Отступники (СИ) - Дитятин Николай Константинович - Страница 61

В общем, бескомпромиссные социопаты в Гигане не выживали. Просто убежденным или пассивным человеконенавистником был каждый второй гиганец.

Накат, как бескомпромиссный мизантроп, нашел единственно возможный выход из этой ситуации.

Поселился в склепе, на городском кладбище.

Собственно в Гигане процветала практика кремации, и клочок земли на этом кладбище стоил немыслимых денег, на которые гораздо увлекательнее было жить. Немногие решались преподносить червям настолько дорогое блюдо. Да и покойный дедушка вряд ли оценил бы в тысячу золотых профилей десяток лопат сухой комковатой землицы. Тем не менее, богатые либо упертые традиционалисты находились, и кладбище было плотно… э-э-э… укомплектовано.

Учитывая то, сколько здесь стоила могила, кладбище было защищено лучше, чем иные сокровищницы Гротеска: насыпь с кольями, высоченная кирпичная стена обжитая крапивой, и система ловушек с той стороны, чтобы ни у кого не осталось надежды на авось. Это Наката устраивало. Кроме того родственники посещали могилы редко: либо вкалывали на четырех работах, чтобы оплатить первый взнос за двухметровую яму, либо посылали умершим родственникам открытки, которые почтальону приходилось зарывать в землю на холмике. Первые, разумеется, были упертыми мещанами, а вторые — занятыми купчинами.

С охраной у Наката проблем не возникло. Хватило намека в виде ло-ша-ди-ной головы с ближайшей бойни, у которой в зубах застряла записка проясняющая ситуацию. На кладбище было четверо охранников и все они не решались по ночам выходить из сторожки. И дело было вовсе не в шагающих мертвецах. Они бы тоже не посмели вылезти на открытый воздух после наступления темноты. Ведь Накат всегда покидал и посещал убежище только ночью, открывая калитку в кладбищенских воротах собственным ключом.

Сегодня он впервые вернулся днем.

Охранник на вахте сделал вид, что у него под стол закатилось пара сотен карандашей, которые срочно нужно было подобрать.

Накат, зажимая тряпкой рваную рану на плече, угрюмо катился к своему склепу. Крови у него в организме было немного, поэтому он скорее беспокоился за жилет.

— А он ка-ак напрыгнет, — не унимался Ики.

Он делился впечатлениями с самой пристани. Воин в черных доспехах оказался крепким орешком. Накат едва не дал ему разрезать себя по диагонали вместе со спинкой кресла. Воин визжал как сумасшедший и неразборчиво хрипел что-то про манекены и теплые опилки. Накат был уверен, что схлестнулся не с человеком. Во-первых, он выстрелил нападавшему меж доспехов в районе бедра, а тот даже не дрогнул. Во-вторых, Накату показалось, что глаза воина…

— Если бы я не сдал назад… — хвалился Ики.

А потом он убежал вместе с этим языкастым чудищем и скрылся под водой, вслед за хозяевами. Давненько Накат не видел собственной крови. Теперь азарт его взыграл, он алкал достойного противника еще со времен смерти Средневекового Дюка.

— …порциями на развес…

— Ики, хватит.

— …корзинка для потрохов…

— Ики.

— …перемешать с грибами и поджарить…

— Ики!

ИКИ — это сокращенно Инвалидное Кресло Интеллектуальное. Мастер Кумишин предупреждал, что технология эта предназначалась сайцам, которые при любых обстоятельствах превосходно держат себя в руках. Накат часто вспоминал об этом замечании.

Сайцы стремились сочетать механику и маггию. Например, в случае с ИКИ использовались передовые гидравлические узлы и умственная эссенция (В Авторитете ее называли попросту душа) некоего стражника по имени Кушунцзы, которого подстрелили из арбалета занятые делом контрабандисты. По счастливой для Кушунцзы случайности, на него в госпитале наткнулся один из ведущих инженеров проекта, которому было поручено найти человека для создания первого ИКИ. Инженер предложил стражнику спасение, сопряженное с необходимостью сменить нынешний… физический сосуд на… другой физический сосуд. Да, он изъяснялся туманно, но попробуй-ка предложить умирающему человеку переродиться креслом.

