Большая Игра (СИ) - Беляев Михаил - Страница 61

Процит — вещество, дававшее нечеловеческую силу ретрансляторам, — понемногу встраивался в её организм. Испустив долгий, протяжный выдох, покрытое мелкими капельками пота тело опустилось на влажные, измятые простыни.

***

Тьма.

Т ишина.

Бездна.

Огромная пустота, наполненная обрывками снов, воспоминаний, образов и чувств. Лица — знакомые и чужие, проносились вереницей в безумном дьявольском хороводе. Окружали, сковывали, терзали немыми криками.

Вокруг было что-то влажное и тёплое, с омерзительным, до дрожи знакомым запахом. Сквозь толщу жидкости стали проникать звуки, голоса.

Крики. Стоны. Плач.

Они то затихали, то вновь взвивались в очередном пике дьявольской симфонии.

А потом пришел он.

Взгляд, пронзающий толщу багровой жижи, наполненный такой яростью, что всё вокруг невольно сжималось и замирало. Одновременно и чужой, и до боли знакомый, страшный.

Взгляд человека, переступившего грань, за которой скрывалось первобытное чудовище, жаждущее крови и смерти.

Её взгляд.

Тогда, в подворотне, она едва не перешагнула эту черту. Перед взором снова и снова вставал её силуэт с занесённым ножом. Густая тёмная кровь, стекающая по короткому лезвию. Распластанное на земле тело одного из нападавших. И глаза, — глаза животного, глаза чудовища, готового рвать свою жертву зубами, разрывать плоть и жадно вгрызаться в потроха, пожирать её заживо.

Она силилась отвернуться — не получалось, хотела закрыть глаза — но не могла. Раз за разом ей приходилось смотреть на самое тёмное и злобное существо, прорывающееся из глубин её души, и содрогаться от ужаса.

«Ты сделала всё правильно…»

***

Где-то снаружи слышались голоса — переговаривались люди, взволнованно и напряженно. Можно было различить интонации, но слов было не понять. А совсем близко, буквально возле самой головы, оглушительно громыхали капли — какая-то жидкость с удивительно сильным шумом сочилась то ли с потолка, то ли с самого неба.

«Может быть, это капельница…»

Тело не шевелилось, придавленное к полу чем-то тяжелым и тёплым.

Вокруг было темно. Как в гробу. Как в мусорном баке.

И запах — сладковато-кислый, отвратительный, мерзкий. Гнилостный. Она силилась пошевелиться — ничего не выходило. Глаза не открывались. Паралич…

А если ничего не вышло? Если её списали в утиль, как бракованную заготовку для ретранслятора? Что, если она лежит под грудой тел, ещё теплых, и медленно умирает?.. А эта жидкость — это вовсе не капельница… это кровь! Её погребли!

Девушку охватила паника — она невольно задергалась, силилась кричать, звать на помощь, рваться прочь из страшного места, из плена неживых тел.

— Опять судороги?.. — посмотрев в палату на прикованную к кушетке девочку, медсестра повернулась к доктору.

— Просто плохой сон, не о чем беспокоиться.

Посмотрев внутрь, он прикрыл шторку на окошке. Посреди глубокой ночи, под писк приборов и частую капель системы, Рин пыталась вырваться из плена собственных кошмаров.

Из страшного кокона безумных снов, полных тревоги и боли — наружу, в новый, неизведанный мир.

***

Очнулась она от запаха — воздух буквально пропитался сладковатым ароматом цветов. Тонкие нотки тюльпанов и роз переплетались с оттенками хризантем и еще каких-то незнакомых растений. Она ощущала их так остро, что могла даже различить слои и тона ароматов — дымные, терпкие, лёгкие и невесомые. Где-то на фоне маячили запахи медицинских препаратов и свежевыстиранных простыней.

Медблок… она лежит в палате.

Тяжёлые веки никак не хотели открываться. Приложив немалые усилия, Рин наконец-то разлепила их — и тут же, резко вдохнув, сморщилась. Яркий свет до слёз резал глаза. Девушка хрипло закашлялась.

— Эй… — донесся откуда-то знакомый голос. — Рин, очнулась?

Прокашлявшись, она со второй попытки открыла глаза. К счастью, помимо привычной мутной от слёз картины ничего другого она больше не замечала — ни тысяч разноцветных оттенков и аур света, ни языков чьих-то эмоций, ничего.

