Отступники (СИ) - Дитятин Николай Константинович - Страница 6

— Так, — сказал он, заметив, что я пришел в себя, — как дела Престон, мальчик мой?

— Ничего конкретного, господин Магутус, — гнусно прошипел я. — Спасибо, — сказал я Вельвет.

У нее было серьезное, накаленное страхом лицо. Мне стало ужасно стыдно.

Магутус, разумеется, все понял. Она нашла меня в коридоре, в двух метрах от дверей моей комнаты. Я был жутко отравлен. Укус сам по себе ничего не значил, но яд Гу чуть меня не высушил. Делать было нечего. Иордан предоставил свой письменный стол и немедленно дал мне противоядие.

Глава Акта после первого вопроса долго молчал, наблюдая за моими дерзкими попытками подняться. Но я все-таки встал и сделал то единственное, что могло спасти меня от быстрой расправы и окончательного бесчестия. Я вытянулся перед ним во фронт и сжал стучащие зубы.

Иордан молчал, но по общему тону этого молчания, я понял, что отыгрываю очки.

Он не собирался задавать вопросов.

— Это хороший урок для тебя, Имара, — сказал он, глядя на меня из глазниц своей маски. — Информация, волчий ты хребет. Информация о цели, какой бы она ни была. Гу отращивают любую часть тела, даже голову. И они очень ядовиты. Я думал, что из тебя выйдет толк. Я не привык ошибаться, Престон, мне это запрещено. Ящерицу поймать. Если не поймаешь, вылетишь отсюда как пробка, а перед этим мы сотрем тебе память. И лучше тебе не знать, как. Если поймаешь, я забуду об этих пяти минутах, и ты сможешь забрать Гу себе. Понятно?

— Спасибо, — сказал я, понимая, что присутствую при историческом событии. Иордан кого-то миловал, да еще и на таких выгодных условиях.

— Ее благодари, — сказал Иордан, качнув лбом в сторону моей спасительницы. — Подох бы ты в этом коридоре, безмозглый щенок. Разве в ящерице дело?.. — Он замял следующую реплику. — Все, проваливайте отсюда.

Мы вышли из его покоев. Я стоял, не смея посмотреть в сторону Вельвет. Молча пошатывался и пальцами удерживал кадык на месте. От слабости подгибались ноги. И тут я понял, что мне ни за что в жизни не поймать эту ящерицу. Условия не были выгодными. Они были вполне справдливыми.

— Прости, — сказал я, облизывая губы сухим языком. — Я только хотел…

— Я знаю, — сказала она приобняв меня за талию. — Пойдем ловить ящерицу.

Я перестал облизывать губы и посмотрел на нее мутными рыбьими глазами.

— У тебя глаза как у мертвой рыбы, — тут же сказала она и улыбнулась. — Пойдем. Вылетать отсюда никак нельзя.

— Эта сволочь…

— Иордан?

— Нет, ящерица. Она может быть где угодно. Где угодно. Это невозможно…

— Замолчи! — она тряхнула меня как мешок с крупой. — Престон, ты что, правда думаешь, что я позволю тебе оставить меня? Ты запомнил, что тебе только что сказал Иордан? Информация! Гу любят сухие укрытия и мотыльков. Понимаешь? Нужно простой обойти кладовые.

— Послушай.

— Что?

— Ты только не подумай ничего плохого. Я хотел тебя порадовать. Это не маневр.

— Престон. Ты сам только что подал мне эту идею.

— О.

— Бандит, давай поговорим об этом потом, когда будем обгладывать Гу.

— Точно. Ящерица.

Я наливался благородной яростью честного охотника.

Нет, в этот раз мне еще не суждено было нырнуть вот тьму. Тогда… тогда все было относительно на своих местах. Мы с превеликим трудом загнали эту тварь в угол, в кладовой, где она действительно охотилась на мотыльков и снова обронила голову. На этот раз я сунул тело в мешок со льдом, который и был подан на стол Иордана…

Коротко: все обошлось. Вельвет и я долго ликовали, трясли друг другу руки, поздравляя высокопарным слогом. Я понял, что снова восхитил ее. Хотя Иордан, по-моему, уже тогда мысленно пометил меня черным крестом, но мое родство опять сделало свое отвратительно-полезное дело.

На следующую ночь мы с Вельвет сидели на крыше смотровой башни и довольно несдержанно обгладывали тонкие хрящеватые кости. Возможно Гу даже вызывала привыкание, во всяком случае она была настолько вкусна, что мы прослезились когда был проглочен последний кусок.

