Моролинги - Дегтярев Максим Владимирович - Страница 57

Я замети, что бывшие научные оппоненты — Цанс и Рунд — делают вид, что впервые слышат друг о друге. Я посоветовал Цансу продолжать в том же духе и не лезть к Рунду с разговорами о темпоронах. Рунда беру на себя, сказал я ему.

С вопросом «Что случилось?» ко мне то и дело подходили постояльцы. Я всем отвечал, что поймали живого моролинга, и он теперь будет жить с нами. В мгновение ока в коридор третьего этажа набилось человек пятьдесят.

«Зачем вы его в такую тесноту суете, — возмущался народ. — На шестом этаже есть пустые люксы».

Рунд мои слова опровергал, но ему никто не верил. Толпа мешала мне работать, и я сказал, что моролинга сейчас держат в нижней гостиной. Постояльцы, давя друг друга, ринулись туда. Мне очень хотелось пойти следом и посмотреть, чем кончится дело, но шло тестирование, и я не мог отлучиться ни на минуту.

Когда я тестировал камеру напротив двери в импровизированный изолятор, на дисплее моего комлога возникли позывные авиабазы «Ламонтанья».

Я ответил. Работал только аудиорежим.

— Никаких имен. Узнали? — и говоривший для верности заржал.

— Узнал. Откуда у тебя этот номер?

— В одной большой железной штуке, которую ты от меня получил, есть маленький ящик, в котором ты малость наследил. Понятно?

— Как не понять! Гость все еще у вас?

— Свалил. Я что звоню, с тебя причитается.

— Сколько?

— Мы люди простые, в ваши игры мы не играем. Но ты бы знал сколько нервов…

Сзади подкрался Виттенгер. Я поторопил:

— Говори быстрее, сколько…

— Плюс пятьсот.

— Получишь.

— Ты классный мужик, с тобою приятно…

Я его отключил, так и не узнав, что он нашел во мне приятного (кроме денег).

— С кем говорил? — поинтересовался Виттенгер — И чего «сколько»?

— С Шишкой, ее похитили и требуют выкуп. Сторговал до пятисот.

Инспектор выругался и отошел. Потом его позвали разгонять толпу.

Возле нижней гостиной кипели страсти. Ни Катины увещевания, ни грозные окрики инспектора не возымели никакого действия. Охранники держали двери с той стороны и открывали только на условный стук.

Двери в гостиную представляли собой две рамы с матовым стеклом. Узкая — сантиметр шириной — полоска по периметру рамы была прозрачной, но только на первый взгляд. Очередной любопытный постоялец первым делом бросался к этой прозрачной полоске, смотрел в нее и убеждался, что стекло имеет внутренние грани, поэтому кроме ледяной мозаики ничего не видно.

Кто-то из туристов кинул идею, что нужно выбрать представителя и добиться, чтобы представителя пустили внутрь. В качестве представителя предложили Брубера, как человека известного и достойного. Но кто-то крикнул, что писателям верить нельзя. Толпа загудела, находя очередные доводы против кандидатуры Брубера.

«Он не отличит моролинга от моей бабушки!», — кричал чей-то внук. Брубер посочувствовал внуку, что у него такая бабушка.

«Если он выйдет живым, то там не настоящий моролинг», — высказал суждение кто-то из тех, кто читал роман. Наконец, порешили, что Брубер должен идти вместе с Цансом, обладающим большим научным авторитетом.

Цанс сказал, что такой ерундой он не занимается, и пусть идет Брубер. Брубер согласился идти, но не согласился с неявным утверждением, что он занимается ерундой, хотя Цанс, разумеется, не имел в виду ничего такого. Дабы доказать Бруберу, что он ни на что не намекал, Цанс пошел вместе с ним. Их впустили, но назад к народу они не вернулись. Минут десять представителей ждали, потом охваченный беспокойством народ начал ломать двери. Тут двери сами распахнулась, и пара представителей поклялась на туристическом буклете, что моролингов в гостиной нет, не было, и не будет.

Им поверили почти все, однако мало кто поверил, что моролинга не следует ожидать где-нибудь в другом месте. Часть толпы вернулась в коридор третьего этажа, наибольшие энтузиасты уселись на пол у дверей в нижнюю гостиную и сказали, что никуда не уйдут, но большая часть постояльцев, повздыхав от разочарования, разошлась по своим делам.

