Прекрасный инстинкт (ЛП) - Холл С. Э. - Страница 18

Кэннон складывает оставшиеся напитки в угол, так как крошечный холодильник уже заполнен до отказа, насвистывая «In My Life», мою любимую песню Битлз. Я незаметно наблюдаю за ним, странно очарованная его ироничным выбором песни, когда Ретт выпаливает.

— Эй, Сверчок Джимини (Сверчок Джимини; англ. Jiminy Cricket — персонаж диснеевского полнометражного мультфильма 1940 года «Пиноккио»), ты сам платишь за свое дерьмо?

Эту шутку я поняла. Персонаж из мультика «давайте немного посвистим», но это смешно, когда это шутка. В словах Ретта нет ни капли веселья. Он намеренно ведет себя так отвратительно и агрессивно. Я надеялась, что все это уляжется прежде, чем любопытство Коннера проявит себя, но, похоже, этого не случится. Без сомнения, как только я закричу на Ретта, он станет громко кричать в ответ, и Коннер услышит. Но что-то надо с этим делать.

— Вообще-то, — закипаю я, уперев руки в бока и повернувшись к нему лицом, готовая к бою, — он пытался оплатить и твое дерьмо тоже, Солнышко, — я насмехаюсь, поскольку очевидно, что мы уже вступили на порог взаимных оскорблений.

— И что же из этого барахла мое? Я ничего не просил, — Ретт начинает вылезать из своей кровати, и в тот же миг я чувствую жар от того, как Кэннон пододвигается ближе за моей спиной.

— Все в порядке, Кэннон, — бормочу я как можно тише, чтобы только он мог меня услышать. А затем говорю уже громче для Ретта. — Почему бы тебе не дать нам минутку? — я могу справиться с Реттом и совершенно его не боюсь. Чего я на самом деле опасаюсь в данный момент — так это тревожного количества тестостерона, все сильнее накаляющего атмосферу.

— Неа, думаю, я останусь, — произносит Кэннон позади меня. — Он говорил со мной, в конце концов.

— А теперь я разговариваю с ней, — рычит Ретт, вклиниваясь в наш разговор, и практически нависает надо мной, разговаривая с Кэнноном поверх моей головы. — Проваливай нахрен, новичок.

Я кладу руку на грудь Ретта, прямо напротив его колотящегося сердца.

— Ретт, остановись. У тебя похмелье, и ты раздражен. Ты ел? Как насчет того, чтобы я сделала тебе…

— У меня нет похмелья, и я не голоден, — перебивает он меня. Его голос такой грубый и источающий угрозу, какую я никогда прежде не слышала, особенно обращенную ко мне.

— Тогда в чем дело? Сегодня утром все было в порядке. Ты даже смеялся.

А теперь мы здесь. Классический Ретт. Затишье закончилось, и мы возвращаемся к полномасштабному шторму.

— Кэннон купил немного, и я настояла на оплате всех покупок своими деньгами.

— Нет необходимости оправдываться, Лиззи, — Кэннон кладет руку на мое плечо, приближаясь еще ближе ко мне, тем самым давая свою силу и поддержку. Его тело полностью напряжено, жесткие мышцы ног подергиваются позади моих, и неровное сердцебиение соответствует тяжелым ударам моего сердца. Вероятно, на этот раз он почувствовал, как от его прикосновения напряглось все мое тело. Рефлекторно, едва уловимо, но все равно заметно. Но сейчас я не отстраняюсь, частично из-за того, что Ретт ведет себя как мудак, и, если я буду держаться в стороне от «новичка», это только доставит ему удовольствие. Но главным образом потому, что Кэннон делает это, считая, что защищает меня, и это подрывает мое здравомыслие сильнее, чем боязнь прикосновений.

— Лиззи? — насмехается Ретт, пугающе уставившись на руку Кэннона на моем плече. — Он имеет в виду тебя? И какого хрена он прикасается к тебе? Три дня, и он ходит с тобой по магазинам, словно телохранитель, и дает ласковые имена? К черту это! — кричит он и несется в сторону своей кровати. Сейчас что-то будет…

— Бетти! У меня есть рыбки, идем, посмотришь! Кто ругается? Куда ты идешь, Ретт?

Хмм. Я упираюсь спиной в грудь Кэннона, когда Коннер одновременно стискивает нас обоих в объятиях. Один большой удушливый сэндвич, вызывающий клаустрофобию.

