Отступники (СИ) - Дитятин Николай Константинович - Страница 25

Интересно, что его заставило, подумал я. Если монарх бросает корону, значит, выбор у него поставлен между жизнью и смертью.

— Удирал так, что даже не вернулся за ней, когда она свалилась у него с башки, — словно в такт моим мыслям, проговорил сухолюд. — Что ж, Престон, вот мы и обогатились. Теперь осталось найти еще кое-что для меня и выход.

— Я же говорил тебе… — начал было я, но тут Маленький Трусливый Престон с размаху шлепнул себя по щеке и простонал: «вот кретин». «Нас сожрут из-за него!».

Меня словно кипятком обдало. Я посмотрел в темноту перед собой. Ленты уже не было. Она полностью куда-то… втянулась. На границе слепой зоны очков мне померещилась невообразимая харя, словно разбухший мешок с гнилыми листьями и черноземом, который смотрел на меня зелеными бельмами. Смотрел, кажется, с неподдельным интересом, медленно заглатывая «ленту» — свой собственный язык.

— Говоришь, там есть оружие? — переспросил я быстро.

— Да… — икнул Рем, и тут же я схватил его подмышку и опрометью ринулся назад.

Мы быстро достигли этих стоек. Рем вырвался у меня из рук, и поправил корону у себя на голове.

— Выбери себе какую-нибудь железку, — сказал я. — Быстрее.

— Ладно, — быстро согласился Рем. Он видел, что я не шучу.

— Где факел?

— Под рукой.

— Зажги.

Рем почиркал огнивом, и тупик озарился ровным рыжеватым светом.

— Ты что-то увидел? — спросил он.

— Не могу сказать определенно, — буркнул я. — Ты принял микстуру?

— Да, — коротко ответил Рем.

Я осматривал аккуратно расставленные вдоль стен стойки. Оружия и доспехов тут было великое множество. Некоторые из них не просто светились, но даже издавали слабое мелодичное пение. Но это были, пожалуй, несколько самых удачных экземпляров.

Обычно облучение маггией приводит к изменению фактуры и свойств материалов, и характер изменений, их интенсивность, прямо пропорциональны длительности излучения… э-э-э, короче, чем дольше шляпа сидит на голове волшебника, тем больше она напоминает его самого. Буквально. Или же излучающий кристалл, упрятанный в шкатулку, через некоторое время превращает эту самую шкатулку в зубастую фурию, которая норовит оттяпать тебе пальцы. Если ты не хозяин камушка, конечно.

Вся оружейная палата слишком долго подвергалась этому самому излучению.

В итоге большинство мечей превратилось в нечто совсем уж отдаленно напоминающее боевые инструменты. Все больше пузырявые продолговатые грозди, или мшистые куколки. Они поросли черным жестким волосом, скребли, сучили недоразвитыми лапками и мерзко верещали.

Казалось не только мы, но и доспехи рассмотрели нас. Они возбужденно завибрировали, забрала на шлемах щелкали, как акульи пасти. Я вдруг обратил внимание на пол и скривился от омерзения: мне показалось, что в пепле ворочаются длинные тонкие черви. Присмотревшись, я с ужасом убедился, что это ползают рассыпанные по полу стрелы.

— Змеевщина! — шикнул я.

— Тут ничего такого раньше не происходило, — сказал Рем изумленно.

— Плевать! — бросил я. — Бери какую-нибудь дуру поувесистей и не забудь надеть шлем… Ах да, у тебя уже есть.

Я придирчиво осмотрелся, приметил неплохой ятаган, и схватил его за рукоять.

— Нет, этот не бе-ри, — сказал вдруг кто-то странным ломающимся голосом. — У него баланс отврат-ный.

Я посмотрел на Рема. Тот, раззявив рот, глядел на старые высушенные кости, которые лежали в самом углу. Этот человек умер сидя, опираясь спиной на стену. Потом истлел и его грудная клетка, вместе с черепом, обвалились под собственной тяжестью. Ребра лежали на берцовых костях, а череп откатился чуть дальше. Из его глазницы, треща оперением, выглядывала хищная стрела.

— Вы не ту-да… Клянусь змеем, как же трудно… Не ту-да смотрите, — с трудом проговорил все тот же голос. — Кия! Больше смелости! Не жди, сближайся и бей!

Пошарив глазами, я понял, откуда он идет.

Сложно было себе представить чаянья тех, кто притащил его сюда вместе с оружием. Неужели они всерьез надеялись получить говорящее тренировочное чучело? Отличное чучело из крепкой выбеленной кожи, укрепленное металлическими пластинами и набитое, наверное, опилками вперемешку с гравием. Почти точно симулирующее человеческое тело. Годное для отработки ударов деревянными мечами. Оно стояло на железной подставке, прикованное за руки к штырям. Голова чучела не висела безвольно, а гордо держалась.

