Зов чести (СИ) - Корзун Кирилл - Страница 33

И я очень надеялся, что он будет слишком страстно желать отомстить.

Шереметьева заметно покачнуло от боли, но, заняв стойку, он вновь вскинул шпагу и приготовился ко второму раунду.

— Тогда продолжим. — пожал я плечами.

Мы рванули друг другу навстречу одновременно. Звон металла наполнил холл небоскрёба, звучным эхом отражаясь от стен, потолка и пола, прокатился по толпе зрителей, вызвав волну женских вздохов и мужских возгласов. Змеиная пластика Шереметьева сменилась энергичным и скоростным стилем, похожим на то, как сражался один из моих друзей-кадетов, Хельги Войтов.

Песня металла длилась долгие, томительные десять ударов сердца. Витиеватая и сложная техника Шереметьева столкнулась с по-солдатски грубым кэн-до. Долгие десять ударов сердца, наполненных столкновением клинков, рубящими и секущими ударами…

Распластавшись в выпаде, Шереметьев практически достиг своей цели — жало шпаги скользнуло по моему левому боку, пропахав неглубокую борозду вдоль рёбер. И нарвался на встречный удар кулаком, с зажатой в нём рукояткой меча. Схлопотав в висок, бретёр упал на колено и нарвался на ещё один удар — на этот раз коленом в лицо.

Шипя от боли, я стиснул зубы и склонился над опрокинутым на спину противником, приставив острие меча к его горлу. И с удивлением обнаружил на стали клинка глубокие зазубрины, изуродовавшие меч донельзя.

Искаженное болью и злостью лицо Эдуарда напоминало уродливую карнавальную маску, залитую кровью, что не могло не вызвать чувства некоторого удовлетворения. Но он всё ещё не был сломлен.

— Урок окончен. А теперь… Докажи что ты способный ученик, Эдуард. — шёпотом попросил его я, чуточку надавив кончиком на то место, где отчётливо пульсировала жизнь Шереметьева. — Или мне всё-таки стоит поставить точку?

Я не хотел решать всё столь кардинальным способом. Как и не хотел проявлять откровенного милосердия.

— Чёрт с тобой, Хаттори… Твоя взяла. — прохрипел он, сплюнув кровавой слюной.

И тут же в холле Ледяной Башни прогремело величественное:

— Довольно!!! Остановите поединок!!!

***

— Не мне судить о достойности вашего поведения, молодые люди. Скажу одно: лить кровь куда проще, чем договориться. Но "проще" не значит "лучше". Кто из вас скажет мне об истинной причине дуэли?

Князь Морозов нетерпеливо нахмурил кустистые белые брови и вперил взор в неподвижно и виновато склонившего голову Шереметьева. После вмешательства в финал дуэли толпа зрителей довольно быстро поредела — прибывшие на праздник гости поспешили в бальный зал на шестьдесят пятом этаже Ледяной Башни, где могли выпить шампанского и вдоволь наговориться, обсуждая произошедшее, а слуги князя и сопровождающие гостей вернулись к исполнению своих обязанностей.

Распугав всех своим приходом, князь Морозов не только вмешался в нашу дуэль, но и решил во всём разобраться. Нас пригласили проследовать в гостевые покои на шестидесятом этаже.

Они представляли собой одну из просторных многокомнатных квартир, предназначенных для проживания гостей княжеской семьи. Строгий хай-тек, без излишеств, нейтральный по отношению к большинству вкусов, а потому и приемлемый этим самым большинством.

А вот количество тех, кто по разным причинам присутствовал при этом разговоре, не соответствовало моим ожиданиям. Не меньше двух десятков мужчин и женщин либо разбрелись по комнатам, либо удобно расположились в гостиной, где князь и взялся проводить воспитательную беседу.

Шереметьеву успели оказать первую помощь, даже предоставили перемену одежды. Пока медик хлопотал надо мной, я внимательно слушал словоизлияния князя и с нетерпением косился на аккуратно сложенный доспех.

Его мне вручил Удаул — перед встречей с полномочными представителями Сибирского Княжества, что прибыли меня выручать. Каково же было их удивление, когда они обнаружили меня в качестве хана Забайкалья, а не пленника. Их круглые глаза и полная неготовность к сложившейся ситуации так просто не забыть…

Доспех оказался древним артефактом работы Атлантов. А лучшим доказательством его необычности служили вплетенные в энергетический каркас целительные заклинания. Глубокое проникающее ранение грудной клетки и пробитое лёгкое он практически полностью излечил всего за несколько часов. И я рассчитывал, что с новыми ранами он справится столь же быстро и качественно.

