Путём Александра Невского
(Повесть) - Караев Георгий Николаевич - Страница 16

Но и здесь вспоминаются не лучшие ребята, тянущие за собой весь лагерь, а ребята трудные, с которыми было тяжело. И всегда оказывалось, что ребята эти после одного-двух лет пребывания в лагерном коллективе резко менялись.

Был в туристском лагере такой Слава Крушанский. Никак он не мог войти в нормы лагерной жизни. Поднимался вопрос об исключении его. Одна учительница, постоянно работавшая в лагере, даже сказала: «Или я, или Крушанский!»

Трудно было отпускать эту учительницу, она была очень нужна в лагере, но оставили не ее, а Славу.

Сперва в походы Славу не хотели пускать. Потом разрешили, но при условии, что он будет находиться в одной лодке с Александром Сергеевичем.

Успенская церковь XII века.

А потом Слава выровнялся и стал одним из лучших. Настолько лучшим, что когда нашему лагерю дали право послать одного школьника в Норвегию, то послали Славу.

Слава уже тогда сочинял песни, и вскоре из Норвегии было получено письмо:

«Мы любим петь песни вашего школьника Крушанского, но у нас нет его нот. Пришлите их».

А Слава не умел записывать ноты. Пришлось вести его в Союз композиторов. Там его записали и послали ноты за границу. Слава и теперь сочиняет песни, и его иногда можно слышать по радио. У Александра Сергеевича есть магнитофонная пленка с записью Крушанского.

Слава давно уже кончил школу и авиационный институт. Его постоянно вызывают из Москвы на разные заводы для консультаций.

Много, очень много осталось ребят, давно уже окончивших школу, но не порвавших связь с нами. Туристская жизнь связывает людей прочно и надолго.

Ребята не были знакомы с Георгием Николаевичем Караевым. Он — ленинградец, они — москвичи. Встреча должна была состояться в Усть-Ижоре, но в пути они часто расспрашивали о нем.

В предыдущей экспедиции Георгий Николаевич выезжал для встречи с отрядами юных туристов в места наиболее интересной и важной работы. Так было на Луге, на Плюсее. Но больше всего запомнилась Александру Сергеевичу встреча на Череменецком озере. О ней он и рассказал ребятам.

— В этом рассказе одними из главных действующих лиц будут: вот эта тельняшка, что сейчас на мне, и вот эти старые, уже здорово поношенные тапочки-полукеды.

Воротная башня крепости.

Итак, отряд остановился для обследования района волока на острове Деревенец, рядом с Череменецким островом. Караев приехал автобусом в село Голубково, находящееся на берегу озера в 10–12 километрах от лагеря.

Мы достали в местной турбазе большую двухпарную шлюпку и рано утром привезли Караева в лагерь. Он пробыл на острове весь день, познакомился с работами, а вечером ему надо было вернуться в Голубково.

Я взял с собой в помощь двух сильных ребят. Но погода явно портилась, и не прошли мы и половины пути, как с нашего, наветренного берега наползла огромная, страшная туча.

Держимся ближе к берегу, следим за небом. Перед тем как налетел шквал, успели пристать и закрепить лодку цепью у прибрежных кустов.

Страшный ливень шел не сверху вниз, как это обычно бывает, а параллельно поверхности озера. У берега были большие заросли тростника. Они исчезли. Ветер положил и затопил тростник.

Радуемся тому, что надежно пришвартованы. Если бы лодку унесло в озеро, она могла бы погибнуть.

У нас был плащ и куски хлорвинила. Я закутал ими Караева и ребят. Сидим, пережидаем. В лодке появилась вода. Черпака или банки у нас не было, и я начал вычерпывать воду своим полукедом. Пока шел этот ливень, я выкачал за борт триста шестьдесят пять тапочек воды. Столько, сколько дней в году.

