Начало (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 19

– Собрал – Брант кивнул – А также призвал отряды верных татар и мещеряков. С тысячу человек будет.

– Ну вот! – генерал скупо улыбнулся – Симбирскому коменданту велено с войсками двигаться к Оренбургу. Также нам поможет отряд бригадира Корфа. Они пойдут от Верхне-яицкой линии.

– Тогда, бог даст, справимся – опять перекрестился Брант – Не угодно ли кофею? Уж очень погода пакостная.

– Гран мерси!

Спустя сутки невыспавшийся Кар – до ночи играли в карты и на бильярде – выехал в сторону Кичуевского фельдшанца. В попутных деревнях крестьяне не оказывали генералу ни малейшего почтения, смотрели дерзко, не кланялись.

В одном из сел встретил Кара староста Ермолай, с ним человек с десяток стариков, старух, баб, кучка любопытной детворы.

– Слышали что-нибудь про злодея Пугачёва? – спросил генерал и слез с коня. Тотчас спешились и все конвойные.

– Был слых, был слых, – стал кланяться, сгибаясь в три погибели, чернобородый староста, глаза его недружелюбны, хитры – Прибегали тут на лошаденках из евонной силы казак молодой, объявили нам: будет вам воля, ждите.

– А почему избы заколочены? Где народ?

– А кто же их ведает. Пыхом собрались и – тягу… Уж недели с две.

– Куда же?

– Вестимо куда, к нему, к нему…

Кар нахмурился.

– Чем же оный вор и злодей Пугачёв соблазняет-то вас, дураков?

– А поди знай, чем, – переступил с ноги на ногу староста и многодумно наморщил лоб – Да вы пожалуйте в жительство, барин. Правда, что пакостно в избенках-то наших, тараканы, срамота. Живем мы скудно. Одно слово – мужичье.

Генералу было ясно, что староста хитрит.

– Что ж он, злодей и преступник государынин, поди, всю землю вам обещает? Подати не платить, в солдаты не ходить?

– Это, это! – в один голос ответили крестьянки.

– А бар да начальство вешать?

– Так-так… – смутился староста – Да ведь мы – темные. Може, он обманщик и злодей, как знать. А може, и царь… Где правда, где кривда, нам не видать отсель. А ты-то как, барин, мекаешь?

– Мне думать нечего, я отлично вижу, где правда, где кривда, – все более раздражаясь, отрывисто проговорил Кар – Да и вы не хуже меня это ведаете, только прикидываетесь.

Он подозвал к себе старосту, поднялся… Брови его хмурились, взор сверкал.

– Вот что, староста. Ведомо мне, есть у вас добрые лошади. Я намерен сменить своих истомленных на свежих.

– Коней у нас нетути, твое происходительство. Сами бьемся, – кланяясь, сказал Ермолай и часто замигал.

– Где же ваши кони?

– Волки задрали. А достальных лошадушек наши утеклецы с собой прихватили.

– Врешь! – крикнул генерал и погрозил пальцем старосте – Мне ведомо, коней своих вы угнали за околицу. Тотчас прикажу конвою пройти ваш лес, искать коней, и ежели ты, староста, и впрямь осмелился наврать мне, будешь сегодня же повешен! – И, обращаясь к конвою, Кар бросил с небрежностью:

– Сказать плотникам, чтоб возле церкви два столба с перекладиной изладили.

Староста Ермолай побелел, переглянулся со стариками. Тогда, неожиданно, выдвинулся вперед древний дед Изот – во всю голову прожженная солнцем лысина, бородища с прозеленью, правый глаз с бельмом, посконная рубаха – заплата на заплате, ворот расстегнут, на волосатой груди деревянный, почерневший от пота крестик. Когда-то был он высок, широкоплеч, время сломило человека пополам. Наморщив брови, с печалью смотрел Изот в землю, будто стараясь найти нечто драгоценное, давным-давно утерянное, чего никогда никому не сыскать. Опираясь на длинную клюшку, с трудом отдирая босые ноги от земли, дед тяжко пошагал внаклон к Михельсону. Тому показалось, что сгорбленный старец валится на него, он подхватил деда под руки. Тот мотнул локтями, как бы отстраняя помощь, приподнял иссеченное глубокими морщинами лицо, глухо прокричал:

– Реви громчей, я ушами не доволен, глухой я! – и помолчав:

– Чего же ты? Вешать людей хочешь? Ну, дык вот меня вешай перьвова… Мне за сотню лет другой десяток настигает… Я Петрушу, государя моего, Ликсеича, мальчонкой знавал. Я в Москве службу царскую нес. Опосля того Азов с Петром вместях брали. А ты кто будешь? А?