Как бы то ни было, Кушунцзи согласился на пересадку души. В новенькое инвалидное кресло с колесами на каучуковых шинах и спиртовым двигателем. Стражник растерял часть прошлой памяти, в основном о родственных связях, забыл даже свое имя. Теперь его звали Ики, он управлял внутренними механизмами кресла и был единственным… единственной сущностью, с которой Накат мог общаться.

Не всегда, впрочем, желая этого.

— …похоронить в птичьей кормушке.

— Ики, сколько оспинок во-о-он, на том надгробии?

— Ха! Нет, на этот раз ты меня на мякине не проведешь. В прошлый раз я начал говорить с тобой по поводу твоего затворничества, а закончил тем, что на площади Гельмуна Кената видите ли две тысячи сорок четыре плиты.

— Это потому что я не хочу говорить о том, о чем я говорить не хочу, — рубанул Накат.

— А между тем, ты скоро свихнешься в этом склепе от одиночества.

— Я свихнусь не от одиночества.

— Оскорбительный намек номер десять тысяч один.

— Правда? И что, мы никак не отметили десятитысячный юбилей?

— Хорошо, я понимаю, что до этого ты был сосредоточен на своем Кошкине… Но теперь его нет! Или ты собираешься выковырять те камни, по которым его размазало, и сколоть с них шкуру?

— Я собираюсь расправиться с тем возницей-первенцем, тем черным психопатом, и тем маггом, который… Змей подери, мне нужна резинка. И ножницы. У нас есть ножницы?

— Для человека, который стачивает свои ногти напильником, ты задаешь неуместные вопросы.

— Ладно, обойдусь ножом.

— Теперь тебе, наконец-то, следует заняться чем-нибудь нужным, — мечтательно заговорило кресло. — Как насчет того, чтобы действительно занять место Средневекового Дюка?

— Не говори глупостей, — равнодушно возразил Накат.

Петляя меж могил, по узкой мраморной тропинке, они подъехали к склепу.

Склеп был что надо: маленький готический дворец, охраняемый гранитными химерами, прекрасными в своей гармоничной уродливости. Настоящая находка для тех, кто после своей смерти собирается начать новую нежизнь в лиловом плаще с высоким воротником или, на худой конец, в старом истлевшем саване, развевающими даже при полном штиле.

Накату он тоже нравился.

Треугольная плита, закрывающая вход в склеп, выглядела неподъемной, недвижимой и взрывоупорной. Накат подъехал вплотную толкнул ее рукой внутрь. Заскрипели петлицы.

— Знаешь, — сказал Ики, явно вспоминая про свои скрипящие колеса, — это твое нежелание хоть что-то сделать лучше в этом мире, заставляет задуматься.

Ступеньки, ведущие в мягкую, дремотную тьму Накат забросал землей.

— О чем же?

— О том, что ты бесполезная, глупая и злобная сволочь, которая сознательно игнорирует свою способность приносить людям пользу.

— Неужели? — холодно произнес Накат, начиная спускаться вниз. Кресло слегка подпрыгивало на ребрах ступеней. — Я убил дюжины три коррумпированных подонков, которые жили и жрали за сотни, за тысячи людей.

— И кому от этого стало легче? — хмыкнуло кресло. — В основном только тебе. Ты получил свои профили и спустил их на то, чтобы в Гротеске кто-то мог подсмотреть за оргиями Кошкина, и доложить тебе об этом. Польза? Нет. Жажда мести. Очнись, Эскельд! Ему было за сотню нерестов, он сам прекрасно справился бы с твоей вендеттой. Пукнул бы в неподходящий момент и — хана: перелом позвоночника… О-ой, извини. Я хочу сказать, ребенку ведь понятно, что твоих жертв тебе заказывали точно такие же коррумпированные подонки. Чтобы занять место убитых. По сути, действительно полезным моментом в твоих действиях было только одно: то, что ты освобождал из клешней этих императорских скорпионов немалые суммы денег. И вот эти деньги ты мог бы использовать с умом, а не кормить крыс в Гротеске.

— Помогать бедным?

— Да.

— Выкупать на частных аукционах бесценные произведения искусства и передавать муниципалитету?

— Конечно!

— Поддерживать программы развития производства экологически-чистого корма для яхи-таксистов?