Училка (СИ) - Львова Марина - Страница 63

— Ну что, жива? Перелезла? Цела? — Голова женщины высунулась из-за загородки.

— Да, все в порядке, спасибо.

— Обратно-то когда полезешь? Ты крикни погромче, я помогу.

— Не надо, спасибо, скоро приедет отец Марьяшки, у него есть ключи. Он откроет дверь квартиры.

— Ну и ладно. Пойду я. Холодно что-то.

— Спасибо.

Настя осторожно прошла по балкону и подошла к окну. В комнате было темно. Настя негромко постучала по стеклу. Только теперь она задумалась над тем, что сотворила. Она одна стоит на чужом, продуваемом холодным ветром балконе поздно вечером. А если она ошиблась и девочки в квартире нет? Но тогда почему она была совершенно в этом уверена несколько минут назад? Словно в ответ на Настины мысли за стеклом в окне мелькнула худенькая детская рука, и балконная дверь отворилась.

— Тетя Настя, это вы?! — Маленькое, хрупкое тельце повисло на шее у Насти. — Как же хорошо, что вы пришли! А как вы забрались сюда?

— А ты как пробралась? Можно, я войду?

— Входите, конечно.

Настя прошла в квартиру, в комнате стоял тяжелый затхлый воздух.

— Когда ты ела? Ты, наверное, голодная? А у меня с собой ничего нет. Вот только… — Настя поискала в карманах пальто и достала конфету. — На, возьми.

— А вы? Давайте пополам?

— Не хочу, спасибо. Я недавно ужинала.

Марьяшка включила свет, и Настя увидела запущенную, запыленную комнату. В углу на маленьком продавленном диванчике лежало скомканное пальто.

— Почему же ты не пришла ко мне?

— Я хотела, только потом. Сначала я забыла и приехала сюда.

— А как ты добралась?

— На метро… вы же мне показали. Вы со мной ездили к папе на работу, вот я и запомнила. Только я про пересадку не сразу вспомнила и заехала не туда. А потом нашла…

— Ты могла бы приехать ко мне.

— Я дверь не смогла открыть, там замок непонятный, вот и легла на диван и заснула, а когда проснулась, уже темно было.

— Твой папа скоро приедет. Он поехал за ключами от квартиры.

— Он уже приехал из командировки? А почему вы от нас ушли?

Настя смутилась, как она могла объяснить все девочке?

— Я никуда не ушла, твой папа и ты можете жить одни.

— А правда, что моя мама умерла? — Голос Марьяшки дрогнул. — Мне Оксана сказала.

Настя села на диван рядом с Марианной, сидящей в напряженной позе, и обняла ее одной рукой, а другой стала гладить спутанные волосы.

— Правда. Папа хотел рассказать тебе об этом попозже, когда ты немного подрастешь.

— И мама больше уже не вернется?

— Нет.

— Зачем она только уехала?

— Марьяшенька, тебе сейчас трудно, я даже не знаю, что тебе сказать. У тебя хороший папа, он тебя любит, ты ему очень нужна. Вам будет хорошо вместе. Мне очень жалко, что так получилось с твоей мамой, но ничего тут не поделаешь.

Насте хотелось плакать от бессилия, как иначе могла она выразить этому ребенку свое сочувствие? Какие слова найти для этого? Больше всего Насте хотелось сказать в лицо Оксане Дмитриевне, что она о ней думает. Сказать прямо в лицо, не заботясь о том, что она обидит эту жестокую женщину.

— Тетя Настя, а почему она так поступила? Она меня не любила? Я была плохой?

— Нет, ты не должна так думать. Конечно же, твоя мама тебя любила, но не всегда все получается. — Настя с трудом подбирала нужные слова. — Иногда человек не может определить, что для него самое главное в жизни. Твоя мама просто запуталась, ей было трудно, ей не удалось понять, что самое большое счастье иметь семью, быть рядом с теми, кто тебя любит.

— Она сказала, что меня никто не любит, что я не буду никому нужна.

— Твоя мама?

— Нет, эта… — Марьяшка нахмурилась, подбирая нужное слово, но, видимо, его не нашлось в лексиконе девочки.

Настя обхватила ребенка руками и крепко прижала к себе:

— Разве можно тебя не любить? Ты же такая замечательная девочка. Почему ты не пришла ко мне?

— Я не знаю… Я уже потом захотела к вам прийти. Просто забыла.