Проморгавшись, девушка осмотрелась.

Белые стены, исчерченный панелями и усеянный точками ярких светильников потолок, различное медицинское оборудование вдоль стен. Палата как палата. Кроме разве что большого зашторенного окна во всю стену, да девушки, сидящей в изножье кровати. Сощурившись, Рин присмотрелась.

Майя Зайцева, заложив пальцем страницу в книжке, с улыбкой смотрела на неё.

— Ты как?

Тяжело выдохнув, она попыталась сесть на кровати — неподъёмное, будто налившееся свинцом, тело не слушалось. Рин со стоном зажмурилась. — Оооххх…

— Не спеши, врачи сказали, ты еще слишком слаба. Но скоро силы вернутся.

— Майя… — Рин вздрогнула от звука собственного голоса, хриплого и непривычно осипшего. — Я тут долго уже?..

— Третья неделя пошла, — облизнув губы, она вернулась к книге. — Мы всей командой по очереди дежурим у тебя. Пока в строй не встанешь, нам дальше ходу нет. Пётр Иванович в Институте остался, анализирует что-то вечно, из лаборатории почти не выходит. Мы с Володей и Кузнецовым по два дня подряд с тобой сидим. Тебе ещё повезло, что сегодня я — Марков обычно песни поёт или сказки вслух читает. Представляешь себе Буратино с ворчливыми комментариями от Володи?

Представив эту картину, она криво улыбнулась, — одеревеневшие мышцы ещё с трудом слушались хозяйку.

— Игорь так вообще либо кроссворды разгадывает, либо декламирует немецкую поэзию. На языке оригинала, да ещё таким голосом… Ближе к вечеру медсёстры крестятся, когда его слышат — будто кто-то дьявола призывает. Как это… Фер штунден… штунден, эээ… шметтерлинг унд драхен… не помню, но звучит жутко.

— Да уж…

— Дмитрий Моисеевич у нас в больнице, его в другой центр отвезли, — выждав минуту, она снова заговорила. — Пуля едва не задела почку, много крови потерял. Ему сделали операцию, уже идёт на поправку. Говорят, через пару недель заживёт и сможет приходить к нам.

— А Кира… Юрьевна?.. — борясь с вновь подступившими опасениями, девушка напрягла слух.

— Она в порядке. Несколько переломов, сотрясение, но в остальном наша майор… — Майя осеклась. Нет, всё же не в порядке.

— Её сейчас служба безопасности допрашивает, по поводу случившегося. Ты ещё не знаешь, в институте произошла диверсия, — голос Зайцевой посерьёзнел и стал тише. — К нам ведь пробрался шпион, и собственно вот… Кира всё знала, но не доложила вовремя. Теперь её подозревают. Да еще эта ситуация с Николаем Трескиным… ладно хоть дали спокойно похоронить.

— Вот… как…

От последних слов на душе стало пусто и одиноко. Первый человек, открывший для неё дорогу в новый мир, давший ей столько всего. Его больше не было. Где-то в кармане ветровки должен был лежать подаренный им телефон. Рин явственно ощутила, как что-то в её душе исчезло навсегда, уступив место горю и одиночеству.

— А, и ещё кое-что. Нашей группе передали приказ об экстренных мерах взаимодействия ретрансляторов. Завтра к тебе Алголь придёт.

— Спасибо.

Рин зажмурилась и попыталась ни о чем не думать. Столько мыслей, столько эмоций, столько информации. И отчетливое желание — поскорее вернуться домой. Собравшись с силами, она прошептала:

— Скорее бы завтра.

***

— Эй, уже проснулась?.. — заглянувшая в палату медсестра застала её за любопытным занятием. С отвращением выдернув из руки иглу от капельницы, девушка расчёсывала пальцами засаленные и спутанные волосы. Заметив медсестру, Рин прервала своё занятие и принялась разглядывать свои руки.

— Я вхожу, — из-за спины медсестры показался биолог Кузнецов, сияющий как надраенная медная ручка. — Доброе утро, как самочувствие? Реакции в норме?

— Эээ… не знаю, — пожала плечами Рин. Глаза всё ещё слезились и болели, во всём теле ощущалась непривычная тяжесть и дрожь. Биолог сел напротив неё на кровать и принялся ощупывать руку. — Пока доктор Штерн на больничном, тобой буду заниматься я. Реакции в норме, рот открой… ага, норма, зрачки…