Не вернуться назад... - Кононенко Иван Владимирович - Страница 36

Отдых. Можно снять с себя вещмешки, ставшие неимоверно тяжелыми, положить рядом оружие и растянуться на траве.

Деревня, где жил старик Афанасий Денисович, отсюда просматривалась хорошо. Вернее, просматривалась не вся деревня, а только часть ее. Другой край, притом больший, прятался за бугром. Между рощей и бугром лежало открытое поле. Деревня еще только просыпалась. Тянулся кое-где дымок из труб, изредка доносился лай дворовых собак. Вот послышался тощий, с хрипотцой петушиный зов, ему откликнулся другой, третий… Все эти неброские вроде приметы поневоле заставляли думать, что гитлеровцев в деревне нет. Соловьев повернулся к радистке.

— Что же, Галина, собирайся в гости к деду. В случае чего — действуй по легенде. Возвращайся поскорее, мы будем ждать здесь.

Оставив пистолет и вещмешок, Галина вышла из рощи. Некоторое время ее спина виднелась в овраге, потом скрылась, мелькнула еще раз — уже на дороге, у самой деревни.

Деревня молчала.

В жаркие июльские дни сорок первого в этих местах шли тяжелые оборонительные бои. Штаб армии тогда находился недалеко от Дайновы. Майор Яблонский хорошо знал эти места: до войны учительствовал в школе районного центра, преподавал историю, а иногда приезжал в Дайнову — поудить на озерах, поохотиться… Как-то вечером, во время ужина, Яблонский рассказывал офицерам о необыкновенно богатых дичью здешних местах. Сидевший неподалеку начальник особого отдела полковник Кленов молча прислушивался к его рассказу. Когда все разошлись, Кленов тихо спросил Яблонского:

— А знакомые здесь у вас есть? Надежные знакомые…

— Есть, товарищ полковник, — зная, что имеет ввиду Кленов, ответил офицер.

Пока пережидали артналет, обсудили детали. Остановились на Афанасии Денисовиче Жаворонкове.

Афанасию Денисовичу в ту пору было за шестьдесят. Всю жизнь он прожил в Дайнове. До революции нещадно бедствовал. Однажды, в девятьсот пятом, с односельчанами — такими же, как он, бедняками — сжег хутор местного кулака, за что угодил в ссылку на три года. Грянула первая мировая, и ему пришлось воевать под Перемышлем. Там в его легком засел осколок от немецкого снаряда. В гражданскую партизанил, а затем подался в дивизию Щорса — разведчиком. Под Коростенем был еще раз ранен, и тоже тяжело. Почетное звание «Красный партизан» за ним осталось навсегда. Жаворонков первым записался в колхоз, был первым его председателем. Теперь он управлял колхозной пасекой. Последние годы жил один: старуха у него давно умерла, а дочь вышла замуж и жила далеко. Звала к себе на постоянное жительство, но Афанасий Денисович уезжать из Дайновы наотрез отказался. Городские охотники обычно останавливались у него. И Яблонский в свое время тоже не миновал уютного, теплого дома Афанасия Денисовича…

После разговора с Кленовым Яблонский навестил старика. Тот встретил его как родного, потчевал огурцами и свежим медом и все вспоминал о былых тихих днях, проклиная скорое будущее, которое уже грохотало в нескольких километрах от деревни.

— А вы бы эвакуировались, Афанасий Денисович, пока еще можно, — посоветовал Яблонский.

— Эх, милый, — усмехнулся старик. — Куда мне в дорогу? Растрясет по частям, потом не собрать… Авось и здесь для меня дело найдется, — заметил он, все так же улыбаясь. — Руками-то я еще многое могу…

Афанасий Денисович вдруг таинственно подмигнул Яблонскому:

— Сдается мне, заглянул ты к нам не только по старой памяти…

— Угадали, Афанасий Денисович, — ответил Яблонский после паузы и обстоятельно изложил ему причину своего посещения.

— Не боязно ли будет, Афанасий Денисович? — вдруг спросил у него Яблонский. — Все же годы у вас… немалые.

— Ты мои годы не подсчитывай, — сердито насупился дед. — Нет у меня никаких лет, когда враги на пороге… Так-то, милый.

Условились: разведчики остановятся у Афанасия Денисовича, закрепятся и приступят к выполнению задания.

