Ок-но - Дегтярев Максим Владимирович - Страница 39

— Вы сказали, что мало кто верил в появление аномалий в нашем Секторе. В то же время, вы установили детекторы здесь. Это как называется — доверяй, но проверяй?

— Примерно, — Мартин замялся, — Вы учтите, что если в каком-то Секторе детектор не отмечает появление ростков, то это лишь означает, что их не было в пределах его радиуса действия и в пределах того времени, в течение которого ведутся наблюдения. Необходимо увеличивать количество детекторов, размещать их во всех доступных зонах, не обращая внимания на теории. Нибелинмус долго не соглашался на мое предложение установить детектор в этом районе. Его можно понять — детекторы алеф-измерения очень дороги. В коне концов я его убедил.

— Короче говоря, в вашу сеть детекторов попалась крупная аномалия, вот такая, — и я развел ладони на ширину исчезнувшей шкатулки.

— Не попалась, а была зафиксирована, — поправил меня Мартин. — Время жизни ростка алеф-измерения составляет тысячные доли секунды. Только по флуктуации гравитационного и еще гамма— излучения можно судить о том, что росток действительно появлялся. Впрочем, это всё технические детали, вы в них вряд ли что-либо поймете… — зевнув, он взглянул на часы, — сейчас…

Ему не было нужды продолжать: запищал будильник. Вдруг писк резко оборвался, и строгий женский голос произнес: «Мистер Мартин, живо вставайте, а то проспите Нобелевскую!». Голос шел из часов.

— Мама подарила, — пояснил он.

— Да хоть Санта-Клаус! У любых часов можно запрограммировать какое-нибудь утреннее сообщение.

— В том-то и дело, что у этих часов существует единственное сообщение — то, которое вы только что слышали. Их нельзя перепрограммировать.

— Что же вы будете делать, когда получите-таки Нобелевскую? Неужели выбросите часы?

— Подарю мисс Чэпмэн.

— По-моему, она от вас ничего не примет.

— Это как сказать. Вот вы пришли ко мне чуть ли не драться, а сейчас мы сидим и спокойно беседуем. Все разумные существа должны уметь находить общий язык, и мы подаем им пример, хотя, казалось, чего может быть общего у ученого и журналиста… — и он коварно подмигнул.

Намек был ясен: я — журналист, а журналисты не выдают своих информаторов. Мы охотимся за сенсациями, а не помогаем спецслужбам. Мартин тоже не прочь устроить сенсацию — научную, разумеется.

— Итак, вы советуете ждать новых открытий.

— Непременно, — он был рад, что я понял.

Загудел интерком. Мартин ответил.

— Да… с добрым… встал… как договорились… — говорил он в трубку, делая мне какие-то страшные знаки.

Пора было уходить.

Я сгреб в кучу постельное белье, прихватил что-то из шкафа — простыни, по-моему — и, держа эту кучу перед лицом, потопал на выход.

— Дверь откройте! — крикнул я остолбеневшему от изумления Мартину.

— А на чем я буду спать? — спросил он.

— Вам теперь будет не до сна, — зловеще предсказал я.

Если бы не куча белья, я бы столкнулся с одним из гэпэшников нос к носу. Однако, благодаря моей находчивости, его нос столкнулся с простынями — жалко, что практически чистыми. Гэпэшник велел мне проваливать.

В триста десятой каюте никого не было. Я вывалил белье на стол завхозу. Сначала я решил выкинуть белье где-нибудь по дороге, но потом подумал, что коротышке и так уже, наверное, влетело за робота, зачем же усугублять…

Надиктовав в комлог собственные размышления по поводу событий сегодняшнего утра, я переоделся в гражданскую одежду и отправился завтракать в служебную столовую. Я не решился идти туда в комбинезоне поваренка — меня непременно заставили бы что-нибудь чистить или разносить. Какой-нибудь не выспавшийся пилот наорал бы за пересоленный омлет. Я бы не удержался и тоже наорал бы, потому что тоже не выспался… Ну и закрутилось бы… Нет, сказал я себе, лучшая маскировка — это отсутствие какой-либо маскировки.

