Пригласи в дом призрака - Островская Екатерина - Страница 9

– Почему ты решила, что банк и фонд принадлежат Волохову?

Алла усмехнулась.

– Я не решила, просто слышала некоторые их разговоры. Президентом банка является Джекоб Гринберг… То есть являлся, потому что его убили. А директором-распорядителем инвестиционного фонда был Рассел Кайт. А его тоже теперь нет…

Алла выдвинула ящик стола и достала плоскую золотую коробочку, украшенную бриллиантами и рубинами, раскрыла ее и вынула черный тонкий цилиндрик, похожий на карандаш для глаз с широким золотым ободком на конце.

– Покурим? – предложила она. – Кстати, очень хороший табак.

– Виргиния, – кивнула Бережная, – сигареты «Блек энд голд» с лучшим в мире угольным фильтром. А портсигар – коллекционный экземпляр рекламной пачки «Лайки страйк», выпущенный сразу после Второй мировой. Таких было около ста штук. Нынешняя стоимость около ста тысяч долларов.

– Почти сто пятьдесят, – поправила хозяйка галереи. – Это мне Волохов подарил во время нашего первого совместного визита в Штаты. Сказал, что это мое приданое или страховка на случай, если его не станет. Я тогда ужасно этого боялась.

– А сейчас? – вкрадчиво поинтересовалась Вера.

– Что сейчас? – переспросила Алла, делая аккуратную короткую затяжку.

Затянулась она так неумело, что Бережная сразу поняла: Алла не курит, а сигареты предложила лишь для того, чтобы продемонстрировать дорогой портсигар.

– А сейчас все изменилось, – продолжила молодая женщина, – мне надоело ждать, как в том дурацком американском фильме, где уличная проститутка подцепила миллиардера. Надоело дожидаться момента, когда он сделает мне предложение. Во-первых, я – не уличная дешевка, как Лика, а во-вторых, Волохов вообще не собирается жениться. Ни на ком.

– Сколько ему? – поинтересовалась Вера, хотя прекрасно знала возраст своего клиента.

– Сорок три, – усмехнулась Алла, – сорок четыре скоро стукнет – давно пора уж. Но у него странный характер. Он закрыт ото всех. Только я про него знаю все или почти все. Иногда он что-то вспоминает. Однажды ночью мы лежали в его постели и смотрели на звезды, и он вдруг начал рассказывать про свою семью. Про маму, невероятно красивую, про отца, который был намного старше ее и очень строгий. Отец Паши редко называл его по имени, обращался к нему просто «мальчик, принеси книгу из моего кабинета» или вовсе никак. Павел говорил, что обидно было до слез. А потом, когда отца не стало, он рыдал дня три, потому что понял, как они с отцом любили друг друга. Просто его папа был крайне закрытым человеком и очень осторожным. Он ведь сидел.

– Кто? – не поняла Бережная. – Андрей Андреевич?

– О-о-о, – удивилась Алла, – ты слышала, как звали профессора Волохова, но не знала, что он получил восемь лет за антисоветскую агитацию? Отсидел, правда, не весь срок. После двадцатого съезда его выпустили и он даже восстановился в университете. Он не курил и вообще не пил, но однажды вернулся домой почти вдрабадан после родительского собрания в школе. Смешно?

– Честно говоря, не очень, – не поняла Бережная.

– Просто он там в классе встретил еще одного сидельца, с которым на зоне пересекался. После собрания зашли в какой-то ресторанчик и, видимо, вспоминали былое. И тот мужик притащил профессора домой, помог уложить в постель, а когда Регина Алексеевна – мать Павла – предложила попить чайку, тот отказался, сказав, что его ждут дома и жена, и чай с малиной.

– Фамилия того мужчины случайно не Кандейкин?

– Откуда же я знаю? Волохов всегда рассказывал без подробностей. Он и тогда сразу замолчал. Сказал только, что его мама после смерти Андрея Андреевича и года не прожила: в один момент постарела и угасла. А он тогда свой первый бизнес разворачивал, и у него не было времени находиться рядом с ней постоянно. Вероятно, сейчас он от этого страдает. А может, и нет. Он очень закрытый человек. В отца своего, вероятно.

Хозяйка галереи замолчала, воткнула сигарету в пепельницу, а Бережная посмотрела на часы и поинтересовалась:

– Тебя там не потеряли?

Алла кивнула, поднялась и направилась к двери, но остановилась:

– Вера, ты, наверное, решила, что я круглая дура, раз начала сразу все выкладывать. Не переживай, у меня с Волоховым всё кончено. И даже не потому, что он так решил, я сама так захотела. У меня теперь другой. Он – англичанин, работает экспертом в «Сотбис». Старше меня. Даже старше Волохова немного. Он мне сделал предложение, и я, скорее всего, приму его.

– Любишь его?

– Кому эта любовь нужна? Любовь не приносит счастья. А у женщины она и вовсе отнимает последние мозги, делает ее податливой и слабой. Пойдем.

Они вернулись на выставку, где по-прежнему играла музыка и джазмен выдувал что-то из Чарли Паркера.

– Не люблю джаз, – шепнула Алла.

– Это не совсем джаз, это – бибол, – также шепотом ответила Вера.

Владелица галереи посмотрела на нее, потом коснулась плеча Бережной, словно хотела погладить, но тут же отдернула руку.

– Как же я тебя сейчас ненавижу, Верочка, – приветливо улыбнулась она, – а потому мне кажется… Нет, я даже убеждена, что мы очень скоро станем лучшими подругами. Шучу, конечно, по поводу ненависти. Но как будущая лучшая подруга от души желаю тебе успехов с Павлом Андреевичем.

Алла направилась к своим гостям. Бережная смотрела ей вслед, отмечая, что владелица галереи двигается плавно, приветствуя знакомых одинаковым, видимо, отработанным перед зеркалом кивком. Звучала музыка, посетители с бокалами прохаживались вдоль стен с вывешенными на них полотнами, но Волохова нигде не было. Только какая-то очень бедно одетая женщина, которую Вера не заметила прежде, внимательно рассматривала картины.

Глава шестая

Бережная возвращалась в офис, а в голове крутилось: Андрей Андреевич, Андрей Андреевич, Андрей Андреевич… Хотелось сбросить это наваждение, но потом она поняла, что думает не про отца Волохова, а про старичка – ветерана ГУВД, который работает в музее городской милиции: она решила взять консультантом в свое агентство, но так и не сделала этого.

Не отрываясь от руля, она нашла в памяти телефона его номер.

– Верочка, – обрадовался тот, – наконец-то вспомнили старика!

– Да я и не забывала. Просто ждала, что вы подъедете оформить с нами договорные отношения. Нам очень нужны консультанты вашего уровня. Только где такого возьмешь. Я же предлагала…

– Забыли и забыли, – Андрей Андреевич продолжал делать вид, что не обиделся, – сейчас вам снова нужна моя помощь?

– А куда я без вас? Просто при мне зашла речь о прошлых годах и всплыла фамилия Кандейкин. Слышали про такого?

– Разумеется, – тут же подхватил Андрей Андреевич, а потом замолчал.

– Андрей Андреевич! – напомнила о себе Бережная.

– Я вам перезвоню через полчасика, – отозвался ветеран, – по шуму понял, что вы в машине и, вероятно, за рулем. А это дело опасное – надо за дорогой следить, а не отвлекаться на болтовню стариков.

Он и в самом деле позвонил ровно через тридцать минут.

– Докладываю, – начал Андрей Андреевич, – Кандейкин Константин Иванович, он же – преступный авторитет Кандид, 1925 года рождения, известный также как Костя Матрос, Черная Смерть и Челюскин, – личность легендарная, может быть, даже самая легендарная из тех, с кем мне лично приходилось иметь дело. Худой на вид, он был жилист и силу в руках имел необычайную. В неполные шестнадцать попал на фронт в составе батальона морской пехоты. Воевал, вероятно, хорошо, потому что имел помимо нескольких медалей орден Красной Звезды и два ордена Славы. Был представлен к третьему ордену, стал бы полным кавалером, что приравнивалось к званию Героя, но не получил, а пошел под трибунал за нанесение побоев командиру. Дело было в Польше в самом конце зимы, кажется. Наши войска ждали приказа о наступлении, но его не было, потому что не подошли резервы, а передовые части изрядно потрепаны. В батальоне, где служил Костя Кандейкин, осталось меньше половины личного состава. Комбат погиб, его место занял командир первой роты, а на должность комроты заступил, соответственно, старшина Кандейкин. И вот в расположение батальона прибыл некий подполковник из штаба дивизии и отдал приказ: форсировать речушку и атаковать передовые позиции врага. Говорил, что это надо сделать скрытно для противника, без поддержки артиллерии. Просто перебраться, захватить переднюю линию окопов и удерживать ее до подхода основных сил дивизии. Молодой комбат, конечно, возражал, но подполковник достал пистолет и пообещал расстрелять его на месте за трусость… Я не очень пространно?..