Расставались с грустью, будто знали, что уже никогда больше не встретятся…

— Штангльмайр! Ефрейтор Штангльмайр, черт побери!

— Я здесь, герр обер-лейтенант! — предстал перед офицером суетливый денщик. — Все готово!

У дверей красовались начищенные до блеска сапоги. Ефрейтор застыл в ожидании приказаний. Обер-лейтенант Штробах показался из спальни. Щурясь на солнце, лениво потянулся, так же лениво присел несколько раз и спросил замершего денщика:

— Что слышно в деревне, Штангльмайр?

Штробах был в прекрасном расположении духа: он отлично выспался, на столе уже ждал приготовленный сытный завтрак, светило солнце, и потому офицер позволил себе заговорить с этим истуканом ефрейтором.

— Какая-то женщина, герр обер-лейтенант, идет полем в деревню, — с готовностью сообщил денщик.

Штробах поднял удивленные глаза: что еще за женщина?

— Я приметил ее, когда она вышла из леса.

Офицер быстро оделся. Не обращая внимания на остывающий завтрак, принялся яростно названивать по телефону:

— Болваны! — прокричал он в трубку. — У вас под носом шляется черт знает кто! Немедленно выяснить, кто такая!

Ефрейтор Штангльмайр проворно выскочил на улицу. Женщина в это время входила во двор Афанасия Денисовича. Спрятавшись за домом, ефрейтор наблюдал за незнакомкой. Он был услужливым и трусливым, как все денщики и ординарцы: боялся передовой, но в то же время хотел выслужиться, получить медаль…

Галина распахнула калитку и направилась по дорожке к дому, который она не раз видела на схеме, представляла себе по рассказам. На двери матово поблескивал огромный замок. Галина остановилась в раздумье. Посмотрела на окна: занавески задернуты. Значит, все в порядке. Может, ушел куда-нибудь ненадолго? Она присела на крылечке, намереваясь дождаться хозяина.

В это время от дома, что стоял напротив, немного наискосок, отделилась фигура гитлеровца с автоматом в руках. Галина вздрогнула, но и уходить не решилась, опасаясь вызвать подозрения. Гитлеровец приближался. Вот его шаги тяжело прогремели по дорожке, шаркнули рядом.

— Штейн! — скомандовал он и качнул автоматом. — Ком!

Галина встала, пошла впереди гитлеровца. Сердце сразу ухнуло вниз. Конечно, она предполагала, что может столкнуться с врагами, была готова к тому, чтобы объяснить свое неожиданное появление в деревне, но до последнего мгновения ей казалось, что этого не случится. Да и деревня, когда она в нее вошла, стояла такой обычной, мирной…

Гитлеровцев она увидела первый раз в жизни.

— Ты кто есть? Что ты хочешь?

Штробах раскачивался с носка на пятку, заложив ладони за ремень, и ждал.

— Студентка я, иду домой, в Орловскую область, — несмело ответила девушка. — Хотела попросить воды… попить.

— Ком! — Офицер указал ей пальцем на дом. Галина вошла. Молчаливая хозяйка протянула ей кружку с водой. Девушка отпила немного и поставила кружку рядом с ведром.

— Что ты скажешь еще? — с усилием подбирая слова, спросил Штробах.

Девушка молчала. Офицер поморщился и лениво сошел с крыльца. Тотчас гитлеровец подтолкнул ее куцым автоматом в спину, мол, шагай.

В центре деревни они свернули в усадьбу. Похоже, до войны здесь было правление колхоза или контора колхозной бригады. Теперь во дворе стояли крытые грузовики, мотоциклы, сновали солдаты в мундирах мышиного цвета.

Она механически переставляла ноги. Мысли путались, и она никак не могла сосредоточиться. Все происшедшее с ней казалось дурным сном.

2. Лицом к лицу

Ничего этого в нашем отделе, конечно, не знали. Группа уже несколько месяцев, как ушла на задание, а от разведчиков не поступало никаких вестей. Как в воду канули. В отделе принимали во внимание и отдаленность расстояния, и возможность неисправности рации, и еще многое другое; но слишком много прошло времени, чтобы не думать о худшем… И все же окончательно терять надежду было нельзя. Кленов приказал дать радиограмму Смелому.