Гроза прошла, ветер стих, и начался нудный, мелкий дождь — шлейф грозы. Можно идти. Раскутывать сухих ребят не хотелось, а я и без того был мокрый. Сел на весла и в темноте уже высадили Караева в Голубкове.

Весь обратный путь я напряженно греб, пытаясь согреться, но противный холодный дождь сопровождал нас до самого лагеря. Я рассказывал сухим, но тоже порядком замерзшим ребятам о том, какая у меня в палатке есть теплая сухая тельняшка, как я ее надену и заберусь в тоже сухой и теплый спальный мешок.

Вот и Деревенец. Второй час ночи. Дождь прекратился. Причаливаю к берегу, раскутываю ребят. Они засиделись в неудобных позах. Один из них, выходя из лодки, свалился за борт в воду. Другого я вывел под ручку.

Вытащили лодку на берег. Я сбрасываю с себя всю мокрую одежду, бегу к своей палатке, жена в ней не спит, прошу дать мне тельняшку. Ту самую — сухую, теплую, о которой я мечтал всю дорогу.

— А я ее выстирала, она мокрая висит на веревке.

Прошу дать что-нибудь сухое, но оказалось, что как только мы ушли, была произведена генеральная стирка…

В пять часов утра на третий день стоянки Тамара Мироновна уезжала в Ленинград. Александр Сергеевич, провожавший ее, был удивлен необычным видом лагеря: в ведрах с водой стояли огромные букеты цветов. Но в палатках — сонное царство.

Когда Александр Сергеевич вернулся, он увидел растерянных ребят. Оказывается, весь лагерь хотел устроить торжественные проводы Тамары Мироновны. С вечера заготовили букеты. Сделать подъем поручили Евгению Георгиевичу, а он проспал.

— Ну что поделаешь, бывает!

Памятник Суворову в Новой Ладоге.

Ниже Старой Ладоги Волхов постепенно расширяется. Чувствуется подпор Ладожского озера. Новая Ладога в трех километрах от устья, но это совсем не тот Волхов, по которому отряд шел раньше. Это залив озера с огромной волной при сравнительно небольшом встречном ветре. Очевидно, эта волна пришла из озера, потеряла свой ритм, отраженная берегами, превратилась в «трехмерную» толчею.

Ребята, называвшие Новгород «большой деревней», Старую Ладогу так уже не именовали. Новую Ладогу они назвали «вполне приличным городом».

Новая Ладога значительно больше Старой. Возникла она в XV веке от Никольско-Медведского монастыря. При Петре город был обнесен земляным валом и рвом. Заселен жителями Старой Ладоги и большим числом крестьян внутренних губерний, пригнанных сюда для рытья обводных каналов вдоль озера.

Сохранились казармы и полковая церковь, построенные солдатами Суздальского полка. В городе стоят два памятника Суворову.

Итак, Волхов пройден от истока до устья. Впереди озеро и Нева.

ГЛАВА VII

Неприветливое озеро

Итак, волна в устье Волхова обеспокоила.

Будь хорошая, безветренная погода, отряд, почти не задумываясь, вошел бы в Ладожское озеро. Как это звучало бы эффектно:

— Прошли по озеру, крупнейшему в Европе, своим ходом, на байдарках!

А сейчас, откровенно говоря, струсили.

Во время стоянки в Новой Ладоге ребята листают выписки из лоции этого озера.

Площадь 18 400 квадратных километров… Быстрые, частые смены ветра… Иногда ветер меняется почти внезапно, а волны по инерции идут против ветра, и эти битые волны очень усложняют пароходство… Чтобы избегнуть лишней гибели судов, прорыто параллельно берегу два канала: Староладожский и Новоладожский… С 1955 года мощные суда стали пускать не каналом, а по озеру… Извилистый Кошкинский фарватер…

Сказано в лоции и о бронтиде — гуле на озере, напоминающем отдаленную канонаду.

Есть кое-что и о миражах в конце лета, предвещающих хорошую погоду.