Я застал всю компанию в сборе: физики, Зейдлиц и тот мрачный гэпэпшник с квадратной челюстью и седыми висками, что три дня назад встречал физиков у разгрузочного блока. Зейдлиц хмуро посмотрел на меня, потом перевел взгляд на часы, висевшие над раздаточной стойкой, — мол, бери столько еды, сколько успеешь съесть. Часы показывали восемь. Подрались мы с ним в четыре, следовательно, до истечения отпущенных мне законом об убежище трех суток осталось восемь часов.

Я показал Зейдлицу пять пальцев одной руки и три — другой. Он сосчитал пальцы и с невозмутимым видом отвернулся к сотрапезникам. Говорил Нибелинмус. Зейдлиц ему улыбнулся, как бы соглашаясь, затем, не меняя выражения лица и не сводя глаз с Нибелинмуса, прошептал что-то на ухо коллеге. Тот злобно зыркнул на меня. Я показал ему средний палец. Раз уж мне все равно скоро отсюда сматываться, нет больше смысла скрывать свои чувства.

После завтрака вся компания разошлась по каютам. Через полчаса собралась вновь, полностью экипированная для проведения каких-то технических работ. Скрылись они в районе резервных стыковочных узлов. В иллюминатор было видно, что два резервных стыковочных узла заняты автоматическими станциями, оборудованными целым огородом антенн, сенсоров и сканеров.

Неужели всерьез собираются искать шкатулку где-то в космосе?

После запуска, состоявшегося в одиннадцать часов, одна станция ушла куда-то в открытый космос. До часу дня они возились со второй станцией. Она ушла немного в другом направлении.

В два ровно меня отловил гэпэшник с квадратной челюстью. Он объявил, что в три тридцать у меня транспортировка до Терминала Фаона. «За счет фирмы», — сказал он. Я стал допытываться, что за фирма. ДАГАР, что ли? Или ГП? Или я — миллионный пассажир, и «Трансгалактик» наградил меня бесплатной транспортировкой?

Гэпэшник повторил номер рейса и сказал, что если я не свалю, то мне придется плохо: «Так плохо, как тебе никогда не было плохо».

У завхоза я попросил политического убежища. Он ответил, что права на убежище меня никто не лишает, просто временно переселяют в транспортировочную кабину. «Ха! — сказал я, — Очень смешно!».

Вернувшись в каюту, я отправил Гордону Алистеру послание, в котором просил его любым способом достать у Рассвела украденный Мартином файл и переслать мне. Продолжают ли следить за Джулией, спрашивал я. А за Рассвелом?

Меня мучил вопрос, известно ли Зейдлицу, что файл — неважно кем — был передан профессору. На месте Нибелинмуса, я бы не стал рассказывать ДАГАРу о краже кристаллозаписи. Но если он не говорил, то почему следили за Джулией? На всякий случай? Сославшись на агента Бобра, Зейдлиц как бы показал, что готов играть в открытую. Он хотел поговорить со мной, но потом почему-то передумал. А вдруг — забыл? Будет потом метаться по Терминалу: «Где Ильинский?!», «А ну живо мне сюда Ильинского!». А Ильинского уже выкинули транзитом до Сектора Улисса. Нет, надо ему напомнить.

Гэпэшников нигде не было видно. Тогда я решил сделать так, чтобы они сами меня нашли и стал ломиться к стыковочным узлам, занятым их кораблями.

— Узнаю крепкую руку ГП, — сказал я, лежа с заломленными руками, носом в пол.

— Опоздаешь на транспортировку, — прошипели над правым ухом.

— Отправим по частям, — другой голос прошипел над левым.

Их двое, думал я с успокоением. Приятно по-прежнему осознавать, что одному гэпэшнику меня не завалить. Я потребовал позвать капрала Зейдлица.

— У нас нет таких.

— У меня в кармане приказ о его разжаловании.

В душе (не желавшей драки) я надеялся, что они не поверят и не дадут мне шанса затеять полноценную драку. Но гэпэшники ослабили хватку и полезли шарить по карманам…

По-моему, пару раз я попал. Зейдлиц направил лампу мне в лицо, и две синюшные физиономии скрылись в тени, оставив меня в сомнениях — два раза или все-таки три?

Зрение постепенно приходило в норму. Мы находились в пустой каюте с жестким полом и стенами без иллюминаторов. Там, куда падал свет, все было голо и поблескивало металлом.

Зейдлиц осмотрел мою физиономию. Полковник выглядел озабоченным, велел позвать фельдшера. Только бы не Иванов, подумал я.