– Я слуга её величества государыни Екатерины Алексеевны, – наклонясь и обхватив старика за плечи, громко крикнул в его ухо Кар.

– А-а, так-так… Слышу! – закричал и дед, елико возможно, распрямляя спину – Катерина-то соромно на престол садилась, через убивство. А муж-то ейный Петра-то Федорыч, бают, опять ожил… Аль не по нраву тебе слова мои? Ежели не по нраву – вели вешать, али так убей, ты этому обучен.

Глаза генерала широко раскрылись, в лицо бросилась кровь:

– Уведите прочь сумасшедшего – не стерпев, отдал он приказ глухим голосом.

Старика взяли под руки, повели. Горбя спину, он волочил ноги, как паралитик, упирался, норовил обратить взор к Кару, кричал надсадно, с хрипом:

– А ты, барин, набольший, вникни, не будь собакой, как другие прочие! Мы, слышь, мертвый народ, мертвяки! Никто за нас не вступится.

Чем дальше от Казани, тем поведение жителей становилось неспокойнее, задирчивее. Вместо хороших лошадей в генеральский возок впрягали каких-то одров, ссылаясь на то, что ныне бескормица.

Кар всюду раздавал напечатанные в Петербурге увещательные манифесты, приказывал священникам и муллам оглашать их народу. Духовные смотрели мрачно, отводили взгляд.

В один из дней погода испортилась, подул сильный ветер со снегом. Кар на целые сутки застрял в грязной деревеньке. На утро везде был белым бело. Пришлось бросать карету, закладывать сани.

Слуга достал тулуп, валенки. В сани постелили овчину, другой шкурой укрыли генерала. В ноги поставили железный ящик с раскалёнными углями. Но Кар всё равно страшно мерз. Казалось, что холодный ветер проникал повсюду. Даже женская муфта, куда генерал прятал изнеженные руки – помогала плохо. Пальцы задубели, отказывались двигаться. Накатила апатия.

Наконец, показался Кичуевский фельдшанц – небольшая плохо укреплённая крепостица. Там уже ожидал его назначенный ему в помощь приехавший из Калуги генерал Фрейман.

– Es ist eine Katastrophe[9]!!

– Что случилось? – Кар с трудом вылез из саней – Какая катастрофа?

– Ребелены взъяли Оренбург!

Верстать новые полки пришлось под легкий снежок. Пугачевцы заполонили город, площадь была битком, шум и ржание лошадей мешали вести прием. Поэтому разговор с Рычковым и купцами был вынужден отложить. В окружении полковников и генералов, я вышел на улицу.

Сначала, прямо на крыльце переговорил с ханом Нур-Али. Попенял ему за разбойников в городе. Мясников выяснил, что Овчинников порубил не татар и не башкир, а киргиз-кайсаков.

– О позор на мою седую голову! – хан попытался упасть в ноги, но подручные схватили его под локти – Бачка-осударь, простишь ли ты твого раба??

Мне казалось, что Нур-Али по-восточному переигрывает – ну какой он мне раб? – но я решил закрыть на это глаза.

– Прощу, прощу. Но колобродить ватажками вашими более не дозволяю! Распишу по полкам казацким вашу вольность – я грозно посмотрел в сторону Юлая Азналина. Башкир это тоже касалось. Тот моментально все понял, поклонился. По его раскосому лицу тоже ничего нельзя было понять. Рядом с Юлаем стоял Салават и еще один, богато разодетый азиат в чалме.

Это оказался сотник сеитовских татар Мустафанов. Тот самый, с которым Творогов брал Пречистинскую крепость. Познакомился, принял присягу.

– Царь-батюшка! – сквозь толпу, под ворчание казаков, еле протиснулся Авдей – Все сделал! Мастер протянул мне тяжелый сверток, перевязанный веревками. Я раскрыл его, заглянул.

– Молодец, Авдей!

– Ночь не спал, чеканил, Петр Федорович! – выкрест заглянул мне просительно в глаза.

– Будет тебе награда! И новые заказы…

– Господа, начальные люди! – я поднялся на несколько ступеней вверх – Становись в ряд. И ты Мустафанов. Давай Юлай, ближе, не тушуйся. А где хан? Також иди сюда.