Во всей этой суматохе Виттенгер утратил бдительность и получилось так, что он находился внутри гостиной, а я и Рунд — снаружи. Мы с ним столкнулись у дверей, когда толпа ожидала возвращения Брубера и Цанса.

— Какой у них условный стук? — спросил я Рунда.

— Может лучше поговорим здесь, — предложил он.

— Пойдемте на смотровую галерею. Виттенгер станет искать нас там в последнюю очередь.

Мы поднялись на четвертый этаж. На смотровой галерее было пусто, свет — притушен, окна черны и полны звезд.

— Кто вас прислал? — спросил он.

— Никто. Я представитель свободной прессы, охотник за убийцами. В ценах закрытия на день вылета с Фаона, голова убийцы Чарльза Корно стоила полмиллиона. Полагаю, с того времени цены сильно выросли. А вы как думаете?

— Думаю, что в таком тоне разговор у нас не получится.

— Предложите свой.

— Правильно ли я вас понял, что Чарльз Корно — это имя того человека со снимка?

— Правильно. Четвертого июля Чарльз Корно был убит в его собственном доме. Вы в тот день находились в Фаон-Полисе.

— Я его не убивал.

Если бы за нами наблюдало сто психологов-физиономистов, то пятьдесят из них высказалось бы за то, что Рунд не врет. Другие пятьдесят дали бы голову на отсечение за то, что на совести Рунда по меньшей мере дюжина убийств — настолько приятна была его улыбка, последовавшая за ответом «я его не убивал».

Поэтому я разрывался.

— Между фразами «кто это?» и «я его не убивал» положено говорить «я его не знаю».

Рунд, нахмурившись, ответил:

— Я опустил ее, как очевидную. Скажите, а этот, как его, полковник…

— …Виттенгер. Он прилетел за Бенедиктом Эппелем. О вашей поездке на Фаон он ничего не знает.

— Выходит, вы не согласны с тем, что убийца — Эппель?

— Пожалуй, нет.

Я показал Рунду кулак, он отпрянул.

— Пять вопросов. Вы задали пять вопросов, и я на все ответил. Настала моя очередь. С какой целью вы прилетали на Фаон?

— Хм, у нас разгибают пальцы… Похоже, господин Ильинский, вы забыли, где находитесь. Ваши наскоки просто смешны.

— Будет ли вам до смеха, если ваше правительство узнает о той поездке?

— Чего вы хотите? — бросил он.

— Узнать, например, что стало со вторым корпусом Центра Радиокосмических Наблюдений. Его взорвали?

— Не совсем. Умышленно никто корпус не взрывал. Взрывные работы шли выше по склону, там мы строили еще один энергоблок. Произошел несчастный случай — самопроизвольный взрыв, когда взрывчатку транспортировали наверх. Сошла лавина и накрыла второй корпус.

— А ученые, которые там работали?

— Все погибли.

— Какое совпадение! Все погибли, кроме вас.

— Никакого совпадения, — окрысился Рунд. — Если бы я был там, взрыва бы не произошло.

— Разумеется! Зачем вам себя убивать!

— Я не это имел в виду, — Рунду не понравилось, что я поймал его на слове. — Была нарушена технология… технология проведения взрывных работ. Я бы этого не допустил.

— Вы что, специалист-взрывотехник?

— Нет, я кибернетик. Кажется, вы перебрали лимит? — он показал растопыренную ладонь.

Я, наконец, рискнул:

— Призовой вопрос. Темпоронный нейросимулятор уцелел?

У Рунда дернулась щека.

— Такой вещи не существует, — ответил он быстро.

— Потому что ее уничтожило вместе со вторым корпусом.

— Не передергивайте! — взвился он. — Нельзя уничтожить то, чего нет. Его просто не существует, и никогда не существовало.

— Возможно, я ошибся в названии. Пусть не нейросимулятор, а компьютер на темпоронах или темпоронный процессор… Не будьте буквоедом, важно, что ЭТО на темпоронах.

— То, чего нет, — нравоучительно произнес он, — можно называть любым именем, но уничтожить нельзя — вот такой парадокс, извините. В литературе последних лет прижился термин Темпоронный Мозг — Т-Мозг, сокращенно. Сама литературность названия — «мозг» — говорит о невозможности его создания. Только фантастическую вещь назвали бы мозгом, а не, как вы тут предлагали, нейросимулятором…