Мускат утешения (ЛП) - О'Брайан Патрик - Страница 41

Конечно, пятеро против одного — безнадежно, так что Жан–Пьер круто сменил курс, надеясь спрятаться за одним из островов на юге под прикрытием шквала. Но его люди едва справлялись с течью при ветре в бакштаг, а теперь при встречном волнении и полностью измотанной команде не смогли удержать корабль на плаву. Едва успел спустить шлюпки, прежде чем «Корнели» затонула. «Сюрприз» их подобрал, некоторые едва на ногах держались, их пришлось затаскивать на борт. Когда «Мускат» приблизился, и я поднялся на борт, Дюмениль сдался мне.

Потом, поскольку пролив очень неудобное место для дрейфа, мы отправились на восток на этот защищенный рейд, встав на якорь на шестидесяти саженях и познакомившись с другими кораблями. «Тритон» — тяжелый капер, почти такой же, как и «Сюрприз». Командует им «Конина» Гоффин, ты, может быть, помнишь, как его осудили за подделку судовой роли. Они с «Сюрпризом» действовали некоторое время совместно. Остальные — великолепные американские трофеи, захваченные ими. Тем более великолепные, что несут груз нескольких других судов, слишком маленьких, чтобы выделять на них призовую команду. Один набит мехами — калан и тому подобное, на них большой спрос в Китае, куда оба корабля и направлялись. В целом, кажется, у «Сюрприза» выдалось необычайно успешное плавание даже до захвата этих двух крупных «купцов». Они ловили нантакетстких и нью–бедфордских китобоев и посылали их в южноамериканские порты. Но детали я не знаю — так много нужно сказать друг другу, и так много сделать на бедном, побитом «Мускате», что я не знаю и половины того, что должен бы знать».

Джек сидел у правого конца ряда кормовых окон, наполняющих каюту отраженным от моря солнечным светом. Эти окна ему были знакомы лучше любых на суше. Выглянув, он увидел «Мускат» — снова аккуратный после очень краткой стоянки на рейде: плотник и его команда за бортом наносили последние штрихи на кормовую галерею. Он взглянул на стол на другом конце ряда окон, но увидев, что Стивен деловито пишет с сосредоточенным выражением лица, позволил своему взгляду побродить по столу. Он был накрыт, что довольно примечательно, в самой кормовой каюте, чтобы с комфортом разместить четырнадцать человек. Не без определенного самодовольства Джек убедился, что стол необычайно великолепен. Такие случаи Киллик ценил превыше спасения души. Серебро Джека, сохраненное во всех перипетиях плавания, сияло и искрилось в играющем свете.

Стивен уверенно скреб пером, хотя теперь выражение его лица смягчилось. Он писал:

«…так что, сокрушив Бейкера в вопросах экономики пчелы–отшельницы, я хочу только добавить, что искренне устал сам быть пчелой–отшельницей. Слов моих не хватает, чтобы выразить желание услышать тебя снова, узнать, что ты и, может, наша дочь в порядке, благополучны и счастливы. Что до того, как материальные блага влияют на счастье, то твое может вырасти, как выросло мое, если ты узнаешь, что, когда эти трофеи доберутся до порта, наши средства могут стать менее скудными, стесненными, тревожными и унылыми».

Джек вернулся к своему письму:

«Но одна даже доля «Сюрприза» в этих трофеях должна хоть немного помочь бедняге Стивену. Как владелец он получает наибольшую долю, конечно же. Немного поможет, но боюсь, что это лишь маленький шажок на пути к восстановлению его богатства. Я не уверен, как обстоят дела. Хотя, как только я услышал о крахе банка, я помчался в его комнату и заверил, что в жизни ни о чем так не сожалел, как о совете перевести деньги в «Смит энд Клоус», что я надеялся и молился, чтобы он не последовал ему и не оказался на краю полного краха, и планировал сказать, что мы прежде обходились общим кошельком, и снова так сделаем. Но я запутался в собственных словах, я и сейчас их плохо выразил, и он меня одернул: «Нет, нет. Вовсе нет. Это ничего не значит. Я тебе бесконечно благодарен». После этого он ничего не сказал. И хотя время от времени я делаю, как надеюсь, деликатные намеки и предложения, он, похоже, их не замечает. А поскольку его гордости сам Люцифер не может держать книгу, колокол или свечу, я не могу напрямую затронуть эту тему. Но всё же, когда плавание закончится, я попрошу его, в порядке одолжения, продать мне «Сюрприз». Это не только доставит мне исключительное удовольствие, но и, по крайней мере, поддержит его на плаву.

