Лошадь под водой (Кровавый круг) - Дейтон Лен - Страница 31

– Не пытайся обдурить меня своим «О, хорошо». Я знаю, чем ты занимался.

– Закуришь? – спросил я и предложил ей сигарету «Голуаз».

– Нет, – восстала Элис, – и не хочу, чтобы ты тоже распускал в этой комнате отвратительный дым.

– О'кей, Элис, – кивнул я и убрал сигареты в карман.

– От этого французского табака запах остается на несколько дней, – поморщилась Элис.

– Да, – согласился я, – действительно.

– Вот и все, – улыбнулась она.

Казалось странным, что Элис пригласила меня в свой кабинет впервые только для того, чтобы сообщить эту новость. Я поднялся. Она произнесла:

– Постарайся сделать несколько удивленный вид, когда Доулиш сообщит тебе об этом. Бедняга не знает тебя так, как я.

– Спасибо, Элис.

– Не благодари меня. Я просто хочу, чтобы он сохранил свои возвышенные иллюзии, вот и все.

– Да, но все равно спасибо.

Я повернулся, чтобы уйти, но Элис снова окликнула меня.

– Еще одно дело. Дженнифер, – сказала она.

– Дженнифер? – повторил я тупо, мысленно перебирая все известные мне кодовые имена.

– Дженнифер из кассового отдела; она выходит замуж.

Я не испытал ни чувства вины, ни ревности.

– Я даже не знаю, о ком ты говоришь, – уставился я на нее.

– Мы включили тебя в список. С тебя два фунта, – раздраженно произнесла Элис, – на подарок.

В офисе я увидел Джин, которая все же начесала волосы, тридцать писем, ожидавших подписи, и массу вырезок, с которыми надо было ознакомиться: американский государственный департамент, отчеты отдела контрразведки и обороны, а также розовые листы писчей бумаги с переводами из «Ред флэг», «Пиплз дейли» и информационных материалов МВД. Я сложил всю пачку в портфель.

Опасность, что пойдет снег, все еще сохранялась, и тяжелые серые облака висели на небе как фальшивый потолок. Контролеры облизывали свои карандаши, а полицейские с большими связками ключей отпирали дверцы машин, которые перестаивали время парковки, и оставляли на ветровом стекле уведомление о штрафе.

Я заглянул в офис Доулиша. Он вбивал в стену гвоздики.

– Привет, что ты скажешь об этом? – спросил он, показав на репродукцию в раме, изображавшую «Железного герцога» на толстом коне, одной рукой приподнимавшего в приветствии шляпу и другой рукой размахивавшего мечом.

Под изображением, на изящной медной табличке, было начертано:

«Надо пережить все ужасы войны и хитросплетения мирских дел, только тогда поймете: вы не знаете, что причиняете своими действиями».

–Очень красиво, – сказал я.

– Подарок от сына. Он очень любит цитировать Веллингтона. Каждый год в годовщину битвы при Ватерлоо мы устраиваем небольшой прием, и у всех гостей должны быть наготове анекдот или цитата.

– Да, я делаю то же самое: произношу цитату, когда натягиваю мои веллингтоновские сапоги.

Доулиш посмотрел на меня прищурившись. Чтобы снять напряжение, я предложил ему сигарету.

– Ты собираешься продолжать операцию «Алфоррека»?

– Хочу выяснить, почему Смит послал Гэрри Кондиту лабораторного оборудования на семь тысяч фунтов в захолустье Португалии.

– Ты считаешь, что это даст всему объяснение? – спросил Доулиш.

Он стукнул молотком по руке.

– Не знаю, – ответил я, – может, смогу рассказать вам кое-что после того, как поговорю с человеком, который обследовал контейнер. Я считаю, что взрывчатку заложили в мою машину скорее для уничтожения контейнера, чем для того, чтобы убить водителя.

Доулиш кивнул.

– Удачной тебе поездки в Кардифф, – бросил он, продолжая вбивать гвозди.

– Не ударьте себя по пальцу и не уроните молоток на ногу.

Он снова кивнул и продолжал колотить молотком.

В тот момент, когда поезд прополз мимо Паддингтона, я склонился над залитой подливками скатертью. Закопченные домишки стояли, прижавшись друг к другу тесно, как клавиатура концертино. Серое белье развевалось на ветру. За Ледброук-Гроув маленькие садики задыхались от подпиравших их груд строительного мусора, искореженное железо и ржавая проволока напоминали о разрушенных зданиях.

