Не вернуться назад... - Кононенко Иван Владимирович - Страница 38

Клацнула щеколда, и ее вывели во двор. Теплое еще солнце ласково припекало, поливало золотом верхушки деревьев.

У запыленной автомашины, крытой брезентом, стоял зондерфюрер и ждал, пока часовой подведет ее ближе. Внезапно она увидела их, своих ребят, с которыми еще утром разговаривала, шутила. Что с ними стало сейчас! Стараясь не разрыдаться, Галина всматривалась в лицо широкоскулого, с русыми, коротко остриженными волосами Володи Соловьева. Рядом лежал крупный, с большими крестьянскими руками Якимчук, ближе к грузовику — весельчак и балагур Головков… Все кончено. Больше никто не ожидал ее в роще за деревней. И тогда оцепенение, ужас охватили все ее существо. «Крепиться, всеми силами крепиться!» — приказывала она себе, силясь понять смысл обращенных к ней слов переводчика. Тот спрашивал:

— Вы знаете, кто они?

— Нет, — твердо ответила она. Помолчала и добавила: — Никогда их не видела.

Ее вновь увели в чулан. Она сидела на полу и не могла сдержать слез. Потом тяжелый полусон-полуобморок сковал ее тело, и она, обессиленная, на какое-то время провалилась в забытье.

Москва сообщила, что Гусев Николай Евстафьевич, 1901 года рождения, русский, член ВКП(б), офицер одного из отделов штаба тыла Юго-Западного фронта, пропал без вести в августе 1941 года. Жена с сыном проживали в Ленинграде, затем в сентябре эвакуировались в Челябинск. Там их и разыскали, предъявили для опознания фотокарточку начальника продфуражного снабжения полка Гусева, но ни она, ни сын не опознали в запечатленном на фотографии человеке ни мужа, ни отца. Теперь уже сомнений не оставалось: под фамилией интенданта Гусева скрывался другой человек. На запрос Кленова в часть, где тыловик числился на должности, Гусева характеризовали как человека осторожного, дисциплинированного и прилежного в службе.

Перед нами последовательно стала вырисовываться довольно-таки четкая картина. Если лже-Гусев, в прошлом имея такую «богатую» биографию, которая началась еще в гражданскую войну в стане белых и имела продолжение в фашистской Германии, появился здесь, то, надо полагать, не в качестве рядового агента. Да и работать одному не с руки, коэффициент полезного действия мал. Значит, должен быть еще кто-то, может, не один: сведения, которыми мог располагать Гусев, нужно было передавать. Следовательно, рассуждали мы, преждевременный арест Гусева ничего не даст. Оставалось одно — ждать, чтобы выявить его связи. И, хотя во фронтовых условиях выжидать особенно было некогда, решили все же посмотреть, как поведет себя дальше этот ложный интендант. К тому же быстрая перемена обстановки на фронте должна была вынудить Гусева — Григоровича перейти к активным действиям: шпион, как бы ни был он осторожен, должен отрабатывать свой хлеб. Рано или поздно он откроет свое лицо.

Вскоре из тыла противника Смелый сообщил, что хотя следов исчезнувшей разведгруппы им и не обнаружено, но есть основания полагать, что она погибла: жители Дайновы слышали перестрелку в роще, видели машины карателей… Важная новость: в деревне появилась девушка. Кто она, как тут оказалась — никто не знает. Живет явно под наблюдением гитлеровцев. Ничего другого добавить к этому сообщению Смелый не мог.

Разведчику дали задание — во что бы то ни стало выяснить, кто эта девушка, и если окажется, что это Галина, установить с ней контакт. В этой же радиограмме сообщили приметы радистки, пароль для связи.

Смелый радировал, что немедленно приступает к выполнению задания.

