Зови меня Златовлаской (СИ) - Никандрова Татьяна Юрьевна - Страница 15

— Да, я знаю, — вздохнула я. — Про тот случай в столовой… Не воспринимай на свой счет, Ада просто очень эмоциональная.

Максим ничего не ответил и перевел тему.

Остаток вечера проходил мирно и без происшествий. Мы играли в "Уно", фотографировались и немного попели караоке. В десятом часу мне позвонила мама и напомнила, что пора домой. Вскоре мы попрощались с ребятами, и Антон проводил нас с Адой по домам.

Глава 4

Логика и чувства — несовместимые вещи. Можно спланировать идеальную жизнь, но счастья в ней не спланируешь. Оно очень хитрое. Его не сымитируешь. Судьбу не обманешь. Сердцу не прикажешь.

Мама часто говорила мне, что невозможно заставить себя чувствовать то, чего нет. Но можно заставить себя поступить правильно, несмотря на чувства. Когда я была маленькой, мне казалось, что это просто. Но, повзрослев, я поняла, что это ни черта не так. Это настоящее насилие. Насилие над самим собой. Я не была уверена, что подавлять свои чувства действительно лучший выход.

Прошло почти две недели с момента нашей ссоры с Пешковым, и я скучала по нему. Несколько раз я была близка к тому, чтобы самой ему написать, но каждый раз останавливалась, понимая, что это неправильно.

Оставались две недели учебы перед каникулами, и я усиленно занималась, чтобы хорошо написать контрольные в конце четверти.

Особенно я волновалась из-за геометрии, она всегда давалась мне с трудом. Я неважно рисовала, и у меня плохо было развито пространственное мышление. Мне повезло, что я сидела за одной партой с Булаткиным, который по сравнению со мной был просто богом геометрии и часто помогал мне на самостоялках.

Однако в этот раз Булаткин приболел и в день контрольной не пришел в школу. Подписав листок, я сдала работу математичке со стойким ощущением, что контрольную завалила.

Через два дня в четверг я узнала свой результат: тройбан. Эта оценка сильно снижала мои шансы получить четверку по геометрии за четверть. После урока я подошла к математичке и умоляющим голосом произнесла:

— Ирина Константиновна, у меня тройка за контрольную. Дайте, пожалуйста, шанс исправить.

— Ой, не знаю, Алферова, вряд ли, сейчас конец четверти, очень много бумажных дел.

— Ирина Константиновна, я могу в любое время, хоть вечером, хоть утром, когда скажете.

Математичка внимательно посмотрела на меня поверх очков. Она была строгой, но понимающей женщиной.

— Ладно, Алферова, приходи завтра, часов в шесть, я как раз буду выставлять четвертные оценки.

Поблагодарив учительницу, я направилась к Булаткину, чтобы он поднатаскал меня перед переписыванием контрольной.

В пятницу в назначенное время я постучала в кабинет Ирины Константиновны. Она жестом пригласила меня войти. К моему удивлению, за партой сидел Пешков. Встретившись взглядами, мы быстро отвернулись друг от друга, и я села за парту в соседнем ряду.

Кроме нас, переписывали контрольные еще несколько ребят. Ирина Константиновна раздала нам задания, и мы принялись за работу. Присутствие Пешкова отвлекало меня от геометрии. Пару раз я замечала, что он смотрит на меня. Я сделала над собой усилие, чтобы сосредоточиться.

Благодаря Булаткину все задания были мне понятными, и мне показалось, что я неплохо справилась. Когда Ирина Константиновна объявила, что время вышло, я поднялась из-за парты практически одновременно с Димой. Столкнувшись у ее стола, мы сдали свои работы и, собрав вещи, вышли из кабинета.

В школе было пусто. Я шла по коридору, а Пешков отставал на пару шагов. Было неловко идти рядом и не разговаривать. Когда мы стали спускаться по лестнице, Дима неожиданно сказал:

— Саш, давай поговорим?

— О чем ты хочешь поговорить?

— Мы не общались две недели. Думаю, темы найдутся.

Спустившись на первый этаж, я взяла из раздевалки пальто. Дима прихватил куртку и скейт. Одевшись, мы вышли на улицу.

— Давай прогуляемся, — он потянул меня в противоположную от моей привычной дороги домой сторону. Я не стала сопротивляться.

