Брюки мертвеца (ЛП) - Уэлш Ирвин - Страница 52

Рентон звонит, я беру трубку:

— Если у тебя нет отличных наркотиков, закончим этот разговор прямо сейчас, — говорю я ему, так как собираюсь встретиться с Джилл для ебли. Сперма уже заполнила мои яйца снова. Также мне нужно позвонить, чтобы найти побольше белого.

— Я не хочу заканчивать этот разговор, — говорит Рентон. — Готовься быть пораженным.

— «Хибс» только что выиграли кубок после ста четырнадцати лет. Что, блять, сможет поразить меня сейчас?

Ответ пришел несколькими днями позже, когда Рентон вернулся в город. Он позвал меня, Бегби и Спада в свой просторный, хорошо декорированный номер отеля с ламповым освещением и роскошной мебелью (и этот мудила говорит, что он не богат). Следы наркотиков разбросаны по всему кофейному столику, и я не могу поверить в то, что он, блять, собирается сделать. Эта пизда хочет, чтобы я покурил ебаный крэк?

— Что означает DMT? — спрашивает Спад, все еще выглядящий, как дерьмо.

— Дэнни Мерфи Тварь, — говорю я ему, — надо было тогда хорошенько врезать по твоим кишкам. По крайней мере, блять, избавился бы от тебя, — и я глажу его рану, наверное, слишком сильно.

— Перестань, все еще больно, — отталкивает меня Спад и ловлю взгляд Бегби. С меня он переводит глаза на Спада и снова на меня. Не такой психозный, как раньше, но с достаточным выговором, чтобы успокоить меня.

— Ты готов к этому, Фрэнк? — спрашивает Рентон.

— Я говорил тебе, я больше не увлекаюсь этим дерьмом, — говорит Франко. — Кокаин и алкоголь были моими наркотиками, и я покончил со всем этим.

— Честно, Фрэнк, это не наркотик. Это не социальная вещь. Это эксперимент, — подчеркивает Рентон .

— Ты художник, Фрэнк, — подключаюсь я, пытаясь тонко поддеть мудилу, — видишь, это новый рубеж для исследования. Я слышал, это невероятный визуальный опыт.

Все смотрят на Бегби. Он улыбается, как ящерица:

— Окей. Но только ради искусства.

— Наш мужик, — Рентон начинает подготавливать DMT, видимо, как научил его ебаный Джамбо-наркоман Юарт. — Это взорвет твой разум, но в то же время полностью расслабит. Моя теория в том, что мы возвращаемся во времени до того, как мы родились, или после нашей смерти, а в процессе разоблачаем человеческую смертность, как щепку между...

— Заебись, Рентон, — говорю я ему, — я пробовал все наркотики, кроме этого. Слушать тебя — это как смотреть «Во все тяжкие», дойти до последнего сезона, а потом какой-то уебок говорит тебе, что случилось в последнем эпизоде.

— Да, Марк, давай поговорим об этом после накурки, кот, — соглашается Спад.

Я первый взрываю бутылку. Так легче, легкие курильщика...

ОДИН...

ДВА...

ТРИ...

НАХУЙ ЭТО ДЕРЬМО! ПОЕХАЛИ!!

Расслабившись, сидя, я растворяюсь куда-то...

Я чувствую, как наркотик покидает меня и все заканчивается. Когда трип кончается, я все еще сижу на диване. Рентон, Спад и Бегби — все в 4D, как Марк и говорил; более острое и глубокое восприятие. К слову, они выглядят как прозрачные компьютерные окна, наложенные друг на друга. Рентон смотрит на меня, как ученый на обезьяну, которой он дал новый наркотик.

Я смотрю на Спада, который моргает, пытаясь сфокусироваться.

— Воу, мужик... — вздыхает Спад, — насколько безумно это было!

— Было пиздец как феноменально, — признаю я, — большую часть жизни тебе нужно быть крутым, даже пренебрежительным. Называй это достоинством. Но есть и другие, где просто нужно сдаться в силу ситуации. Их очень мало. Но, это как появление твоего первого ребенка, то, как «Хибс» выиграли кубок — он, безусловно, один из них.

Что, блять, произошло со мной?

— Пиздец верно, — говорит Рентон и мы начинаем обмениваться опытом, фокусируясь на сходствах: геометрические фигуры и цвета, маленькие человечки, позитив и отсутствие угрозы, чувство, что тебе рады, управление высшим интеллектом. Потом мы переходим к различиям — я спускался лицом вниз по снежной горе и затем взлетал наверх; Спад рассказал об очень теплой, как матка, камере, он думал, что спускается вниз по ступенькам и этот спуск был главной его эмоцией...

... Я не могу оправиться от самодовольства, что это так типично для Мерфи — быть отправленным в ебаную темницу, пока Супер Сай исследует горы и летает в голубом небе. Бегби молчит. Рентон, чье лукавое крысятничество усиленно моим взглядом, говорит:

— Видишь, в моем трипе с Карлом стены развалились, как доски, открыв чистое голубое небо. Я вспыхнул этим пламенем, оно отправило меня в стратосферу, — он выпускает воздух, который держал за щеками.

Мы смотрим на Бегби, который открывает и трет глаза. Очевидно, у него многослойное зрение, как и у меня, но оно явно исчезает.

— Что ты получил из этого, Франко? — спрашиваю я.

— Нихуя, — говорит он, — просто яркие цвета и мерцающие огни. Было всего пару минут. Полное дерьмо.

Рентон и я смотрим друг на друга. Я знаю, что мы оба думаем об одном и том же:

Этот уебок? Художник? Пиздец.

— Ты сделал три затяжки? — спрашивает Рентон.

— Да, конечно, я сделал. Ты, блять, помогал мне.

— Спад?

— Я чувствую себя плохо, думая обо всем плохом, что я сделал, — говорит он взволнованно, — и о том, как я болен, Марк, но никогда...

— Все окей, мужик, не принимай слишком близко к сердцу, — пытается успокоить его Рентон.

Я поворачиваюсь к Бегби:

— Ну, я испытал больше, чем просто мигающие огни, Франко. Было пиздец феноменально. Было чувство, что я слился с каждым человеком каждой расы и двигался с ними, но, в то же время, был отдельно.

— Ты видел лего-гномиков? — спрашивает Рентон.

— Да, но мои были более шарообразными, не такими, как из кислотного дома, но очевидно, что из одного стойла. Это не поддается простому объяснению. Было так ярко, но теперь сложно объяснить, что именно я видел.

— Я пропал, — говорит Рентон, — вошел в пламя и выстрелил прямо в небо. Чувствовал ветер на моем лице, запах озона. Кто-нибудь был на большом ужине, как на «Тайной вечере»?

Довольно распространение видение.

— Нет, — говорю я ему и смотрю на Спада.

— Неа, мужик, я просто спускался вниз по ступенькам в подвал, но не страшный, а весь приятный и теплый, как возвращение в матку.

— Франко, не было картинок «Тайной вечери»? — давит Рентон.

— Нет, — говорит Франко и выглядит раздраженным, — как я уже говорил, просто мигающие огни.

Потом Спад говорит:

— Я реально себя чувствую нехорошо...

— Голова? — спрашивает Рентон.

— Нет... но я чувствую себя больным и голова кружится, — и поднимает майку. Рана влажная и из нее вытекают какие-то выделения. Спад стонет, его глаза закатываются. Он падает на диван и теряет сознание.

Блять...

Я чисто болен, мужик, очень болен, но я в больнице, и Франко пришел навестить меня, что очень удивительно — ведь он не такой — и я не пытаюсь оскорбить кота. Просто казалось, что он не волнуется о людях. Я имею в виду, у него новая пташка из Калифорнии и дети, новые, не те, старые, и кажется, он заботится о них. Я предполагаю, это что-то да значит. Да, я должен быть честен, кот превратился из тонущего бродяги в добытчика из джунглей, сидящего в уютной корзинке рядом с огнем и громко мурлыча себе. Он сказал мне, что я был без сознания двадцать четыре часа.

— Да, — говорю я. Они прочистили и перебинтовали мою рану, а теперь капают антибиотик, мои руки дрожат и я смотрю на пакет, который присоединен ко мне. — Я ничего не помню, — говорю ему, — думал, это было DMT.

— Слушай, друг, — говорит Франко, — я знаю, что что-то пошло не так с твоей почкой. Не буду на тебя давить. Но если что-то произошло, ты можешь поговорить об этом. Не то, что я выйду на тропу войны и убью того уебка. Эти дни прошли, это больше не я.

— Ага... я знаю это, Франко, изменившийся человек и все такое. Было безумно тогда, да?

— Да, — говорит Франко, а потом признается, — я наврал о DMT. Было пиздец дико, но я не хотел, чтобы Рентон знал. Они с Больным: всегда пиздец как заебывало, когда они разговаривали о наркотиках, блядские наркотики, блядские наркотики, блядские наркотики все время. Я хочу сказать, употребляй наркотики или нет; но, блять, не разговаривай о них двадцать четыре на семь!