— Ты мне можешь рассказать, что случилось?

— Я ковер раскрасила в большой комнате. Он такой скучный, белый. Я его покрасила в красный цвет. Она увидела и стала кричать на меня.

— Оксана Дмитриевна?

Марьяшка горестно кивнула. Настя вспомнила белоснежный ковер, лежащий на полу в кабинете, он производил прямо-таки угнетающее впечатление на неподготовленного человека. Его сверкающая белизна напоминала блеск хирургических инструментов в операционной. Насте уже тогда подумалось, что ходить по такому белому ковру невозможно. Он не создавал уюта в квартире, а заставлял людей чувствовать себя лишними в доме. Неудивительно, что Марьяшке захотелось придать ему более человеческий цвет.

— Она топала ногами и кричала, что я всем мешаю жить и только умею па-па-пакостить. — Голос девочки сорвался, и она всхлипнула. — А я не знаю, что такое пакостить. Вот я и спросила ее. А она как закричит, что я над ней издеваюсь. А я правда не знала. Она еще что-то кричала, но я не помню.

— Она тебя ударила?

Девочка кивнула.

— Только я ее укусила за руку. А она опять как закричит. — Марьяшка потупилась. — Вот я и убежала, она пошла узнавать, когда прилетит самолет. Она сказала, что скажет папе, когда он вернется.

— И ты убежала.

— Да…

— Почему ты ко мне сразу не пришла? Нет, тебе нужно было мне просто позвонить, я бы приехала и забрала тебя.

— Я не знаю. — Девочка пожала плечами, глядя куда-то в сторону.

Насте стало стыдно. Марианна ей больше не верила. Во время их последней встречи с Оксаной Дмитриевной Насте не удалось отстоять девочку. Ребенок понял, что ему не на кого рассчитывать, никто не может больше ее защитить. Обиженная взрослыми, Марьяшка снова оказалась одна. Настя вздохнула, значит, тщетны были ее надежды на то, что судьба девочки переменилась к лучшему, а на деле она так же заброшена, как и год назад.

— Хорошо, но когда ты приехала сюда, ты вспомнила, что квартира пуста? Тебе нужно было сразу пойти ко мне.

— Я не могла. Бабка спала, она меня не видела, я дверь балкона открыла и перелезла на наш балкон. У нас форточка плохо закрывается, ее толкнешь — она и открыта. А обратно на соседский балкон я пролезть не могу: у них там стол стоит рядом с перилами, залезать удобно, а от нас обратно лезть трудно — опереться не на что. Я замок не смогла открыть изнутри, дверь новая. — Марьяшка развела руками, удивляясь непонятливости Насти.

Насте разом стало холодно, она же уже задавала этот вопрос девочке, но сама Настя настолько перенервничала, что невнимательно слушала ее ответы. Настя была уже счастлива оттого, что прижимала к себе Марианну. Ей представилась маленькая фигурка, перелезающая с балкона на балкон по обледеневшим перилам. А если бы никто не догадался искать Марьяшку в этой пустой, заброшенной квартире? Что бы с ней стало?

Настя сглотнула слюну.

— Ты должна пообещать мне никогда больше так не поступать. Что бы ни случилось, ты должна была все сама рассказать твоему папе. Он бы тебя обязательно понял. Ты его дочь, ты ему дороже, чем какой-то там ковер. Твой папа тебя очень любит, он, может, не всегда умеет об этом сказать, но он любит тебя.

— А где он?

— Он приехал ко мне искать тебя. Сейчас он отправился за ключами от этой квартиры. Скоро он приедет. Ты больше не заставляй его так волноваться, хорошо? Он испугался за тебя. А нужно всегда беречь тех, кого мы любим. Ты поняла меня?

— Поняла. Вы больше не будете жить с нами?

— Нет, Марьяшка, у твоего папы своя жизнь, у меня своя.

— И я вас больше никогда не увижу?

— Почему? Ты можешь звонить мне.

— А в гости я смогу к вам приехать?

— Конечно.

Девочка еще крепче прижалась к Настиному плечу. Настя положила руку на голову девочки и стала поглаживать и перебирать тонкие, спутанные прядки волос. Она не помнила, сколько времени они просидели в тишине.

В коридоре раздался шум: снаружи открывали замок. В коридоре зажегся свет. В комнату вошел бледный Валерий Петрович: