Магия Мериты (СИ) - Григоров Сергей Львович - Страница 39

— Не мудрено при том количестве орешков, которые ты жевал, — ехидно вставил Рюон.

— Возможно, — серьезно согласился Илвин. — Я нервничал. Откровенно говоря, я был близок к отчаянию. И тут вспомнил о лекарстве, предложенном Марком. Принял одну таблетку — значительное облегчение. Вроде бы все ничего, но неожиданно у меня возникла поистине сумасшедшая идея: я решил поколдовать.

— Вот уж в самом деле неожиданность.

— Да, гениальность всегда соседствует с сумасшествием. Вспомнил я и твое, Вэр, замечание, что в безвыходной ситуации в меритской общине предлагают обратиться за помощью к магу. А поскольку призвать, например, Марка, было невозможно, я решил самому стать им. Начал имитировать его движения, мимику, жесты, манеру говорить… Вживаясь в его образ, я словно приобретал его способности мышления…

— Представляю, как тебе нелегко приходилось! По габаритам он раза в три тебя больше, да еще эта серебряная волна.

— Кстати, Рюон, ты имеешь хоть какое-нибудь предположение, что она из себя представляет?

— Мне кажется, она возникала тогда, когда Марк совершал нуль-пространственные перемещения.

— Интересно, у меня были схожие мысли. Единственная, на мой взгляд, неувязка — я не могу понять, зачем ему нужны эти почти мгновенные переходы туда-обратно.

— На этот счет у меня тоже есть одна гипотеза, но настолько фантастическая, что я предпочел бы держать ее при себе. Продолжи лучше свой рассказ.

— А я, собственно, уже все сказал. Возможно, я не вполне точно вжился в образ Марка внешне и внутренне, но мне помогло то, что под рукой оказались лекарства, которых он лично касался. Таблетки, как мне кажется, несли часть его магического заряда. Стоило мне принять последнюю — и пришло озарение. Главное не в том, как я действовал, а в том, как рассуждал. Для историков науки, несомненно, наибольший интерес будут представлять скрытые мотивы моих поступков. Вы готовы внимательно выслушать меня?

— Конечно.

— В силу важности затрагиваемой темы, начну издалека, в твоей, Рюон, манере — от праотцов.

— Я не хотел давать отрицательного примера.

— Не знаю, что ты там хотел или не хотел, но тебе придется пожать посеянные плоды. Так вот, я задумался о происхождении современного подхода к познанию природы. Как мне представляется, магия — это старшая сестра религии и науки. Первоначальный конгломерат понятий предцивилизованного человека об окружающем мире есть то, что можно назвать магией в широком смысле этого слова. Со временем от нее отпочковалась религия, выросшая на идее изменчивости мира, находящегося под властью высших сил, и на стремлении человека умилостивить эти силы, выпросить себе кусок пожирнее. Позже объявилась наука, украв у магии представление об объективности всего сущего и стремление человека управлять миром, познав законы, которым мир подчиняется. Наука вобрала в себя всю эмпирику и «правильные» методы умозаключений, которые сейчас мы называем логическими. За магией стали числить лишь те ассоциации и преобразования идей, которые отнесены в разряд неправильных. Я достаточно понятно излагаю?

— По крайней мере — интересно. Пока. Так что продолжай.

— Роясь урывками в корабельной библиотеке, я нашел подтверждение того, что магия признает всего один фундаментальный закон — закон симпатии. Другое его название — закон подобия, имеющий краткую формулировку «все подобное пытается сохранить свое подобие». Смысл его в следующем. Все в мире связано между собой. Одни связи сильные, другие — нет. Если две вещи соприкоснулись, между ними образуется сильная связь, которая останется таковой некоторое время, даже если вещи разъединить. Внешняя схожесть двух предметов также порождает сильную связь. Если что-то происходит с одним, аналогичное случается со всеми прочими, находившимся с данным предметом в сильной связи-симпатии. На этом-то и основаны магические приемы, пренебрегающие причинно-следственными отношениями и потому логически необъяснимые. Хочешь вызвать дождь — делай так, будто бы ужасаешься наводнения. Хочешь удачной охоты — нарисуй будущую добычу, проткнутую копьем. Хочешь выздороветь — кричи, радуйся, что болезнь прошла. Я вживался в образ мага для того, чтобы обрести часть его силы. Ну, и что вы на это скажете?

