Не вернуться назад... - Кононенко Иван Владимирович - Страница 27

В ту ночь Лариса спала, как всегда, и снились ей сны, весьма отдаленные от реальной жизни в оккупированном городе. Она видела отца таким, каким он был, когда они жили здесь еще до финской и она ходила в восьмой класс… В чудесный летний вечер они гуляют в парке. Мама в белом платье и папа в ладно пригнанной форме: в шевиотовой защитной гимнастерке, перехваченной широким ремнем со звездой и скрипучей портупеей, по три малиновых кубика в петлицах, темно-синие брюки с кантом и блестящие хромовые сапоги. И она… В новом сарафанчике. Они идут по центральной аллее парка. На открытой эстраде духовой оркестр играет: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…» В парке много знакомых. На них обращают внимание. Ей весело и легко, хочется петь и кружиться. Папа почему-то ею недоволен, ворчит:

— Что он уставился на тебя? Он что, знакомый?

— Кто, папа? — Лариса с нарочитым удивлением оглядывается по сторонам.

— Да не вертись ты! Когда проходили мимо эстрады, он увидел, остановился и смотрит на тебя, даже рот открыл.

— Ладно тебе, Кирилл, — говорит мягким голосом мама. — Может, он просто так. С чего ты взял, что на нее? — Мама всегда защищает ее. А папа строгий, Лариса немножко побаивается его, но очень любит, и ей все равно весело и хочется смеяться. Она, конечно же, видела того, кто на нее смотрел. Кому из девчонок не приятно, когда чувствуешь, что нравишься кому-то? Наконец, она не может сдержаться и хохочет…

Соскочив с кровати, потому что за окном было уже совсем светло, Лариса начала одеваться и только сейчас сообразила, что ее разбудил разговор на кухне. Серафима Петровна тихо говорить не умела.

— Спали небось всю ночь, как сурки? Так все царство небесное проспите. Ночью в город приходили партизаны, говорят, взорвали мост и электростанцию.

— Да ты что, Серафима! Какие тут партизаны, кто их видел?

— Эх, Маруся, святая простота, всегда все новости узнаешь последней. К тому же ты еще и Фома неверующий. Весь город уже говорит об этом. Пожар хоть видела?

— Пожар видела. Душно было, выходила во двор подышать. Правда, что-то горело, но пожары нынче не в диковинку, насмотрелись.

— То-то. А сейчас по всему городу патрули ходят. Я чуть свет на рынок бегала, сама видела. Говорят, еще везде облавы, многих арестовали.

— Что делается?! Когда же все это кончится?

— А Лариса все еще спит?

Когда пили чай, Мария Николаевна попыталась пересказать разговор с Серафимой Петровной, но Лариса озабоченно сказала:

— Не надо, мама, я все слышала…

Потом Мария Николаевна хотела было оказать про ночную стрельбу, но, подумав, не стала волновать дочь. Это теперь не новость. А дочери нужно идти на работу, целый день среди людей, и еще то ли ей так показалось, то ли на самом деле так было: Лариса была бледнее обычного и выглядела задумчивой.

Противоречивые чувства владели Ларисой. Вначале, услышав новость, она обрадовалась: дело, к которому они долго и тщательно готовились, сделано, и мечта Аркадия, может быть, осуществилась. Ей было приятно и за ребят и за то, что она тоже причастна к этому делу. Но сразу же исподволь стало проступать чувство тревоги. Удалось ли Аркадию и его друзьям сделать все как следует и благополучно уйти. Говорят, что в городе была стрельба, а это значит, был бой, их преследовали, уйти незаметно не удалось. Кого-то могли убить, схватить. Начнут разматывать, могут добраться и до нее. Их не раз предупреждали из лесу о том, что все нужно продумать до мелочей, малейшая небрежность или упущение могли иметь серьезные последствия для участников операции, в том числе и для нее. То ли молодость была тому виной, то ли смутное представление о таких делах, но раньше Лариса как-то не думала всерьез о последствиях. А вот сейчас почти физически ощутила, как приблизилась опасность.