Погода была аномально теплая и безветренная для ноября. Я была без шапки и совсем не мерзла. Однако темнело рано. Несмотря на то что был только восьмой час, казалось, что сейчас уже глубокая ночь.

— Я хотел позвонить или написать, но времени совсем не было.

Никогда не верила фразе "у меня не было времени". В сутках одна тысяча четыреста сорок минут. Как может человек не найти одну минуту, чтобы просто написать "Привет, как дела?"

Дима говорил, что сначала посчитал мою реакцию относительно вписки у Шарова неадекватной, но, поразмыслив, признал, что у меня были причины для недовольства. Он сказал, что Яна для него хорошая подруга и много раз выручала его, поэтому он не может вычеркнуть ее из своей жизни.

— Я не требую, чтобы ты вычеркивал ее из своей жизни, — ответила я. — Просто хочу понимать, кто я для тебя. Хочу понимать, что между нами.

— Ты хочешь отношений? — неожиданно прямо спросил он.

— А чего ты хочешь?

Дима помолчал, а потом ответил:

— Я думаю, что отношения лишь отвлекают нас от неизбежности одиночества.

— Тогда я вообще тебя не понимаю, — вздохнула я.

— Саш, ты мне нравишься. Но давай позволим тому хорошему, что есть между нами, развиваться без излишнего давления.

Я не знала, что ответить. За всем этим словоблудием я с трудом угадывала истинный смысл слов. Что он имел в виду? Может, стоило интерпретировать его высказывание как "ты мне нравишься, но не настолько, чтобы я захотел с тобой встречаться"?

Мы долго шли молча, размышляя каждый о своем. Улицы сменяли одна другую. Голые деревья во дворах, казалось, отражали состояние моей души. Я чувствовала необъяснимую пустоту. Прежней злобы к Пешкову не было, только пустота.

Дима взял меня за руку, и впервые я не почувствовала привычного трепета от его прикосновений.

— Я рад, что ты выслушала меня, Саш, — мягко проговорил он.

Я посмотрела на него, и его голубые глаза показались мне как никогда холодными.

Мы продолжали идти в неизвестном направлении. Дима делал вид, что между нами все по-прежнему: беззаботно болтал о школе и друзьях, шутил и широко улыбался. Я вполсилы подыгрывала ему, но от ощущения, что между нами все изменилось, отделаться не могла.

— Эй, пацан, слышь! — неожиданно за спиной раздался низкий прокуренный голос, затем свист и звук приближающихся шагов.

Я огляделась по сторонам. Где мы? Что это за район? Узкий неопрятный переулок. Справа от меня стоял переполненный мусорный бак, источающий сладковатый запах гнили. Слева гаражи. Вдали одиноко мигал фонарь. Мы машинально ускорили ход.

— Стоять, кому сказал! — рявкнули сзади.

Шаги становились все ближе. Мне не нравился этот голос. В нем слышалась угроза. Интересно, мы успеем удрать? Я глянула на Диму и, не сказав ни слова, мы сорвались на бег.

— Хватай их, Хлыст!

Я почувствовала, как по телу ядовитой змейкой прополз страх. Он отличался от страха, который я испытывала раньше. Прежде все было будто понарошку, ведь в глубине души я всегда понимала, что по-настоящему мне ничего не угрожает.

Сейчас меня наполнял первобытный животный страх, который превращал меня в зверька, услышавшего приближение шакала. Я жертва, а сзади хищники. Бежать, бежать скорее! Все мое нутро обратилось в слух. Где они? Далеко ли? Есть ли шанс оторваться?

Но мы не успели. В одно мгновенье один оказался впереди нас, двое сзади. Я подняла глаза на фигуру перед нами. Худой, сутулый, в поношенном немодном спортивном костюме. На вид чуть старше меня.

— Серый, че это за ребятосики тут у нас? Здрасьте, здрасьте, — проговорил он с кривой улыбкой, противно растягивая слово "здрасьте".

— Они из той хреношколы, Хлыст, — донесся голос из-за моей спины. — Посмотри на ее сумку.

Я опустила глаза на свою сумку, на которой красовался крупный светоотражающий значок с изображением нашей школы. Его мне дали за победу в каком-то спортивном состязании еще в девятом классе, и с тех пор я все время таскала его с собой.