В Древнем Киеве - Прилежаева-Барская Бэла Моисеевна - Страница 6

— Но чур, — предупреждает Миронег, — только раздастся стук в дверь, я быстро сброшу фигурки с доски и спрячу то и другое. Неровен час, явится какой-нибудь чернец из монастыря, предаст он нас проклятию, а фигурки прихватит с собой. Монахи считают шахматную игру «бесовским измышлением», — пояснил Миронег.

До позднего вечера сидел Жданко в гостях у «костяных дел мастера». Миронег показывал свои изделия, одно хитрее другого. Жданке все казалось необыкновенно чудесным.

Мальчики весело смеялись, когда вспоминали, как неприветливо поначалу встретил Глебко товарища.

— Уж не монах ли, — думал, — идет!

За один день сдружились Ждан с Глебкой. Как бы ладно было побродить вдвоем по городу, наглядеться вдоволь на киевские красоты, поглядеть на дворцы и терема!

Миронег разрешил Глебу прогулять со Жданом весь следующий день.

ВОСКРЕСЕНЬЕ В КИЕВЕ

Следующий день было воскресенье.

Весело в Киеве по воскресным дням!

Жданко с Глебкой, взявшись за руки, вышли из Миронегова дома у Софийских ворот. Перед ними широкая улица, залитая ярким утренним солнцем. Над их головами синее-синее небо, в лицо веет легкий ветерок, приносит запах леса, цветущих кустарников.

А народу на улице, народу!

Вот показалась повозка, запряженная шестеркой гладких, холеных коней. На конях позлащенная сбруя, а в повозке восседает какой-то знатный муж. Корзно на нем синее с золотой каймой по низу, на правом плече золотая с жемчужиной запона (застежка). Распахнулось корзно, и видно под ним узкое одеяние алого цвета с золотыми петлицами. На голове шапка с красным верхом.

Жданко остановился, глазеет на незнакомца, на коней его, выступающих горделиво, на их расчесанные шелковистые гривы. Впереди и позади роскошной повозки бегут слуги, холопы.

— Глебко! А Глебко! Кто этот муж? Знатен, видать, да богат! Сколько на нем золота! А мы-то с тобой!..

Жданко бросил взгляд на Глебкину короткую холщовую рубашку с костяными пуговицами, подпоясанную узким ремешком, на штаны, замотанные онучами.

Никогда до сего дня не замечал Ждан, что он бедно одет. Все в его селе одеваются так же, как он. У кого поновее рубаха, у кого постарее — вот и все отличие.

А сейчас он увидел впервые, какая разница между ним, сыном смерда, и знатным мужем.

— Кто это? Кто? — настойчиво допытывается Жданко у Глеба, а Глеб и сам не знает, — он тоже недавно живет здесь. Приехал с той стороны Днепра, из-под города Переяславля, и, кроме Миронегова дома и торговища, ничего почти не видел в стольном городе.

— Может быть, князь, а может, и боярин какой. Кто их распознает! Одно только видно — не нам чета! А вот гляди-ка: иноземцы!

К стене, что отделяла град от остального Киева, подошли два человека в широких и длинных плащах, а на головах у них шляпы с перьями, и перья от ветра колышутся. Один иноземец постучал пальцем в стену и что-то сказал своим спутникам. Не понимают их языка Ждан с Глебом, но кажется им, что хвалят гости киевское сооружение: «Надежная, дескать, крепкая стена, умеют строить русские!»

Но некогда Жданке с Глебом разглядывать заморских гостей. Бежит толпа через Софийские ворота, бегут люди к главной городской площади, будто торопятся, боятся опоздать куда-то; и Жданко с Глебом тоже бегут за толпой. Стиснули их со всех сторон, и с боков и сзади; хочется пробраться вперед, да не тут-то было! Остановилась толпа. «Стой! Не шевелись!»

