Микерия
(Нильская Лилия) - Сенковский Осип Иванович - Страница 7

Прежде чем Лабиринт был совершенно окончен, мудрый Топис, на случай смерти, вручил жене своей запечатанный сверток папируса, для передачи сыновьям их, Ктепи и Апопи, когда они достигнут совершеннолетия, взяв с нее клятву, что до того времени она не раскроет и никому не покажет этого писания. В папирусе том было сказано: «Дражайшие дети мои, Ктепи и Апопи! Я строю Лабиринт, громадное собрание надземных и подземных дворцов, храмов, галерей, колоннад, портиков, дворов, ходов, тайников и многоярусных колодцев, здание, какого доныне не бывало на лице земли и никогда не будет в другом месте. Многие после меня захотят подражать этому великому творению ума вашего отца, в Египте и в других странах, но никто не состроит подобного. Владелец Лабиринта навсегда безопасен: в случае нападения мятежников или злоумышленников, он может ускользнуть тысячью путей, а они запутаются в них, не найдут себе выхода и будут пойманы. В подземельях должны храниться его сокровища. Царь Амосис мудр и скуп: по скупости, он не заплатит мне обещанных тысячи фунтов золота, хотя подобному произведению цены нет на свете; а по мудрости своей, не захочет, чтобы кто-либо в Египте, кроме его, и еще лучше его, знал план Лабиринта. Крепкая десятиэтажная башня, которую, по его желанию, я с трою в середине этого чуда, будет наверное местом моего пожизненного заточения. Хотя боги позволили мне жить в такое время, когда в Египте вдруг вспыхнула неукротимая и разорительная страсть к пирамидам и великолепным чертогам загробной жизни, однако ж, по всей вероятности, я не оставлю вам никакого наследства, кроме скромного дому, в котором вы воспитываетесь. Другие зодчие, далеко не стоящие вашего отца, нажили от пирамид такие богатства, что воздвигают себе нынче пирамиды втрое огромнее и великолепнее тех, для которых некогда составляли они сметы по заказу. Лабиринт, поглотивший всю жизнь и всю деятельность мою, лишил меня подобных случаев. Я не оставлю вам ничего. Но если мои предчувствия сбудутся, если я не ворочусь к вам, то вы имеете право взять из подземелий Лабиринта следующую мне за создание плана и за тяжкие труды исполнения тысячу фунтов золота, которых мудрый царь Амосис никогда ни мне, ни вам не заплатит добровольно и которую я вам отказываю как мою неотъемлемую собственность. Примитесь за дело умно и осторожно: при этом завещании найдете полный план Лабиринта, всех его кладовых и подземного хода, проведенного к ним моим слабым гением под руслом Нила от вашего дому, с описанием секрета подвижного камня в стене подземелья и прочих подробностей. Запрещаю вам, дражайшие дети моя, Ктепи и Апопи, брать даже один гран золота более тысячи фунтов: тысяча фунтов — мое заслуженное добро, а после меня — ваше достояние. Всякое лишнее зерно было бы воровством, и вы, я уверен, не запятнаете перед светом имени вашего родителя и, перед бессмертными богами, вашей совести подобным преступлением», и прочая.

Архитектор Лабиринта предугадал судьбу свою: лишь только чудное здание было окончено, мудрый царь Амосис, из предосторожности, запер Тописа в башне, и вскоре великий художник скончался там от скуки и горя, а семейство его, вместо обещанной суммы, получило от щедрот земного солнца только мертвое тело своего усопшего главы для подлежащего набальзамирования и погребения в фамильном подземелье. Жена архитектора, мудрая Никотри, свято хранила у себя вверенный ей свиток и отдала его сыновьям своим не прежде, как по достижении ими возраста благоразумия и мудрости. Получив этот драгоценный папирус и вникнув надлежащим образом в дивное его содержание, два молодых человека решились исполнить завещание родителя. Долго и в глубокой тайне изучали они местность подземного хода и секрет подвижного камня; наконец, в ночь великого пира, данного в честь лунолюбимой царевны Микерии в главном дворце Лабиринта, вошли в первый раз в кладовые и приступили к взысканию с царских сокровищ суммы, следующей его обиженному строителю.