— Приятель, — хриплю я, задыхаясь и уже видя точки перед глазами. Внезапное и весьма ощутимое прикосновение к моей спине— это уже слишком. — Приятель, выпусти меня!

Бедный Коннер, он страдает от такой мощной сенсорной перегрузки, его голова яростно вертится туда-сюда. Его голос наполнен паникой, тревогой и смущением, когда он пытается одновременно сосредоточиться на каждом из нас.

— Прости, сестра. Подожди, Ретт, я хочу уйти!

— А НУ-КА ВСЕ ЗАМЕРЛИ! — требую я, возвращая контроль в свои руки. Успокаивать Ретта, ощущать близость Кэннона и его прикосновения — это все пустяки, пока вы не начинаете долбать мозг моему брату.

— Кэннон хочет посмотреть на твою рыбку, Коннер. Иди и покажи ему, пока мы с Реттом немного прогуляемся, хорошо? — я улыбаюсь брату, смягчая свой голос на последней фразе. — Я скоро вернусь. Все в порядке. Кэннон?

Он начинает шевелиться и быстро обходит меня.

— Умираю, как хочу посмотреть на твоих рыбок, Коннер. Покажешь мне?

Приятель тут же приходит в норму, направляясь в свою комнату.

— Я взял тебе белую! Пойдем.

Я жду, пока не слышу их, полностью увлеченных разговором, а затем делаю глубокий вдох. Открыв зажмуренные глаза, я шагаю вслед за Реттом, который неподвижно застыл возле открытой двери, ожидая меня.

Бульвар Вегаса выглядит весьма привлекательно с эстетической точки зрения. Ты можешь ходить и ходить, и все равно будет на что посмотреть. И прямо сейчас это очень кстати, потому что все, что мы делаем, это идем и идем. Ни один из нас не произносит ни слова и не смотрит друг на друга. Борьба умов во всей своей красе.

Буквально через несколько часов начнется наше выступление, поэтому пришло время кому-то из нас двоих все-таки сдаться. В любой момент. Желательно, в том часовом поясе, в котором мы сейчас находимся. Хорошо.

— Мы одни, Ретт. Пожалуйста, поговори со мной. Что это было?

— Не следовало так пугать Коннера. Мне жаль, — со стыдом в голосе произносит он, проводя рукой по своему лицу.

— Скажи ему об этом.

— Скажу.

Мы подходим к пешеходному переходу, я протягиваю руку и нажимаю кнопку «идти». Отличный повод, чтобы развернуться и пойти обратно.

— Это все? — я смотрю на него снизу-вверх и вижу боль, пожиравшую всю его сущность, и это разрывает мое сердце. — Ретт, что еще? Здесь только я. С каких пор мы не можем поговорить друг с другом?

Загорается сигнал, что мы можем переходить дорогу, и в этот момент он украдкой берет меня за руку. Я тут же сжимаю его руку в ответ, пытаясь показать эти крошечным жестом ему, что все, касающееся его и меня, поправимо.

— Никогда не видел тебя такой, какой ты становишься рядом с ним, — наконец отвечает он. — Как только он объявился на пороге, ты стала другой, — его голос теряет силу в конце фразы, а наполненные болью слова растворяются в городском шуме.

— С кем? С Кэнноном? — спрашиваю я. Он в ответ высокомерно смотрит на меня, как бы говоря «а то ты не знаешь». — Все люди разные, Ретт. Он другой. Конечно же, приходится приспосабливаться, когда кто-то новый присоединяется. Даже тебе. Особенно тебе. В одну минуту ты допрашиваешь его с пристрастием, а в следующую — говоришь ему писать музыку. Я оборачиваюсь и вижу, как ты кидаешься едой и смеешься вместе с ним, а затем сразу же начинаешь ругаться из-за пустяков. Честно, из всех нас, твоя самовлюбленность очевидней всего.

Он отпускает мою руку. Похоже, мы опять возвращаемся к режиму обороны.

— Он тебе нравится.

— Он нам подходит. Я думаю, — пожимая плечами. — Он мил с Коннером, прекрасный музыкант, действительно упорно пытается вписаться. Довольно трудно найти в нем что-то плохое, хотя не то чтобы я ищу. Но почему он не нравится тебе? По крайней мере, большую часть времени?

Наши шаги замедлились. Обратный путь кажется короче, и так много всего по-прежнему оставалось нерешенным. Ретт даже не старается поднимать ноги, всю дорогу громко шаркая и будто выжидая подходящего момента.

— Я трахался с девчонкой прошлой ночью, — выпаливает он.