– Суп, – произнес официант и поставил передо мной чашку с отбитыми краями.

Девица, сидевшая через проход, разрисовывала лицо с помощью косметики в три основные цвета. Я написал в кроссворде слово «севрюга». В результате двадцать три по вертикали получалось «мате». Ключ для два по горизонтали был «простое решение» – «систрум». Я знал, что последние четыре буквы давали «трум».

Я заплыл уже далеко в глубокое море, балансируя на тонкой доске. Мне удалось блокировать Смита по крайней мере на данное время, но добился этого дорогой ценой, ценой приобретения врага в лице очень важной персоны. Так нельзя поступать часто, не рискуя вызвать неприятные последствия. Пожалуй, так не следовало поступать даже однажды, слишком велик риск. Написав «нострум» вместо «систрум», я начал приближаться к решению.

Здесь наверху снег собрался в светло-серые кучи в углах коричневых полей. Коровы обнюхивали эти снежные пуховики и сбивались в лощины, где голые и черные деревья казались вытравленными линиями и были усыпаны пятнами сбившихся в стаи птиц.

Я перечеркнул слово «севрюга» и написал «жеребец». Это дало мне «маке» вместо «мате».

Колеса вагона застучали на стыке, и моя теплая куриная ножка подверглась концентрическим колебаниям в жидкой подливке. Я подумал: «А сколько людей в Албуфейре связано со Смитом»? Кто украл фотографии и кому их переправили? Почему Ферни, или как его там, на мотоцикле с двухтактным двигателем возникал повсюду?"

Блондинка с раскрашенным лицом теперь покрывала розовым ацетатным лаком свои ногти. Едкий запах поразил мои вкусовые железы; я жевал в этот момент цыпленка – но это было лучше, чем просто безвкусная еда. Я надеялся, что меня ждет машина.

После городской ратуши движение в Кардиффе стало плотным, как уэльский гренок с сыром.

Часы пробили пять тридцать, когда мы повернули на А469. Поросшая вереском местность выглядела унылой; дул сильный ветер. В сумерках «наш человек в Кардиффе» поднял палец и указал на развалины замка Керфилли, мимо которых мы проезжали. Под темным небом каменные дома подмигивали желтыми огоньками сквозь кружева занавесок. Магазины оказались прочно закрыты с обеда. У меня кончились спички.

Человек из Кардиффа проговорил ироническим кельтским дискантом:

– Я думал, что вы, лондонцы, можете позволить себе иметь зажигалки.

– А я думал, что вы, в Кардиффе, могли бы иметь в машинах обогреватели.

Я подул на свои руки и получил прищуренный насмешливый взгляд из-под усыпанного пятнами котелка.

Уэльсцы – гурманы на пиршестве словесных «шпилек».

За руинами замка низкорослые деревья сгибались под порывами ветра.

Мы съехали с дороги. Под нами оседала рыхлая почва, и из-под колес раздавался треск льда, напоминавший треск яичной скорлупы. Радиоантенна машины свистела от ветра.

Лысый человек в свитере с круглым отвернутым воротником открыл дверь небольшого каменного дома. Внутри холодный зеленоватый свет масляной лампы рисовал круги на столе и на потолке. Сквозняк заставлял пламя вспыхивать, а закопченный котелок с кипящей водой шипел на огне, и, почти тотчас же, как мы уселись, большие чашки сладкого крепкого чая уже грела ладони наших рук. Я прикурил сигарету от щепки, вынутой из огня.

Наш человек из Кардиффа быстро допил горячий чай, натянул грязные бумажные перчатки и надел котелок.

– Я, пожалуй, двинусь, – сказал он. Я не хотел вовсе показывать, что доволен этим, однако он добавил: – Здесь, в Гламоргане, быстро чувствуют, когда ваше присутствие становится нежелательным. – Я ухмыльнулся, а он продолжал: – Позвоните, когда будет нужно, чтобы за вами заехали. Заказать вам номер в «Эйнджел»? Там американское телевидение и бар. Будете себя чувствовать, будто вы все еще в Лондоне.

Своими певучими голосами они обсуждали проблемы моего устройства, и наконец хозяин предложил, чтобы я остался у него переночевать.