Не вернуться назад... - Кононенко Иван Владимирович - Страница 16

За Лесей прослезились остальные девушки и выбежали на кухню. Аркадий, положив на стол гитару, стал расспрашивать Мишу об общих знакомых ребятах. Галкин брат пытался подбирать что-то на гитаре.

На кухне Галя сказала Ларисе:

— Все трое убежали. Очень помогли твои пропуска. Без этих аусвайсов ничего не получилось бы. Куда бы они ушли без документов? Тебе передали вот такое спасибо. — Галя развела руками, показывая, как благодарили бежавшие из лагеря военнопленные за переданные им документы.

— Я очень рада, что все удачно. Тут тебя нужно больше благодарить за инициативу и находчивость.

— А ты знаешь, где они сейчас? Их помогла устроить на временное жительство тетя Шура. Помнишь, которая работала с нами в госпитале?

Лариса заметила:

— Им надо устраиваться на работу, иначе отправят в Германию или заберут в лагерь, а может быть и похуже.

— Хорошо бы, но где они могут устроиться?

— Сейчас набирают команду для охраны железнодорожного моста и водокачки. На днях Аркадий пойдет предлагать свои услуги. Мы с ним об этом уже говорили. Надо легализоваться, а потом видно будет, может, с лесом как-то свяжемся. Если у него получится, я тебе передам, тогда пусть и они попробуют.

— А их не заберут?

— Ты можешь предложить что-нибудь другое? В том-то и дело, что нет. Я внесу их в списки жителей города. Списки сейчас у меня. Нужно сделать так, чтобы они с Аркадием попали в одну команду.

— Ладно.

Пока надо было уходить: в городе начался комендантский час.

В конце дня Ларису вызвал к себе заведующий канцелярией Канюков и, ехидно улыбаясь, сказал:

— Яринина, явитесь, пожалуйста, к господину гауптштурмфюреру Штрекеру.

— Зачем? — вырвалось у Ларисы, для которой этот странный вызов был пугающей неожиданностью. В горуправе она числилась рядовым работником, и ее даже свое, непосредственное начальство не всегда замечало.

— По какому поводу вас туда вызывают, сие мне неизвестно, а явиться надлежит сейчас, незамедлительно.

Лариса не имела никакого отношения к Штрекеру, никогда с ним не встречалась, но сказать, что она не знала, кто он такой, было бы, конечно, неверно. Штрекера знали многие. Он возглавлял службу безопасности, по его приказу производились массовые аресты и расстрелы населения. В тюрьме и лагере за городом томились сотни людей, ожидая своего трагического конца если не от пули, то от голода и холода. Его агенты шныряли всюду, денно и нощно следили за появлением в городе подозрительных лиц, сообщали о коммунистах, комсомольцах, вообще обо всех, кто был неугоден «новому порядку», который Штрекер рьяно пытался установить в городе и районе. Носил он черную эсэсовскую форму с нашивкой над обшлагом левого рукава в виде ромба с буквами «СД» и, хотя имел сравнительно небольшое звание, соответствовавшее армейскому капитану, был здесь единовластным хозяином.

Каждое утро ровно в десять шикарный легковой лимузин, отливающий черным лаком, подкатывал к подъезду особняка, что стоит через улицу, напротив горуправы, из него чинно выходил Штрекер и следовал к себе в кабинет на второй этаж. Сотрудники горуправы часто украдкой наблюдали эту сцену, и Лариса, естественно, знала, где его искать. Знала она также, что к нему ходит с докладами сам бургомистр, господин Жердяевский, боится его и перед визитом очень волнуется, никого не принимает и даже тренируется перед зеркалом, выбрасывая в приветствии руку с криком: «Хайль Гитлер!» Эта картина была бы смешной в обычных условиях, и некоторые девчонки из канцелярии втихомолку хихикали по этому поводу, но открыто никто вида не подавал.

Поговаривали между собой, что бегает иногда к Штрекеру и Канюков, но неофициально и так, чтобы никто не видел, поэтому Канюкова боялись пуще бургомистра: отца родного не пожалеет, продаст, только бы выслужиться. Его боялись и ненавидели.

