Берлинские похороны - Дейтон Лен - Страница 20

За спиной я услышал чьи-то шаги. Это был один из двух мужчин, евших шашлык у киоска. Я в тот момент находился между двумя припаркованными машинами. Обернувшись, я оперся спиной о ближайшую из них, положив ладони на холодный металл. Лысый мужчина в коротком плаще оказался так близко, что чуть не врезался в меня, когда я остановился. Я отклонил корпус как можно дальше и изо всех сил пнул его ногой. Он закричал. Потеряв равновесие, он согнулся, пахнув на меня густым шашлычными духом. Я двинулся на крик и наткнулся левой рукой на деревянный шампур. Голова лысого врезалась в защитный козырек соседней машины, стекло пошло мелкими трещинами, на молочно-бледной поверхности я различил надпись: «Автомобильный клуб Чикаго находится под зашитой пинкертонов».

Обхватив голову руками, мужчина начал медленно, как на рапидной съемке, сползать на землю. Он тихо скулил.

От киоска бежал второй мужчина, беспрерывно крича что-то по-немецки со смешным саксонским акцентом. Когда он ступил на мостовую, чтобы перебежать на мою сторону, раздался новый вой сирены и полицейский «фольксваген» промчался мимо нас, мигая голубым фонарем. Саксонец отступил на тротуар, но как только полицейская машина скрылась, снова побежал ко мне. Я вынул из кармана свой браунинг[25], из-за которого было столько шума на оружейном складе министерства обороны, и, помогая левой рукой, передернул ствол и загнал патрон в казенник. Острая боль обожгла левую ладонь, и я почувствовал липкую влагу крови. Пока саксонец добежал до машины, за которой я стоял, мне пришлось пригнуться... Совершенно рядом с собой я услышал голос стонущего человека:

— У нас есть для вас сообщение. — Он раскачивался от боли, по его лысине двумя струйками текла кровь.

— Bist du verruckt, Engender? — крикнул саксонец.

Я ответил ему, что из ума еще не выжил, но ему лучше ко мне не приближаться. Саксонец снова заговорил со мной из-за машины. У них есть для меня сообщение от «полковника». В этом городе я знал несколько полковников, но догадаться, о ком идет речь, было нетрудно.

Человек, сидящий на земле, продолжал стонать, проезжающая машина осветила его побледневшее лицо. Кровь сочилась из головы, склеивала пальцы и ложилась на землю причудливым узором. Она забила ему уши и забрызгала вязаный галстук.

Я взял у саксонца письмо и принес свои извинения. Это оказались не грабители, а престарелые посыльные. Я оставил их там, посреди Курфюрстендам — и саксонца, и его друга — в полуобморочном состоянии. Такси им в субботу вечером ни за что не найти, особенно учитывая, что пошел дождь.

Глава 20

Берлин, суббота, 12 октября

Я промыл рану, нанесенную мне шампуром, и заклеил ее пластырем, но когда я добрался до контрольно-пропускного пункта на Фридрихштрассе, она снова стала кровоточить. В самом здании шло добродушное препирательство. Краснолицый мужчина размахивал ирландским паспортом и приговаривал:

— ... нейтральными и всегда остаемся нейтральными.

Пограничник сказал:

— Ваше правительство не только Германскую Демократическую Республику не признает, но и СССР уже сорок пять лет ждет, когда вы его признаете.

Они вернули мне паспорт, едва взглянув на него. Я мог свободно провезти с собой танк М-60, а не только мой браунинг.

Уходя в дождь, я слышал ирландца:

— Унас в Ирландии говорят: «Женись быстро, раскаивайся медленно».

Карлхорст — это русская часть Восточного Берлина, здесь находится комендатура, здесь живет большинство русских. Адрес, который я получил от саксонца, привел меня на узенькую улицу в южной части района Дождь лил вовсю, пешеходов ни улице не было. Небо время от времени освещалось молнией, именно в одну из таких вспышек я сумел рассмотреть название улицы. По обеим сторонам мощеной мостовой стояли маленькие магазинчики. Деревянные ставни блестели от дождя, дом номер двенадцать оказался с виду даже заброшеннее остальных.