Образовалось свободное пространство. Неведомо откуда, не то из подворотни, не то из соседней улочки, вынырнули скоморохи. Хорош главный скоморох! На голове у него высокая остроконечная шапка, вся в бубенцах, а на рукавах, что длиннее рук, тоже зашиты бубенцы.

Скоморох.

Скоморох размахивает длинными рукавами, точно птица крыльями; потом он высовывает руку из рукава и вытаскивает дудку, и начинается веселая песенка: «Ай дуду, ай дуду!» Вдруг откуда ни возьмись коза и давай притаптывать, приплясывать не хуже самого скомороха. И что за диво! Коза затянула песенку тоненьким голоском.

— Человечьим голосом поет, по-русски!

— Вот так чудо чудное! Ай да коза-козлища!

А коза вдруг остановилась, поднялась на задние лапы, а передними распахнула козлиную шкуру, — и все на площади увидели, что это вовсе не коза, а человек; и все смеются, в ладоши хлопают, и видит народ: еще одна коза пришла, только наряд на ней женский — длинная рубаха, подпоясанная алой лентой, на голове алый платочек, а с рогов спускаются украшения — подвески, медные проволочные большие кольца. Коза все скачет и кружится на месте, только уже не поет человечьим голосом, — сразу видно, что это настоящая коза.

— Гляди, гляди! — теперь уже видят друзья, что на том месте, где только что плясали скоморохи с козой, стоят три человека. Два из них держат в руках длинный шест, такой гладкий и скользкий, будто был он вымазан маслом, а третий человек кувыркается на этом шесте, зацепившись за него только пальцами ног, а руками размахивает в воздухе.

Еще сильнее народ напирает сзади и с боков.

Жданко с Глебом крепко держатся за руки, чтоб не разъединили их, чтоб не вытолкнули из переднего ряда, куда они с великими усилиями добрались.

Отсюда так хорошо все видно!

Не успели затеряться в толпе трое молодцов с длинным шестом, как на освободившееся пространство прибежала ученая лошадь, и конюх с ней рядом.

Ученая лошадь.

Лошадь то становится на передние ноги, а задними болтает в воздухе, то поднимает передние и ходит на двух задних ногах, а хвост волочится по дороге.

— Как человек, совсем как человек! — вне себя от восторга кричит Ждан.

Вместе с ним веселятся и радуются все люди на площади, хвалят умную лошадь; кто угощает ее медовой коврижкой, кто гладит по крутым бокам и хвалит конюха, что выучил ее всем этим штукам.

А солнце больше и больше припекает, жарит уже вовсю.

У Глебка лицо лоснится от пота, а некогда стереть его.

— Хоть бы испить чего-нибудь!

Будто подслушав Глебкино желание, протискивается сквозь толпу человек с корчажцем на плече и деревянным ковшом в руке.

Он протягивает свой ковш, наполненный пенящимся холодным напитком.

— Квасу, квасу, яшного доброго квасу! Не угодно ли квасу?

Продавец кваса.

— Давай, давай! — пересохшими губами Глеб приникает к краю ковша и жадно втягивает охлаждающий напиток.

А в это самое мгновение из-за стены ближайшего терема вынырнул человек, весь с головы до пят укутанный черным плащом, да такого громадного роста, что голова его касается перил княжеских хором.

— Как это могут родиться на свет божий такие великаны?

И все кругом удивляются, ахают, охают.

Но вдруг, откуда ни возьмись, какой-то озорной мальчишка бросился наперерез великану, схватил его за полу плаща, отвернул ее, и все увидели — две высокие деревянные палки с подставками, а на подставках стоит человек, ростом с Миронега или со Жданкиного отца — Петрилы.

— Ходули! Ходули! — закричал народ на площади. — Самый обыкновенный человек, а вовсе не великан!

— Вот как обманывают честной народ! — шутки и смех разносятся в толпе.

В это мгновение народ расступился и дал дорогу богатым повозкам, что отъезжали прочь с места игрищ.