— Приве… — чучело захрипело, осеклось, и тут же продолжило уже вполне ровным хрипло-зловещим голосом. — Приветствую вас мародеры, расхитители гробниц. Убийцы тайн. Храбрые воители! — взревело вдруг оно монструозным рокотом, от которого мы с Ремом потеснились к стене. — Я растерзаю вас, раскрою ваши грудные клетки, как устрицу! Или нет? — произнесло оно мрачно. — Нет, не стоит. Конечно, нет. Кия! Все кончено, учитель, Редьярд сломал ногу, ему не выстоять! Кия! Здесь только мои друзья. Орудия смерти и пыток. Которыми меня истязали, пока я не попал в эти застенки! У меня два имени. Первое — это Потрошитель Воинов и Всех тех, Кто Считает Себя В Праве Мучить Беззащитные Манекены! О да! Ненавижу воинов и модельеров. А второе… Олечуч. Олечуч — это чучело наоборот. Наоборот. Я, конечно, мог бы выбрать себе и человеческое имя, но представьте только, что будет, если я встречу воина, который окажется моим тезкой. О, я этого не переживу! Не хочу иметь ничего общего с этими тварями подколодными. Слу-у-ушайте, — протянул вдруг Олечуч с огромным подозрением, — а вы случаем не войны?

Я сверился с инстинктом самосохранения. Инстинкт перестал надрывно визжать и просипел, отчаянно жестикулируя: «Кто угодно только не воин. И не модельер!» Я благодарно ему кивнул и ответил:

— Нет, Олечуч, мы не воины. Во всяком случае, никогда профессионально этим не занимались.

— И не мучили моих братьев и… кхм… сестер? — наседало чучело.

— Я — нет, — открестился я. — А ты Рем?

Рем поднял на меня безумные глаза. В них отчетливо читалось желание напиться в хлам. Потом мой отважный сухолюд взял себя в руки, и ответил небрежно и снисходительно:

— У меня под рукой всегда были настоящие цели. Зачем бы я стал изгаляться над куклами? По-моему это для совращенцев.

— Великолепно! — вскричал Олечуч мрачно. — Какие достойные слова! Обидеть безмолвный манекен может каждый… И эти твари этим пользуются! Но постойте, для чего же вы тогда хотели вооружиться?

— Да, Престон, поведай нам, — мстительно мяукнул Рем.

— Там, дальше, в коридоре, сидит какое-то идолище с языком длиннее, чем список твоих баб! — пояснил я. — Я просто хотел внушить ему, что о человечину можно обломать зубы!

— А, так это же Проглот, — воскликнул Олечуч. — Он живет здесь столько же, сколько и я. Живет, живет, вы всегда… нет. Уха-о! Нет, я знаю лучше. Кто это? Так скажи ему, чтобы завязал. Удар Огненного Мизинца должен проникать прямо в пупок! Следит за мной! Кия! Проклятье-е! Кия! Меня мучат воспоминания… Проглот, да. Зубов у него нет. Всю свою добычу он глотает целиком. Обхватывает языком, а потом проталкивает себе в глотку. Не знаю, кем он был раньше, превращение происходило стихийно.

И Олечуч, тяжело замолкая, хрипя и неразборчиво вскрикивая, поведал нам историю мешка с листьями.

Говоря короче, раньше здесь хранилось огромное количество сокровищ. Это оружие и доспехи — жалкие остатки былых залежей роскоши. Дорогие ковры, кувшины, золото, камни и прочая дребедень — все это было здесь. И, где-то далеко от Олечуча с оружейными стойками, расположился небольшой зверинец. Никто не знал, что с ним будет происходить. Там были звери, которые долго могли обходиться без пищи и воды. Когда Олечуч осознал себя как личность, и смог понять все то, что увидел с того момента как ему поставили последний стежок на брюхе, все здесь уже стояло на ушах. Невообразимые твари боролись за свое существование. Они жрали друг друга и пытались размножиться, но — тщетно. И только Проглот ничем таким не занимался. Он спокойно сидел в темноте и глотал павших. Иногда заглатывал кого-нибудь своими силами. Очевидно, он выжил потому, что не привлекал к себе внимания. Ну и потому, что мог жрать все что угодно. В то время как остальные твари чахли от голода и жажды, Проглот поправлялся коврами, золотом, кувшинами, инструментами, и прочими сундуками. Так он стал сильнейшим монстром, и в скором времени остался один. И размеренно продолжал поглощать.