— Спасибо, — сказала Вельвет, облизывая пальцы.

— Спасибо, — повторил я, глядя на ее лицо, выхваченное из темноты светом догорающего костерка в медной чаше. Она коротко стриглась, как и все курсантки, но даже лишенная одной из главных женских черт, смотрелась как печальный идол красоте и тонкости. Я был совершенно безоружен.

Она склонила голову на бок и скосила взгляд мимо меня. Нужно было что-то сказать, потому что хрящ в моем рту становился уже совершенно безвкусным. Я выплюнул его, и произнес, слегка растягивая слова:

— Это было поучительное приключение. Гораздо поучительнее того, когда мы с Гелбертом составили петицию Голодомора и показали ее Пеньгу.

Она улыбнулась, но я понял, что зря упомянул Гелба. Ее все еще мучило чувство вины перед рушащейся дружбой.

— Наша дружба не развалится, — сказал я, помедлив. — Мы просто немного сменим ее качество. Гелб поймет… Мы четыре нереста вместе. Это ведь не просто так, это не блажь и не игра во взрослых. Мы выше этого. Но ты нужна мне больше, чем раньше.

— Если мы выше этого, — сказала она тихо, — то должны были быть выше до конца, а не выбирать, кто окажется ближе.

— Ты права, но случилось так, как случилось, — сказал я смиренно. — Теперь нужно просто решить, что с этим делать. Если я не настолько нравлюсь тебе, чтобы…

— Замолчи, прошу тебя, замолчи, — она старательно прятала от меня глаза. — Ты прекрасно знаешь, что я к тебе чувствую.

— Нет, не знаю, — возразил я. — Ты постоянно кормила меня только намеками.

— Ты не понимаешь таких очевидных намеков? Может быть, тебе просто хочется это услышать?

— Да, думаю, мне бы очень хотелось это услышать.

— Ну, хорошо. Только запомни эти слова хорошенько, потому что я не часто смогу говорить тебе это. Мы можем разлучиться так же просто, как съели эту несчастную Гу.

— Я запомню, — сказал я клятвенным тоном.

Она тяжело, будто разрывая цепи морали, обязательств и целомудрия, поднялась и подошла ко мне. Минуту она смотрела на меня сверху вниз, словно решаясь нырнуть в омут с головой, а потом села на колени и прижалась губами к моему уху. И я услышал это. Это несложно. Даже просто. Просто как восход Светозверя, как рождение цветка из бутона, как капли дождя на стекле в лучах света. Тот, кто испытывал это в моем возрасте, знает, что это совсем просто, точно так же как летать и сворачивать горы…

Мы были достаточно незрелы и импульсивны, чтобы не остановиться на этом.

Наутро я по сложившимся понятиям проснулся мужчиной и тут же попал под распределение на практику. Видимо, Иордан все же решил, что я заскучал в стенах альма-матер и меня нужно чем-то занять, пока я не стащил парик Автора или еще чего. Случись это на денек позже и я не чувствовал бы впоследствии такой ужасной вины, такого давящего осознания собственной подлости и страха.

Я шел на свое первое официальное задание под патронатом одного известного выпускника, который, как и я, подавал некогда большие надежды, и впоследствии с блеском их оправдал. Поэтому никто не сомневался в успехе миссии, особенно мой совестливый папаша.

Детали мне знать было не обязательно. Так мне сказали. Я не спорил. Все мои мысли кружились вокруг Вельвет. У меня было плохое предчувствие после этих ее слов о легкой разлуке.

Когда вместе с остальной экипировкой мне выдали арбалесту, я понял, что судьба моя, Светозверь побери, оскалилась. Однако я был молод, и у меня еще оставалось немного этого розоватого вещества в голове, называемого оптимизмом.

Убивать нас учили на лисицах, мелких кабанах, все это я переносил достаточно легко, хоть и не без отвращения. Карликовые баргары давались мне сложнее, они очень походили на людей. Когда я видел в перекрестии тупое рыло баргара, я хорошо понимал, как трудно мне будет убить человека. Даже врага Авторитета.

Мы с патроном отправились в глухое селение близ провинции Тереп. За время дороги он заговорил со мной лишь однажды, посоветовав не мешаться под ногами. Мне было все равно. Тоска смертельной болезни глодала меня так, словно земля позади обрушивалась после каждого моего шага. И обрушивалась чуть быстрее, чем я ступал.