С тех пор каждую ночь свободно посещали они неприступные подземелья и, принесши золото домой, весили его с величайшею тщательностью, чтобы не перебрать ни одного зерна сверх заключенного между владельцем и их отцом условия. Недоставало еще пятидесяти фунтов. В это именно время мудрый царь Амосис поставил в погребах своих хитро вымышленную западню. Не подозревая никакой опасности, Ктепи и Апопи преспокойно пришли взять остальное. Апопи оставался в открытом отверстии, а Ктепи, соскочив в подземелье, пошел прямо к груде слитков, которую вчера еще нащупал он в темноте и уже благополучно начал. В этот раз, он долее обыкновенного не возвращался к брату с золотом. Апопи начинал уже приходить в беспокойство, не зная, чему приписать замедление, как вдруг раздался тихий зов:

— Апопи!.. поди сюда!..

— Зачем?

— Нужно. Приходи поскорее.

Апопи осторожно слез на пол и, впотьмах, отыскал брата.

— Какой-то демон схватил меня и держит изо всей мочи, — прошептал ему Ктепи. — Посмотри, что это такое!.. кажется, железный обруч?

Апопи начал ощупывать все тело брата.

— Разумеется, обруч! — сказал он. — Как же ты попал в него?

— Сам не знаю! Чуть наклонился я к этой груде, как вдруг что-то сомкнулось около меня и я не могу пошевелиться. Помоги разнять эту западню. Тут должна быть пружина. Отыщи ее и отломи.

Но пружина была скрыта так искусно, что Апопи нигде не мог ее нащупать. Напрасно оба брата напрягали свои силы, чтобы разнять обруч: крепко сощемившееся железо не подавалось ни в ту, ни в другую сторону. Они измучились и ничего не могли сделать против великой мудрости солнцелюбимого царя Амосиса.

— Дело кончено! — сказал Ктепи. — Мы открыты!.. Нас объявят ворами и казнят позорною смертью. Это ужасно!

— Да! это ужасно! — примолвил Апопи.

— Какое бесчестье для имени нашего незабвенного отца!

— Какой удар для нашей доброй матери!

— Любишь ли ты меня, Апопи?… любишь ли драгоценную мумию твоего родителя?

— Можно ли спрашивать об этом!

— Так поклянись мне тем, чье имя непозволительно и страшно произносить на земле[27], что сделаешь все беспрекословно по моему наставлению.

— Клянусь!

— Мудрый царь Амосис думает, будто он мудрее и остроумнее нас с тобою. А вот мы ему докажем остроумие! Отрежь мне сейчас голову, заверни ее в свой плащ и убирайся отсюда….

— Как это можно! — вскричал Апопи с ужасом.

— Так, по-твоему, лучше погибнуть позорно, обесчестить память нашего отца, имя нашей старой матери?… Ты мне поклялся.

— Однако ж!.. — произнес дрожащим голосом Апопи и залился слезами.

— Фуй! — сказал Ктепи. — Ты робкое дитя!.. ты содрогаешься там, где нужно явить мудрость, отличиться остроумием…. Ты не Египтянин! Я не признаю тебя своим братом. Ты Грек!.. ты хуже Грека!.. Жид!.. финикиец!

— Не обижай меня так жестоко, Ктепи! — перервал Апопи, утирая слезы. — Я — Египтянин!.. истинный Египтянин!

— Так режь мне голову и беги, спасайся. Если бы, вместо меня, попался в этот обруч ты, мой милый, я без спроса отрезал бы тебе головку и — поминай как звали!

Апопи нежно поцеловал брата, прощаясь с ним навсегда, и начал завертывать ему голову своим плащом.

— Не забудь только, — сказал еще сквозь сукно плаща Ктепи, — хорошенько и чисто притворить камень.

— Не забуду, — отвечал молодой человек и через минуту бежал уже по подземному ходу домой с головою любезного брата.

Рано поутру мудрый царь Амосис, встав с своего высокого ложа, отправился в подземелье посмотреть, что там случилось нового. Когда он подошел к груде слитков, у которой поставлена была западня, и увидел стоящего в обруче человека без головы, ужас и удивление овладели им в высшей степени. «Великие боги! — воскликнул он. — Меня, мудрого Амосиса, меня, фараона, то есть земное солнце, прямое течение Солнца Небесного, надувают люди, у которых даже и следа головы нет!.. Человек без головы ходит каждую ночь неразгадаемыми путями в мою царскую казну и обирает меня по своему произволению, а я… Но, нет!.. у этого человека наверное была прежде голова… Куда могла она деваться?.. Тут должна скрываться какая-нибудь мудрость… мудрость очень хитрая, очень остроумная… Я непременно проникну ее!»