Эту ночь она помнила смутно, спала урывками. Узкая, длинная, как вагон, комната с обшарпанными обоями качалась перед глазами, топчан проваливался под нею. Пришел врач, сделал укол, и ей стало немного легче. Принесли какую-то еду в металлической миске, кусок хлеба, но есть она не могла — перед глазами стояли ребята. За узким окном шумел в деревьях ветер, ему одиноко подвывала собака…

Пасмурным утром, едва рассвело, ее отвезли в город и снова допрашивали. Незнакомый ей капитан довольно сносно объяснялся по-русски и мог обходиться без переводчика. Вопросы были те же: где жила до войны, кто ее родители, в каких частях служила, кто и как ее готовил к заброске в тыл… Она отвечала по легенде. Ей недавно, перед началом войны, исполнилось двадцать лет. Она единственная дочь у родителей. Отец — бухгалтер, мать — парикмахерша. После десятилетки хотела поступить учиться в театральное училище в Москве, но провалилась на вступительных экзаменах, тогда поехала учиться в Гомельский педагогический. Почему в Гомель? Поступить легче. К тому же тетка здесь жила, было у кого остановиться. В первые дни войны их дом разбомбили. Она со студентами в это время рыла окопы и не знала, что тетка погибла. В городе оставаться было опасно, и она с подругами, тоже приезжими студентками, решила пойти домой пешком. Позавчера их еще было трое. Они ночевали в какой-то деревне, в сарае. Утром две ее подруги идти дальше не могли: в кровь истерли ноги. Она отправилась в путь одна…

Капитан вежливо слушал, кивал и чуть заметно улыбался… Вечером вопросы следовали те же, только в обратном порядке. Так же внимательно выслушивал ее капитан, кивая в такт словам девушки и улыбаясь. Когда Галина принялась рассказывать о своей любви к театру, капитан жестом прервал ее.

— Это ошень интересно, но об этом потом. Вы хорошая девушка, девушка-романтик. Сейчас вам, девушка-романтик, надо обретать покой и забыть вчера.

Чтобы «забыть вчера», ее поместили в тихом, уютном доме на окраине города. Дверь открыла высокая, полная женщина лет пятидесяти. Галину сопровождал лейтенант, и хозяйка заговорила с ним по-немецки. Речь шла о ней — Галина немного знала язык. Вскоре лейтенант, пожелав Галине приятного отдыха и покоя, сел в машину и уехал. Женщина повела Галину в дом.

— Меня зовут Анна Карловна, — сказала она. — Я хозяйка этого дома.

— Галина.

— Хорошо, Галина. Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Там уже все для тебя приготовлено…

Потом они ужинали, о чем-то неспешно беседовали. Хозяйка ненавязчиво интересовалась, кто она и откуда, но Галина, не понимая причин такой метаморфозы, отвечала невнятно. Хозяйка это заметила и сказала:

— Ты, наверно, устала. Отдохни и успокойся… Но не пытайся бежать отсюда — бесполезно.

Она кивнула на огромную овчарку, что лежала, посматривая на Галину, у порога. Хозяйка дала понять Галине, что и снаружи дом находится под наблюдением охраны, пожелала девушке спокойной ночи и вышла.

Капитан медслужбы Прихожан был небольшого роста и на первый взгляд весьма строптив и не рассудителен, хотя по месту службы о нем отзывались как о человеке благоразумном, мягком, слабохарактерном. Он очень обиделся, что его оторвали от срочных дел.

Кленов терпеливо ждал, когда в ершистом капитане утихнет первая волна негодования и они спокойно могут начать беседу. Он уже знал о капитане медслужбы многое. Например, то, что в последнем бою за деревню Дубки Прихожан, попросту говоря, струсил и был захвачен в плен. По косвенным свидетельствам лиц, знакомых с Прихожаном, родилось предположение о предательстве… Вот почему Кленову важно было установить истину, выяснить для себя многие вопросы.

Пошумев вначале, Прихожан понял, что запираться бесполезно, и рассказал все. Его в числе других военнопленных немецкие автоматчики привели в деревню, отобрали оружие, документы, личные вещи. Командный состав под усиленным конвоем погрузили в машину и доставили в какой-то населенный пункт. Там рассовали поодиночке в камеры сырого подвала и вызывали на допросы всю ночь и весь день.

— Били? — спросил Кленов.

— Да как сказать… — замялся Прихожан. — Они и не бьют, а все чувство такое, что к затылку приставлен пистолет.

— Ну, и вы…

Прихожан опустил голову. Припомнил, что сначала с ним «занимался» обер-лейтенант Вестгоф — из бывших дворян, эмигрировавших из России. Затем «дело» Прихожана — документы и заполненный им собственноручно вопросник — перешли к капитану Фурману. Фурман, едва ввели к нему пленного, категорически заявил: