а того понять не способен, что Льен ведь тебя не пощадит. Слишком уж ты для него независим. И влияние твоё на ближайшее княжеское окружение не шуточное. Властью своей новый правитель ни с кем делиться не захочет.

— Льен законный наследник.

— Законный. И что с того? Не в отца он, в мать беспутную. Зидин сынок, ничего в нём от князя нет, разве что самоуверенность да упрямство ослиное. Если уж что решит… Неспокойно у меня на сердце. Будь осторожен, внучок.

Я взял в свои ладони морщинистую руку, прижался к ней щекой. Серафима погладила меня по склонённой голове и, обреченно вздохнув, велела обождать на улице, пока она над нужным зельем колдовать будет.

Через час мы с Мартом покинули хутор. Отдохнувший конь больше не упрямился, резво переставлял ноги, разделяя моё стремление вернуться домой до наступления ночи. Вскоре свернули с просёлочной дороги на широкий мощённый булыжником тракт, ведущий к столице. По нему мой умный конь и сонного доставил бы меня к родному порогу. Так что я вполне мог расслабиться, погрузившись в нахлынувшие на меня воспоминания.

Князь Рдын, мой приёмный отец, и травница Серафима, позволившая называть себя бабушкой, были единственными близкими мне в Радеже людьми. Своих родителей я никогда не знал. Какого я рода-племени не ведал. Первое из моих воспоминаний — дорога, посреди которой стою я, восьмилетний малец, потерявший память, а на меня несётся чудовище — князь на взмыленном коне и в весьма прескверном настроении. Вполне мог и раздавить, но видно у судьбы были на меня свои планы. Резко осадив коня прямо у моих ног, Рдын спешился и подхватил замершего меня на руки.

Кто его знает, чем я привлёк его внимание? Может тем, что не заорал, не бился в истерике? Так я просто не мог, потому что от страха онемел, к тому же вообще плохо понимал, кто я, где и что со мной происходит. А может и на самом деле князь посчитал меня ответом Неба на свою просьбу о помощи? Как-то он сказал мне, что моё появление на ещё миг назад совершенно пустой дороге никак иначе истолковать и не возможно.

Вскоре рядом с держащим меня на руках князем остановилась всадница, жена правителя княгиня Зида. Брезгливо скривившись, женщина спросила:

— Ты где это подобрал? …Рдын?! Я к тебе обращаюсь.

Не спуская меня с рук, князь повернулся к жене и злорадно ухмыльнулся.

— Вот, Боги послали в ответ на мои молитвы. Ты же не спешишь родить мне сына. Усыновлю этого найдёныша.

— Да ты совсем рехнулся!

— Прикуси язык, женщина. Знай своё место.

— Что? — просипела княгиня, серея лицом.

— Что слышала. И если к следующей весне не родишь, объявлю его наследником.

— Тебе не позволят.

— Кто? Кто рискнёт спорить с волей Богов?

— Ты не можешь…

— Я всё могу. И ты меня слышала, Зида.

Князь усадил меня впереди себя и, запрыгнув в седло, тронул поводья, понукая коня неспешно двигаться вперёд. Потерявшая дар речи княгиня молча ехала рядом. Отряд сопровождения, соблюдая небольшую дистанцию, двинулся вслед за нами.