Ведь то, что несколько охранников сбежало, поднимет всех оккупантов на ноги, начнется расследование. Взрывы наверняка отнесут за их счет. Будут искать тех, с кем они были связаны. А то, что она встречалась с Аркадием, ни для кого не было тайной. Почему же ее никто не надоумил, не предупредил? Но, с другой стороны, кто же за нее должен был думать? У них что там, других забот нет, сто раз предупреждали — будь осторожна. И он тоже хорош, таскался к горуправе на свидания. Она успокаивала себя и не хотела, чтобы ее тревогу заметили другие, особенно мама. Наскоро позавтракав, отправилась на работу. Стояло хмурое, мокрое утро. Дождь прекратился, но тучи висели низко, предвещая непогоду. Ей почему-то стало казаться, что арестуют ее на работе сегодня. От этой — мысли ноги сделались ватными. «Может быть, возвратиться и притвориться больной?» Но эту мысль пришлось выбросить из головы начисто. Никто не поверит ей, да и не было у них заведено болеть и по этой причине не являться на службу. Этого новые хозяева не признавали. Все должны быть здоровыми и работать на фюрера. «Но что же делать? Бежать? Но куда?» Она не знала дороги к партизанам, да и не могла оставить больную мать на произвол судьбы. Колю она видела две недели тому назад, следующую явку он не назначил, сказав, что сам, если будет нужно, найдет ее. Дороги из города постоянно перекрыты, а сейчас тем более. Схватят сразу, не успеешь выйти.

Лариса вошла в помещение горуправы, предъявила вахтеру пропуск и поднялась к себе. Никто ее не тронул, но ей казалось, что и по дороге и здесь все на нее смотрят как-то особенно. Она села за стол и начала перебирать бумаги, но сосредоточиться не могла. Отодвинув занавеску, она посмотрела в окно. Во дворе полиции не было ничего необычного, даже как-то очень уж тихо, спокойно. У подъезда прохаживался часовой. Проехала двором крытая автомашина и скрылась за домом. «Видимо, полицейские сейчас дрыхнут после беспокойной ночи. А может, продолжают охоту на беглецов?» — подумала она и задернула занавеску.

Мало-помалу втянулась в обычное русло. Незаметно наступило душевное облегчение: может быть, еще все обойдется. Появились посетители. Вызвал Канюков, дал поручение. Все шло своим чередом. На нее никто не обращал внимания, каждый был занят своим делом и делал вид, что ничего не случилось.

Но тревога то отливала, то приливала; при каждом стуке или громком голосе Лариса вздрагивала и смотрела на дверь, ожидая, что сейчас кто-то войдет. Время тянулось медленно. Никогда день не казался ей таким длинным. «Скорее бы конец этому проклятому дню, скорее бы домой. А дома что?»

По углам шептались, в коридорах говорили громче, и по отрывочным фразам она догадывалась, что обсуждалось ночное происшествие. Слухи ползли разные, порой противоречивые. О том, что железнодорожный мост взорван, говорили более определенно, потому что те, кто живет на южной окраине, на Видах, видели своими глазами, когда шли утром на работу. Они и рассказывали о том, что мост одной стороной рухнул в реку, а другой — повис на опоре. Об электростанции и водокачке молчали, и это беспокоило Ларису. От Аркадия она знала, что там тоже закладывали взрывчатку. «Тогда почему же не взорвали? А может, просто никто еще об этом не знает».

Начальство было злым и озабоченным, но тоже делало вид, что ничего не произошло. Никаких совещаний, никаких накачек. День в горуправе прошел на удивление спокойно.

Мать встретила Ларису у калитки. Она была так взволнована, что не могла скрыть этого.

— Что случилось, мамочка? Как ты себя чувствуешь?

— Я-то, ничего. Ты что же так долго сегодня?

— Почему долго? Как всегда. — Лариса даже заставила себя улыбнуться. Когда они вошли в дом, мать тяжело опустилась на стул и приложила руку к груди. Лариса бросилась доставать лекарство.

— Галю и Лесю забрали сегодня утром и увезли на «черном вороне», — сказала Мария Николаевна и тихо заплакала.

В ту ночь Лариса долго не могла уснуть. Предчувствие чего-то ужасного и неотвратимого сжимало сердце.

…Ларису взяли только через неделю. Взяли, как она и ожидала, на работе и увезли прямо в тюрьму, ничего не объяснив.