Лариса испугалась не на шутку. «Зачем я ему понадобилась? Если промах в работе, то прежде всего Канюков не спустил бы ей, да и бургомистр тоже. Стали бы они церемониться! Значит, одно из двух. Или очередную любовницу подбирает или пронюхали про отца. Если первое, то придется немедленно уходить с работы. А дальше что? Если второе, то еще хуже. Тогда тюрьма или лагерь, а то и… Что же делать? И посоветоваться не с кем…» Но раздумывать было некогда. Лариса убрала бумаги и направилась к выходу. Никто не смотрел в ее сторону. Такое время: каждый занят только собой, до других дела нет. Ноги уже сделались ватными и не слушались. Она пересекла улицу и вошла в особняк, который местные жители обходили стороной.

Гауптштурмфюрер Штрекер сидел за массивным письменным столом в кресле с высокой резной спинкой и, когда Лариса вошла в сопровождении дежурного офицера, указал на место, где ей надлежало сесть. Говорил он по-русски сносно и обычно обходился без переводчика. Он сделал подобие улыбки, осведомился, как фрейлейн себя чувствует и довольна ли работой в бургомистрате. Лариса ответила, что довольна и претензий к ней пока что не было.

— О да, господин бургомистр Жердяевский и этот, как его, господин Канюков весьма довольны фрейлейн, — сказал Штрекер медленно, произнося раздельно каждое слово. Затем он затянулся папиросой и, прищурив глаза, из-под мохнатых белесых бровей пристально-изучающе уставился на Ларису. А Лариса, натянувшись как струна, смотрела на Штрекера, на его измятую физиономию с серожелтой кожей, морщинистым лбом, глубокими залысинами и рыжеватыми усиками под вислым носом. Страх уже несколько притупился, ушел, и появилось подобие интереса: ну и что дальше? В самом деле, если бы они узнали про отца, то вряд ли стал бы вызывать ее Штрекер. Она невольно глянула поверх его головы на портрет Гитлера и нашла, что эти два фашиста, разные по рангу, чем-то схожи. Из задумчивости ее вывел голос Штрекера:

— Мы хотим, чтобы вы работали на другой работа. Вы знаете немножко немецкий язык, кажется, так?

— Да, знаю немного.

— Это есть очень хорошо. — Штрекер снова затянулся папиросой, и кольца сизого дыма поползли вверх, к портрету фюрера. — В бургомистрате будет — как вы его называете? Да, паспортный стол. Вы будете работать там, заполнять и учитывать аусвайсы по указанию господина Канюкова. Чтобы ни один аусвайс, или по-вашему паспорт, не пропадал. Вам понятно, что я говорю, фрейлейн Яринина?

— Да, господин… — Лариса хотела произнести его звание, но от волнения оно, как назло, вылетело из головы. У нее где-то екнуло, когда Штрекер упомянул аусвайсы, и снова подступил страх. Эти аусвайсы до сегодняшнего дня не очень учитывались в горуправе, и ей удалось достать несколько штук и передать для военнопленных. Неужели это причина вызова?

— Но справлюсь ли я? — спросила она на всякий случай.

— Это очень ответственное поручение и есть честь для вас, фрейлейн, — продолжал Штрекер, не обратив внимания на слова Ларисы, — германское командование надеется на вашу лояльность, на вашу преданность новому порядку. Вам понятно все, что я говорю?

— Понятно.

— Очень хорошо, фрейлейн. Ваш начальник господин Канюков очень хороший юрист. Его назначило германское командование, и все его указания нужно выполнять добросовестно, старательно. Аусвайсы, паспорта по-вашему, хранить надо хорошо и все учитывать. Ни один аусвайс пропадать не должен. Если такой случай получится, нужно докладывать мне. Сейчас военное время и военные законы. Вы поняли меня?

— Да, — кивнула Лариса. Штрекер разошелся, стал говорить громко, подчеркивая слова жестами.

— Там будут работать с вами другие. Но вы будете отвечать за работу. Мы будем спрашивать за работу с господина Канюкова и с вас, очень строго будем спрашивать. Обо всем, что нехорошо, непорядок и есть подозрительное, сообщайте лично мне. Вы поняли, фрейлейн?