— Эдуард! Двадцать пять вёсен минуло в этом году с тех пор, как ты появился на свет. Ума, видать, нажил недостаточно, раз младших задираешь?! — гремел распалившийся князь, нисколько не смущаясь лишними ушами и не жалея мрачнеющего Шереметьева. — Из-за чего вы дрались?

— У него слишком длинный язык, Ваше Сиятельство. — бретёр неохотно указал на меня. — И как бы это смешно не прозвучало: он первый начал!

Несдержанный ржач. Иного определения подобрать под смех немногочисленных окружающих я бы не смог при всём желании.

— А ну цыц! — осадил весельчаков князь, — Вздор! Даже я знаю, что дрались из-за бабы!

Простота нравов и склонность называть всё своими именами — именно эти качества импонировали мне в столь малознакомом человеке, с которым мне только раз довелось недолго поговорить.

— Может, хоть ты признаешься? — обратился ко мне Константин Ильич.

— Так ведь… Вы же и так всё знаете, Ваше Сиятельство. — удивился я заданному вопросу и непонимающим взглядом зашарил вокруг, пытаясь отыскать глазами "предмет" конфликта. Но той поблизости не оказалось. — Разве что не "баба". А баронесса Бладштайнер. Этот невоспитанный модник в кружевах её оскорбил.

— А ты, значит, вступился… Молодец! — покивал головой Константин Ильич. — А в бубен ему, зачем зарядил?

Неожиданная постановка вопроса вынудила меня закашляться. Скрыть ироничную улыбку за обострившейся простудой не удалось. Однако князь только добродушно улыбнулся и как-то неопределённо взмахнул рукой, словно призывая меня не медлить с ответом.

— Нечего было угрожать и дёргаться. — пояснил я, разглаживая на обнажённом торсе пластырь, прикрывающий очищенную и зашитую рану на рёбрах. — У нас в Империи с этим строго. Не думаю, что в этом обычаи хоть сколько-нибудь различаются.

— Он спровоцировал меня! — взвился оскорбленный Эдуард, но, натолкнувшись на пристальный взгляд князя, тут же осел на занимаемое им кресло обратно.

— Да. И что? Разве ты стал бы слушать подростка? — лениво парировал я. — А теперь слушаешь как миленький. И перед баронессой повинишься. Ты чего вообще к ней прицепился?

Атмосфера в гостиной довольно резко изменилось — со всех сторон ощутимо пахнуло любопытством. Деланное безразличие на лицах и безучастные тихие разговоры между собой не просто не маскировали его, наоборот, оттеняли настолько, что интерес окружающих чувствовался ещё сильнее.

Высший свет везде одинаков. Что в Японии, что в России люди одинаково падки на сплетни…

— Не твоё дело, Хаттори. — огрызнулся Шереметьев.

— Это МОЯ женщина. — неожиданно для самого себя заявил я. — А значит и МОЁ дело.

Человек говорит правду в тот момент, когда не понимает, что именно он говорит.

— Шустрый малый! — хмыкнул князь, поглаживая свою бороду. — Когда ты всё успеваешь, Леон?

— Этого не может быть. — категорично мотнул головой Эдуард и вскочил на ноги. — Её отец дал согласие на наш брак!

— А она? — автоматически спросил я, с трудом удерживая прежнее выражение лица.

Мой недавний противник заметно стушевался. И тогда его добил князь:

— А за баронессу в качестве приданного прииски, поди, дают?

У Шереметьева заалели уши. Мужчины в гостиной стали переглядываться и своеобразно ухмыляться. Ехидно и насмешливо.

— Это неважно! А ты, Леон Хаттори, не смей называть баронессу Бладштайнер своей женщиной!

— Иначе что? Вызовешь меня на дуэль?

— Довольно! Охолоните, молодые люди! — прервал наши пререкания князь. — Баронесса, внесите, наконец, ясность…

Как и когда она появилась в гостиной, так и осталось для меня тайной. Спокойная, отчуждённо прекрасная и недоступная, Алекса медленно приблизилась к князю и склонилась перед ним с изяществом опытной придворной дамы: