Танго на троих (СИ) - Перова Алиса - Страница 33

Где же я? У бабки, что ли? А что это тогда пищит всё время? Хлопнула дверь — кто-то вошёл или вышел. Всхлипнула бабка.

— Лёнечка, а вдруг она умрёт, что тогда будет?

— Хватит рыдать, слышала, что врач сказал — всё плохое позади. Теперь выживет, а заодно и выспится.

— Лёня, мы должны забрать Диану к себе, она больше не сможет там оставаться.

— А я давно тебе говорил — забрала бы сразу, и девчонка была бы в порядке.

— Лёнечка, так я же за тебя переживала, ты ведь не любишь посторонних в доме.

— Кажется, она твоя внучка, я ничего не путаю? А ты, вероятно, самая херовая бабка. — Полковник был явно раздражён. А бабка снова разрыдалась.

— Какое счастье, что Эдик вернулся домой, иначе даже боюсь представить, что бы было. Ох, горе-горе! Лёня, что же теперь будет с нашим Артурчиком?

— Ты мне лучше про этого выродка даже не напоминай. Лично я с радостью утрамбовал бы его в колонию вместе с его дружками.

— Ох, ну зачем ты так говоришь, ведь я же тебе всё объяснила — Артур ни в чём не виноват. Это всё его друзья, а он совсем никак не мог им помешать. И Артур сказал, что Диана сама перед ними кокетничала. Она ещё юная, глупенькая девочка, ей захотелось внимания, — бабкин голос дрожал и срывался.

— Да что ты за дура такая, ты хоть сама себя слышишь? Диана твоя и руку сама себе сломала, и клофелина наглоталась, а потом и на х*й случайно напоролась, или специально прыгнула и в эйфории головой ударилась?! Эля, твою мать, ты идиотка совсем? Это групповое изнасилование и причинение тяжкого вреда здоровью. Это можно расценить как попытку убийства, между прочим. И не беси меня лучше своими причитаниями, иначе твой вонючий щенок уже сегодня будет на нарах. Сиди лучше тут и молись за здоровье внучки. Молча! — Раздались тяжёлые шаги, и хлопнула дверь.

Я лежала и пыталась анализировать услышанное, но голова гудела, как реактивный двигатель, а мысли путались. Нет, не могу сейчас думать. Спать…

Громко и весело щебечут птицы. Я открыла глаза — белый потолок и стены тоже белые. Где я, в больнице?

Так хочется пить. Дверь открылась и вошла молодая женщина в белом халате. Значит, я точно в больнице, а это, наверное, медсестра. Женщина ласково улыбнулась.

— Проснулась, спящая красавица? Ох, и намучились мы с тобой. Меня зовут Анна, я медсестра. Ну что, Диана, с возвращением тебя. Сейчас я врача позову, — она развернулась к выходу.

— Я пить хочу, — просипела я и не узнала свой голос.

— Это мы сейчас мигом устроим, — медсестра подскочила ко мне, и что-то прихватив с тумбочки, приложила к моим губам какую-то трубку. В голове промелькнули мерзкие картинки, и я поморщилась.

— Тебе что, больно? — забеспокоилась Анна, заглядывая мне в глаза.

— Нет.

— Хорошо, тогда пей потихонечку, — она наклонила к моим губам стаканчик с носиком-трубочкой. — Диана, у тебя такие красивые глаза и губы тоже. Ты вообще необыкновенная красавица, даже когда без сознания. Так что будешь жить долго, счастливо, и будешь кружить парням головы.

Уже вскружила, кажется — целый торнадо устроила. Красавица я, говорят, и даже необыкновенная, только хорошо ли это? И как я, бесправная малолетка, могу использовать свою красоту? Практика показала, что только себе во вред.

— Так, я пошла за доктором, а ты лежи, — распорядилась улыбчивая медсестра.

Ага, вот сейчас вскочу и побегу в волейбол играть.

Напоив меня, Анна подмигнула и вышла из палаты, а я задумалась в попытке восстановить трагические события. Полковник сказал, что было групповое изнасилование. Значит, меня изнасиловали. Но кто? Игорь? Артур? Стоп! Групповое! Это значит… они все??!

— Та-аак, а что это у нас с лицом? Деточка, у тебя что-нибудь болит? — пожилой врач взял мою руку, нащупал пульс, заглянул в глаза.

— Ничего не болит.

— Вот и прекрасно. Давай тогда знакомиться, меня зовут Павел Семёнович, и я твой лечащий врач. А тебя как зовут? — добрый доктор улыбался. Склеротик что ли — забыл, кого лечит?

— Диана.

— У тебя очень красивое имя, а фамилия у тебя какая?

— Кузнецова.

— А сколько же тебе лет, Диана Кузнецова?

— Почти тринадцать, — буркнула я. Достал уже своими тупыми вопросами, не мог в карточку заглянуть?

— А почему почти, это как? — удивился беспамятный лекарь.

Как-как! Кверху каком! Задрал уже, старый пердун.

— Тринадцать лет мне исполнится тринадцатого мая, — с трудом скрываю раздражение.

— Правда? Диана, ну тогда с днём рождения тебя! — торжественно произнёс чокнутый доктор, а я вытаращила на него глаза.

— Чего ты испугалась? Ты просто приболела и долго спала, а проснулась прямо в свой день рождения.

— А к-какое сегодня число? Хотите сказать, тринадцатое? — Врач кивнул. — А когда всё случилось? — я с ужасом и недоверием смотрю на него.

— А что случилось? — насторожился Павел Семёнович.

Он разве не знает? Как такое может быть? Я прикрыла глаза — не могу на него смотреть, если он знает. Или это я не должна знать? А ведь я могла бы и ничего не узнать, если бы не очнулась, когда меня… Господи, какой кошмар! Или если бы я не проснулась во время разговора бабки с полковником. А теперь как я должна себя вести? Ну уж нет, я не смогу пересказывать даже те крохи, которые всплывают в памяти — это слишком отвратительно. Да как вообще можно об этом говорить? А Шерхан — вдруг он узнает? И что будет, если узнает? Как же мне теперь…

— Диана, о чём ты задумалась? — доктор выглядит обеспокоенным. — Ты помнишь, что с тобой произошло?

— Я не знаю, я пришла домой к тётке, и там был Артур, и его друзья, и… и всё.

— Артур это кто?

Чмо в пальто! От нахлынувшего отвращения у меня даже голова разболелась.

— Это сын моей тётки, — постаралась я произнести как можно безразличнее.

— Ага, значит, Артур твой брат? — врач разговаривал со мной, как со скудоумной. Как же это бесит.

— Он мне не брат, — упрямо ответила я.

— Ну и ладно, — мягко согласился доктор. — Скажи, Диана, а почему тебе стало плохо?

— Не знаю, я разговаривала с Игорем, другом Артура, а потом всё. Я не помню.

— Может, ты что-то скушала?

— Нет, я совсем ничего не ела. Только сок пила.

— Вот и умничка, оказывается, ты всё прекрасно помнишь. Сок твой был испорченный и, выпитый на голодный желудок, дал такую реакцию. У тебя было сильнейшее отравление. Эти соки, деточка, вообще пить вредно. Поняла? — увещевал меня добрый, милый, брехливый дядюшка доктор.

И я кивнула. Конечно, я всё поняла — меня отравили, изнасиловали, чуть не убили, и во всём виноват сок. Что же тут непонятного?

Внутри меня пустота. Я прокрутила в голове все события и разговоры, и должна, наверное, что-то чувствовать — обиду, злость, страх, да хоть что-то. Но пусто, даже боли нет больше. Я лежу, смотрю в потолок и хлопаю глазами, как деревянная чурка. И ничего не хочу. А ведь у меня сегодня день рождения, и это должно быть радостным событием. Я пытаюсь вспомнить, как это — радоваться, что это за ощущение? Радость мне приносила мама, а ещё танцы, и мои друзья, и клубника, и мороженое… Но мамы больше нет и не будет никогда. Танцевать я не хочу — такое со мной впервые. И не хочу никого видеть и ничего не хочу есть. Значит, радость — это что-то точно не моё.

Дверь распахнулась и ворвалась Эльвира с ландышами в руках и вся в слезах. Святая невинность.

— Девочка моя, слава богу, ты пришла в себя, радость-то какая! — бабка бросилась меня обнимать, целовать, и поливать лживыми слезами. У неё радость, а я мечтаю, чтоб её здесь не было. — Дианочка, деточка, с днём рождения тебя, моя милая! Ты сейчас выздоровеешь, и мы купим тебе подарок — любой, какой ты захочешь!

И будет мне сразу радость и счастье. Тогда, пожалуй, оплатите киллера, который избавит мир от вашего внука и его друзей.

В палату вошёл полковник.

— Диана, здравствуй, с днём рождения тебя, девочка. Ты, главное, выздоравливай, а остальное всё у тебя будет, — и Полкан улыбнулся. Ох, ничего себе! Похоже, у него тоже радость. А я смотрела сквозь них и хотела тишины.