Я переложил пистолет в карман пиджака и потуже натянул пластырь. Кровь сочилась из-под клейкой материи и оставляла пятна на манжете. Я постучал в дверь. Ни в одном из окон света не было, единственный свет падал от уличного фонаря. Я постучал во второй раз, дверь медленно открылась. Достав фонарик из кармана, я осветил потрескавшуюся штукатурку стены. Выключатель не работал.

Хорошо смазанная дверь слева от меня открылась в большую комнату. В центре комнаты два массивных диска ленточной пилы тускло отражали свет моего фонарика. В углу стоял щепной долбежный станок. Каждый станок стоял на бетонном основании, ржавые болты крепили их к полу. У одной из стен лежали доски, в комнате пахло сыростью и опилками. Людей там не было. Я открыл шкаф, на мушке пистолета оказались метла и банка лака. Коридор передо мной закончился винтовой лестницей. Держа фонарь подальше от туловища, я чуть ослабил хватку на рукояти браунинга. Фонарик покрылся липкой кровью, капля ее упала, сверкнув в луче света, в опилки. Ступеньки скрипели. Прежде чем ступить на очередную, я осторожно проверял, не рухнет ли она подо мной. Деревянные ступени были усыпаны опилками, пол погреба, покрытый толстым ковром стружек, приятно хрустел под ногами. Я медленно провел лучом света по стене. Вокруг разливался сладкий сочный запах свежераспиленной древесины. Над фанерным прессом в прусском порядке были развешаны и разложены рамные пилы, молотки, наугольники, ножовки, стамески, рашпили, бутылки морилки и политуры. В центре подвала стояло пять длинных верстаков. На них валялись ржавые банки с клеем и фанерные обрезки.

Дальний конец подвала содержался в чистоте. Там была небольшая газовая плита и громадный чайник, который использовался для гнутья фанеры. На кухонном полотенце сушились шесть перевернутых щербатых чашек. На одной красовалась надпись: «Подарок из Дрездена».

Горсть шурупов на дальнем столе и тяжелая отвертка указывали на то место, где к дереву крепилась металлическая фурнитура. Прямо вверху был люк с крышкой, потому что для лестницы они были чересчур громоздкими; их было шесть штук у стены, сверкающих, любовно отполированных и готовых к использованию.

Гробы были тщательно отделаны, глубокие крышки украшены тиснеными листьями и цветами. Каждый гроб имел шесть массивных ручек. Я постучал по каждому из них — один, два, три, четыре, пять, шесть. Последний гроб ответил глухим стуком. Не успел звук замереть, как крышка его отвалилась, с треском упав на пол. Я направил свет фонаря в шелковую пустоту и поднял пистолет. Фонарь выхватил из темноты фигуру человека в военной форме. Еще не разглядев лица, я по орденам и погонам понял, что это Сток.

Он захихикал.

— Я напугал тебя, англичанин, признайся, я напугал тебя.

— Вы напугали меня так, что я чуть не просверлил вам шесть дополнительных пупков, — сказал я. Опустив пистолет в карман, я помог Стоку высвободить широкие плечи из гроба. — Помирать приезжайте в Англию, — сказал я. — Наши фобы расширяются кверху.

— Да? — Сток стряхнул опилки со своего летнего кителя и из-под ближайшего верстака вытащил папаху. Потом включил четыре неоновых светильника.

— Что за шутки, Сток?

Сток хлопнул ладонью по гробу.

— Это для Семицы, — сказал он. — Посмотри. — Он показал на внутренность гроба. Там, замаскированные орнаментом, были просверлены отверстия. Он снова хлопнул по гробу. — Одна из немногих, по-настоящему стоящих вещей, по-настоящему стоящих. — Он еще раз шлепнул по боковине. — Вяз, — сказал он, — двадцатимиллиметровая выдержанная древесина. Водонепроницаемый, вощеный, обшитый сатином. Саван, облачение, крепкие бронзовые ручки, гравированная пластинка с именем, бронзовые запорные болты, крышка с орнаментом, кольца, шелковые веревки, бахрома.

— Да, — сказал я. Сток игриво огрел меня по спине и засмеялся.