Колесо времени
(Солнце, Луна и древние люди) - Ларичев Виталий Епифанович - Страница 5

Предок желал Солнцу преодоления невзгод, мечтая о возрождении его сил, а значит, и о возвращении на Землю тепла. И вот светило как будто перебороло своих врагов — после, кажется, неимоверного напряжения оно сделало, наконец, первый шаг в обратном движении к северу. Он был едва приметным для глаза, этот даже не шаг, а так, нечто вроде опасливого, с предосторожностями, намека на движение. Пожалуй, лишь нетерпеливое ожидание желанного да извечные надежды на лучшее, коими во веки веков был жив человек в этом мире противоборства добра и зла, позволили предку уловить то прекрасное мгновение, когда Солнце сначала при заходе, а потом и при восходе впервые чуть-чуть качнулось в счастливую для зимней поры сторону севера.

В последующем светило день ото дня увереннее шагало по пунктирным линиям точек восходов к заходов, все далее отступая от южной стороны. Настала пора, и Солнце приблизилось к тому месту, откуда оно, восходя, вновь смогло заглянуть поутру внутрь пещерного убежища и полюбопытствовать: теплится ли костер внутри него и всем ли удалось пережить суровую зиму? К тому времени ранней весны светило уже окрепло, набралось сил. Оно веселело на глазах, а от зимней старческой дряхлости не осталось и следа. Сияющий молодостью диск живо выкатывался из-за края Земли, как выпущенный охотниками из кожаной петли каменный шар-болас. Солнце, будто окрыленное, что ни день, то выше взлетало к полудню над едва не погубившей его южной окраиной мира. Полукружия пути светила по выкрашенному лазурью Небу становились все размашистее, удлиняя день и укорачивая ночь. Наконец, в приоткрытый Солнцем проем опять хлынули с юга караваны перелетных птиц. Острые углы их строя привычно нацеливались на север. Все вернулось на круги своя.

Испокон веков, как вечный небесный странник, Солнце неутомимо вставало над Землей, то сдвигаясь в своих восходах на горизонте до крайнего порога на севере, то, поворотив назад, скатывалось до опасного рубежа на юге. Так же перемещались заходы на западе. Самым впечатляющим для человека было между тем то обстоятельство, что в строгой координации с плавной ритмикой походов светила к северу или к югу, с высокой или низкой позицией Солнца в полдень на юге, с длинным или коротким дневным путем его по небосклону теплые дни сменялись холодными. Затем все повторялось в обратном порядке.

Надо думать, предок достаточно долго не мог схватить суть этих закономерностей, а тем более уяснить обстоятельства, которые управляли такими закономерностями. Но когда-то пора первоначального прозрения, как нетрудно догадаться, все же настала…

Солнце при всем его величии и значимости для жизни на Земле отнюдь не единственное светило Неба, с которым были связаны явления, поражавшие воображение человека, подталкивающие его к размышлениям и мечтам, бередящим фантазию — «качество величайшей ценности» не только поэтов, но и математиков[3]. Заходило Солнце, и темнеющий голубой купол начинал покрываться световыми точками. С приходом мрака они высыпали мириадами. Можно, однако, с уверенностью утверждать, что ни одно из ночных светил не привлекало столь пристального интереса предка, как бледнолицая Луна. Эта подлинная госпожа ночи обладала такими волнующими качествами, производила переменчивым обликом настолько сильное впечатление, так могла будоражить воображение непостоянством, что во внимании к себе не должна была знать соперниц. Со своей многоликостью, изменчивостью норова, полярностью черт характера при сопоставлениях со светилом дневным, Луна как будто специально появилась в этом мире для того, чтобы предок потверже уяснил не только его гармонию, но и противоречия.

