Рембрандт - Декарг Пьер - Страница 54

Большой дом на Синт-Антонисбреестраат был приобретен 5 января 1639 года, почти пятнадцать лет назад, за 13 тысяч флоринов. Рембрандт обязался выплатить эту сумму за шесть лет под 5 процентов. И вот требование рассчитаться с долгами настигло его 4 февраля 1653 года. Из 13 тысяч флоринов он выплатил шесть. Другими словами, он оставался должен еще 8750 флоринов и 16 стейверов, то есть 7 тысяч от стоимости дома и 1570 в счет уплаты процентов и налогов. Готов контракт, который послужит ему распиской. Рембрандт пожелал, чтобы ему вручили этот документ перед окончательным расчетом. Это несерьезно, но помогает выиграть время. Он по-прежнему придерживался тактики отсрочек.

При всем том деньги у него были. Ян Сикс одолжил ему тысячу флоринов, бургомистр Корнелис Витсен – 4180; в марте он получил от торговца Исаака ван Хертсбека ссуду в 4200 флоринов. Каждому из кредиторов он обещал возместить эту сумму через год под гарантию всего своего имущества. В том же месяце он поручил поверенному добиться уплаты от своих должников.

Итак, ему было чем заплатить за дом. Конечно, он всего лишь заменил один долг другим, но по крайней мере выиграл время. И вскоре останется должен бывшему владельцу своего дома лишь 100 флоринов. Дела его запутанны. Очутившись в середине денежного потока торгового мира Амстердама, он совершал сделки с картинами, гравюрами, предметами искусства, попытался приобрести полотно Ганса Гольбейна за тысячу флоринов, снял деньги с векселя на тысячу флоринов, получил проценты от морских перевозок. Он ловко пускал в ход все свои средства и затеял покупку нового дома за 4 тысячи флоринов деньгами и 3 – в виде произведений искусства.

Во время кризиса и сотня флоринов кстати: за долг в такую сумму он отправит в тюрьму брата Гертье. Что до 1000 флоринов, которые он должен Яну Сиксу, он уплатит часть этой суммы, продав тому с него же писанный портрет: «Молодой человек с перчаткой в руке». Как и во всех своих делах, он проявлял ловкость, предприимчивость и дерзость. Его доводы далеко не всегда неоспоримы, но он не позволял себя провести.

Голландцы – первые биржевики и банкиры в Европе. Даже во время кризиса в Амстердаме больше денег, чем где бы то ни было. Рембрандт удержится на плаву в этом потоке. Впрочем, у него есть что продать, и он передаст эти предметы в аукционный зал большого постоялого двора Кейзерскроон на Кальверстраат.

«Вирсавия»

Нагая, она сидит на белых простынях на краю купальни, как Даная восемнадцать лет назад, – «Даная», которую он время от времени переделывает. Покойное ложе совсем рядом. Листья ползучих растений указывают на то, что действие происходит во дворике дворца. Нагая, лишь шнурок с кулоном на шее, жемчуг в волосах, большие серьги из голландского перламутрового стекла в ушах и золотой браслет на руке. Она вышла из купальни. Служанка вытирает ей ноги. В правой руке у нее письмо. Она подняла голову, взгляд ее устремлен в никуда. Картина квадратная, спокойная, замкнутая. Ничто не сможет ее потревожить. Достаточно того, что письмо проникло за ограду.

Это Вирсавия, которую увидел и возжелал царь Давид, призывающий теперь ее к себе. Царю противиться нельзя, Давид, чтобы взять эту женщину, отправит ее мужа на войну, на верную смерть. Известно, что ждет преступную любовь на суде Господнем. Служанка в необычной шляпке (которую Рембрандт, наверное, нашел у какого-нибудь портового торговца), холит ногти на ногах Вирсавии. Обычная сцена гинекея: госпожа и ее служанка. Такие встречались у Тициана и еще встретятся у Энгра, но изображенный здесь банальный педикюр – редко используемый сюжет. Речь идет о повседневном уходе за телом, которому в полнейшем бездумье предается женщина. А на постели что-то вздымается, закручивается волнами – золотая ткань, почти панцирь, складки которой, усеянные глазками, соскальзывают, набегая друг на друга, – роскошный намек на какого-то зверя, крутящегося на месте.