— Ничего. Победителей, как известно, не судят.

— И это все?

— Надо бы всех капитанов Межзвездного Флота познакомить с Марком, а заодно и всех крупных ученых, всех спасателей… да и вообще всех людей — мало ли кто попадет в сложную ситуацию.

— Я серьезно спрашиваю. Сейчас, бросая взгляд в прошлое, я почему-то все больше и больше склоняюсь к мысли, что пойди я другим путем — мы бы до сих пор пребывали б в неизвестности, где мы и что нам делать. Или, поджав хвост, просили бы у меритцев разрешения вернуться обратно.

— Не понимаю, что ты от меня хочешь. Восхищения? — я безмерно горжусь тобой. Отповеди? — вряд ли она будет уместна после ранее высказанного тобою пренебрежения моим гуманитарным образованием.

— Меня интересует твоя общая оценка моих действий и рассуждений.

— Я ничего не могу сказать по существу. Возможно, врастание в образ Марка тебе помогло, а возможно — просто мешало, и если бы ты не тратил свое время на глупые занятия, ты быстрее нашел бы решение. Разве не так?

— А как ты в целом относишься к моей идее колдовства? Порицаешь ее?

— Представь себе — нет.

— Подробнее, пожалуйста.

— В своих изысканиях ты невольно коснулся одного из базовых постулатов гносеологии, утверждающего, что все исходные философские положения принципиально недоказуемы. Нельзя ни доказать, ни опровергнуть существование Бога. Нельзя обосновать ни первичность, ни вторичность разума по отношению к косной материи… Да, вот тебе более простой пример. Современная физика покоится на предположении, что наша Вселенная образовалась в результате некоего «Большого взрыва». Очевидно, однако, что экспериментально подтвердить эту гипотезу нам никогда не удастся.

— Да ты, оказывается, большой мыслитель.

— Стараюсь не отстать от тебя.

— Где-то я уже слышал похожие рассуждения.

— Есть одна философская школа, пытающаяся доказать ограниченность, относительность и историческую обусловленность человеческого мышления. Ее адепты утверждают, что добываемые нами знания отражают скорее не объективные законы мироздания, а нашу точку зрения на них. Мы познаем мир от простого к сложному, от частного к общему. Но целое всегда несет что-то качественно новое, не выводимое из любой своей части. В результате все наши обобщения однобоки и тенденциозны. Полученные знания мы передаем своим детям, те — нашим внукам и так далее. В итоге все больше и больше закрепляется неполнота, ущербность отражения человечеством истинной картины мироздания. Лично я, например, убежден, что самые главные мировые законы, открыть которые нам предстоит в далеком будущем, не будут ограничены традиционными рамками причинно-следственных связей. Вот почему я приветствую твои магические потуги.

— Что-то похожее я где-то слышал… Ты вроде бы говорил, что собираешься идти в большую политику. Что ты там будешь делать с подобными философскими воззрениями?

— Это и составляет мою головную боль. Чтобы пройти первоначальный тестовый контроль, мне необходимо изменить не только строй мышления, но и отдельные черты характера. Таким охальникам, как я, не место в Совете Содружества.

— Я могу помочь с аутотренингом.

— Спасибо, не надо. Я давно знаю, что и как делать, но моя натура не желает изменяться.

— Все, вспомнил. Твои речи напоминают мне публицистику Радована. Ты знаком с ним? Читал его статьи? Это один из достойнейших людей последнего тысячелетия.

— Спасибо за лестный комплимент. Видишь ли, Радован — мой литературный псевдоним. Я родился и вырос на Раде и взял вымышленное имя, напоминающее мне родину.

— Да?! — Илвин застыл с раскрытым от изумления ртом.

— Прошу тебя, не смотри на меня, как на ожившего мамонта. Мне это неприятно. Я не хочу, чтобы мое признание каким-либо образом отразилось на установившемся характере наших отношений.