В самом деле, первобытному охотнику трудно было, наблюдая за строптивой Луной, отделаться от мысли, что она преднамеренно, как бы поддразнивая Солнце, делает все наоборот и наперекор ему. Начать с того, что Луна позволяла себе неожиданно исчезать с Неба на 1–3 дня, в то время как Солнце никогда, как можно было видеть, подобной небрежности не допускало и ни на один день не оставляло Землю погруженной во мрак и холод. С другой стороны, Луна порой появлялась на небосклоне не только ночью, но и, непрошеной, днем, когда нужды в ней, бледной и полупрозрачной, затмеваемой блеском дневного светила, совсем не было. Солнцу неведома такая вызывающая вольность, и ночную пору оно, раз и навсегда отдав во владение Луны, не тревожило своими лучами. Мало того: если Солнце возрождалось ежедневно при восходах своих на востоке и, методично проделав положенный дневной путь, умирало на западе, то Луна, напротив, после 1–3 суток отсутствия возрождалась на западе, а умирала около трех десятков суток спустя на востоке.

Но самое потрясающее впечатление на предка производило непостоянство лика Луны, ее неистребимая склонность к изменчивости образа. В отличие от Солнца, Луна что ни день набрасывала на себя новую маску. В течение почти трех десятков суток она, как по волшебству, принимала разные обличья: от тонкой, изогнутой дугой рыбки, как бы ловко выпрыгивающей из воды, до округлого, будто налитого соком спелого плода, готового сорваться с ветки осеннего дерева. Ловким перевертышем Луна обращалась к восточному горизонту то выпуклой своей стороной (тогда она «умирала»), то, напротив, вогнутой (в дни, когда она «возрождалась» на западе).

Впервые после кратковременного отсутствия Луна появлялась в ярких сполохах вечерней зари вслед за уходом Солнца. Она в глазах предка выглядела, возможно, как два соединенных вместе тонких бычьих рога, острые концы которых торчали в противоположные стороны. Округлый край рогов был обращен к скатившемуся за горизонт Солнцу, и создавалось впечатление, что оно, умирая в этот же день, выталкивало Луну на небосклон. Если предок наблюдал за только что родившимся светилом весной, когда Солнце, заглянув в пещеру, двигалось в своих восходах к северу, то он мог в последующие вечера продолжительное время любоваться молодой Луной. Она поднималась над горизонтом высоко и довольно долго совершала свой путь, пока не скрывалась за краем Земли на западе. В грустные осенние вечера, когда Солнце, заглянув утром при восходе в пещеру, в последующем начинало скатываться все далее к опасному югу, народившуюся Луну, напротив, можно было наблюдать короткое время. «Совмещенные рога» молодой Луны, будто отражая недоброе настроение предзимней умирающей природы, поднимались над горизонтом низко и вскоре спешили спрятаться за край Земли.

Предок, возьмись он считать число ночей, допустим по пальцам, ко времени, когда Луна округлилась ровно на половину диска, загнул бы их полностью, для примера, на левой, а также частично на правой. К моменту же сияния ночного светила в полном блеске идеального круга предок, загнув пальцы уже на обеих руках, вновь подключил бы к счету почти все пальцы левой руки. К этой знаменательной в жизни Луны ночи оказывались приуроченными столь примечательные события, что пещерные люди могли в который уже раз подивиться всеохватывающей страсти царицы ночного Неба противопоставлять себя Солнцу. В ту ночь наивысшего могущества ночного светила оно, полное достоинства, выкатывалось из-за горизонта как раз тогда, когда умирающее дневное светило закатывалось за край Земли, чтобы уйти с небосклона при восходе Солнца. Более того, полная Луна ровно в полночь появлялась в том месте южного небосклона, где Солнце ежедневно точно в полдень достигало своей наибольшей высоты.

Не меньший интерес предка могло вызвать то примечательное обстоятельство, что зимой излучающая яркий свет полная Луна поднималась над заснеженными пространствами очень высоко, как Солнце летом над цветущей Землей. Тогда путь в Небе торжествующей зимней Луны был не только высок, но и длинен. Она в этом мире холода и мрака мертвого сезона праздновала свой апофеоз. Летом же светила, как нетрудно догадаться, занимали на юге прямо противоположные позиции — полная Луна в полночь довольствовалась очень небольшой высотой и соответственно короткой дорогой по небосклону; Солнце же поднималось высоко и в те жаркие дни долго не покидало Небо.