Возвращаясь к другим кораблям: у американцев весьма малочисленные команды — многих высадили на берег в Перу. Гораздо мудрее лишить их возможности поднять восстание и вернуть корабль. Но сейчас риск этого мал — сопровождать их будет не только «Тритон», мощный для этих вод корабль с большим экипажем, но и «Мускат». Ему быстрее вернуться в Батавию через Кантон, подождав там северо–восточного муссона, чем лавировать обратно против нынешнего. Я предложил Тому командование, но он предпочел остаться с нами, так что шлюп получил Филдинг, который в полном восторге».

Зашел Киллик и с неодобрительным видом встал в дверном проеме, тяжело дыша. Друзья не обратили внимания, погруженные в письма. Он подошел к столу и передвинул несколько ножей и вилок — без нужды и с ненужным шумом.

— Убирайся, Киллик, — приказал Джек, даже не повернувшись.

— Киллик, ты меня с мысли сбиваешь, — добавил Стивен.

— Да я только пришел сказать, что повар сжег суп, доктор до сих пор не бритый, а Ваша честь чернила пролили на бриджи, единственные приличные бриджи.

— Кровь Господня… ад и смерть, так и есть, — проревел Джек. — Так иди и достань старые. Стивен, можно тебя побеспокоить? Киллик, иди и попроси у мистера Мартина, с наилучшими пожеланиями от доктора, три куска супового концентрата.

— Три куска супового концентрата, так точно, сэр, — ответил Киллик, добавив будто бы про себя: — Этого и близко не хватит, все же, даже близко.

Джек вернулся к письму:

«Моя дорогая, мы собираемся через полчаса дать прощальный обед. Времени полно, но все задействованные матросы не хотят ударить в грязь лицом, тем более что «Мускат» — полноценный боевой корабль королевского военно–морского флота. Во главе с Килликом они под разными предлогами приходят или таращатся в люк, хмурясь и кашляя на нас, пока мы не выстроимся, сияющие и безукоризненные, чтобы встретить гостей».

Он закончил письмо заверениями в любви и поцелуями всем, когда открылась дверь и показался Том Пуллингс, снова первый лейтенант фрегата. Несмотря на это, он надел мундир коммандера, прекрасный мундир, пусть слегка помятый и пахнущий тропической плесенью (его не доставали последние девять тысяч миль):

— Простите, сэр, но вы не слышали, как я стучал. Кажется, шлюпка отчалила от «Тритона».

— Спасибо, Том. Я только запечатаю письмо и присоединюсь к тебе.

— И, сэр, мне очень стыдно признать, но, когда вы впервые поднялись на борт, я забыл отдать вам письмо, переданное мне в Кальяо. Оно лежало в кармане именно этого мундира и вылетело у меня из головы, пока я не услышал хруст.

Джек сразу же понял, что письмо — от его внебрачного сына, зачатого во время службы на станции мыса Горн в юности, и едва ли разобрал спутанный рассказ Пуллингса о священнослужителе, посетившем «Сюрприз» в Кальяо и очень огорчившимся, что капитана Обри или доктора Мэтьюрина нет на борту. Говорил он на прекрасном английском, только с резким акцентом — его можно было принять за ирландца, не будь он черен, словно уголь. Том снова повстречал его у губернатора — тот стоял рядом с епископом, одетый в пурпурную сутану. Обращались с ним с огромным уважением. Именно там он и передал письмо. Пуллингс еще раз извинился и ретировался.

— Письмо от Сэма, — заметил Джек, передавая Стивену первый лист. — Как хорошо он выражает мысли… какой удачный оборот, клянусь. Тут для тебя послание, — он передал второй лист. — И что–то по–гречески. Пожалуйста, прочти.

— Как же он продвигается, это точно. Такими темпами скоро станет генеральным викарием. Это не греческий, а ирландский. Имея в виду мое обращение к патриарху, он пишет: «Да ниспошлет Господь венок вам на голову».