Это всего лишь покрывало, тяжелая златотканая материя, почти негнущаяся, с острыми краями, ниспадающая волнами, и в то же время это блестящий холод драматической судьбы медленно пробуждается в мирном жилище. Это и сияние живописного великолепия. Чудесный свиток скорее добавляет напряженности сюжету, нежели создает представление о некоей экзотической пышности.

Чтобы сделать квадрат полотна еще более замкнутым, Рембрандт не даст женщине поднять голову совершенно, склонив ее к руке с письмом. Таким образом, уже не будет никакого намека на возможность выхода за рамки картины. Лицо госпожи, лицо служанки и письмо образуют замкнутый треугольник – три вершины, над которыми возвышается чудовищный змей, медленно сворачивающий свои золотые кольца.

Позировала ли для Вирсавии Хендрикье? Вероятно. Рембрандт возобновил с ней игру, которую вел с Саскией, написав с нее Флору, как некогда с Саскии. Его жена должна присутствовать в творчестве, будучи героиней преданий в тех ролях, которые он ей предлагает, и супругой в доме. В тот же год он изобразит Хендрикье снова у воды, но уже не возле купальни, а у пруда. Ряд утесов и старых стволов едва обозначен. Женщина подбирает рубашку, входя в воду. Позади нее – вновь большой панцирь с картины «Вирсавия», гибкая золотая кираса, отделанная складками красного бархата.

Хендрикье, по колено в воде, идет с веселой улыбкой на устах. На деревянном панно Рембрандт широкой кистью набросал колыхания ее белой рубашки. Вода отражает золото ткани, светлые ноги. Они просто намечены цветными мазками. Кисть набрасывает жесты, складки, подрагивание ткани, подбирающие ее руки. Картина написана так же быстро, как давнишний морозный пейзаж, она весела: это праздник для них обоих. Вот Хендрикье наконец вышла из мрачной библейской истории, вырвалась на свободу, в лето. Интимное произведение, продолжающее предыдущее полотно, если только это не Хендрикье-купалыцица привела к созданию «Вирсавии». Неважно. Рембрандт играет на обоих регистрах. Такое сочетание возрождает счастливые времена.

Хендрикье была на пятом месяце беременности, когда 25 июня 1654 года собралась Консистория реформатской церкви – как раз во время написания картины. Секретарь Консистории заявил и записал в протоколе, что Хендрикье, проживающая на Бреестраат, предается блуду с художником Рембрандтом. То есть занимается проституцией, все четко. Секретарь добавил, что эта пара будет вызвана в Консисторию через неделю.

2 июля 1654 года. Собрание Консистории ждало напрасно. Проститутка с клиентом не явились. Секретарь отметил, что им отправлена новая повестка.

16 июля 1654 года. Консистория констатирует, что и второе письмо не возымело действия. Она решает отправить в дом по Бреестраат двух братьев из квартала. На этот раз скандал будет гласным. Государственной церкви противиться нельзя.

23 июля 1654 года. Секретарь Консистории отмечает, что Хендрикье, сожительствующая с художником Рембрандтом, была принята, духовный совет сделал ей выговор, наложил на нее покаяние и, как всякой проститутке, отказал отныне в Святом причастии.

Три месяца спустя Хендрикье произвела на свет девочку, которую окрестили в Старой церкви (Олдекерк) 30 октября 1654 года. Родители дали ей имя Корнелия и объявили дочерью Рембрандта ван Рейна и Хендрикье Стоффельс. Это имя – Корнелия – выбрал сам художник в память о своей матери Нелтье (уменьшительное от Корнелии) и невыживших дочерях Саскии.

Представители церкви вмешались, требуя, чтобы художник женился на соблазненной им девушке и сочетался с нею браком в церкви. Впрочем, Консистория ополчилась не на Рембрандта, а на его любовницу. Ей было необходимо получить ранг супруги. Однако во время всеобщего финансового кризиса Рембрандт не мог усложнить себе жизнь новым браком, который лишил бы его узуфрукта от наследства Саскии. Гертье дошла до суда, требуя женитьбы. Но Хендрикье, теряя всякую надежду стать госпожой ван Рейн, если даже и питала ее, никогда не подавала жалоб.