Зло (СИ) - Максимов Сергей Васильевич - Страница 32

Сивар выставил руки перед собой и встретил полет монстра соплами плазмоперчаток. Наученный первым боем с оборотнем, он не стал атаковать прочный череп монстра, а, сдержав первую атаку, пустил одну из рук под брюхо твари. Шипение и тошнотворный запах жженой плоти тут же указали мемору, что он находится на верном пути. Плазма делала свое дело. Сивар усилили напор и через несколько мгновений прожег внутренности твари насквозь. Ионизированный газ добрался до нервного центра оборотня. Монстр продолжал верещать, активно клацая пастью, но был уже не опасен. Через секунду охранник Лабиринта замер, слетев с руки мемора грудой мертвой плоти. Топазец бросил взгляд на Таэра, чтобы увидеть, как флегиец ловко, словно играючи, стряхивает с импульсника вцепившегося в него монстра и довершает расправу над метаморфами выстрелом в упор. Все было кончено. Дети Тайруса пали. Один из последних залов Лабиринта притих, отходя от буйства эмоций. Радость победы и жажда крови уступали место робкой надежде. Надежде на то, что в смертельную игру Миноса можно выиграть… Расслаблено выдохнув, Киллиан подошел к флегийцу.

— Ловко ты его, быстро учишься, — Таэр одобрительно похлопал Сивара по плечу. Путь был открыт. Киллиан зажег карту и убедился, что им оставалось пройти один единственный зал.

Они уже шли сквозь проход, ведущий к спасению, когда алиум, все это время таившийся на потолке прямо над входом, спикировал на флегийца. Монстр пиявкой присосался к правому боку Таэра, вгрызаясь в печень. Сектант закричал. Этот безумный, почти звериный рык заставил Киллиана на секунду впасть в ступор. Импульсник Таэра полетел в сторону. Клубок из боровшихся за жизнь человека и чужого рухнул на землю. Клацанье зубов твари, крик человека, звук рвущейся ткани и глухие удары кулаков по иноземной плоти изуродовали тишину. Киллиан все — таки смог отойти от оцепенения и зажег перчатки. Секунда, и он уже спалил несколько конечностей монстра, заставив того отпрянуть от жертвы. Этого хватило, чтобы Таэр каким — то непостижимым образом скинул с себя тварь, державшую в зубах окровавленные ошметки ткани. Плазмоперчатка прожгла брюхо твари, окончив скоротечное сражение. Юноша встал, смахнул выступившую испарину и подошел к Таэру. Мужчина лежал на боку и держался за рану, не в силах сдержать сочившуюся кровь. Алиум разодрал его кожу, но не успел укусить, впрыснув яд. Флегиец закусил губу и жестом указал Киллиану на импульсник:

— Подними…

Узкая перепачканная кровью винтовка лежала в нескольких метрах от мертвого оборотня. Киллиан подошел к ружью и уже наклонился, чтобы его поднять, когда новый пучок ощущений взорвал его разум. Лезвие боли пронзило Сивара, ворвавшись в тело в районе живота. Удивленный взгляд топазца опустился вниз и увидел нож, воткнутый чуть ниже печени. Следом он увидел руку, сжимавшую клинок… Мемор начал заваливаться на бок и лишь тогда различил лицо флегийца совсем рядом с собой.

— Ты уж прости, парень, без наживки не пройти.

Звуки тонули, еле продираясь через багровое облако, окутавшее разум Сивара. Боль из раны, смешанная с горечью предательства, заполнила его тело и выселяла оттуда предыдущего "квартиранта" — жизнь. Она изгоняла душу мемора вместе с бордовыми каплями крови.

Флегиец схватил Киллиана за шиворот и потащил вперед. Дрожащие руки мемора инстинктивно тянулись к ране, пытались сдержать бившую из пробитых вен кровь. Тело прочертило на полу красную линию. Бордовый маркер вел в последний зал. В самом его центре зияла огромная дыра. Этот бетонное око освещало начало Лабиринта, где огромные статуи провожали безумцев, вступивших во владения смерти, в их последний путь. Не пройдя и десяти метров, Таэр остановился, бросив свою ношу на пол.

— Вот и ты. — Флегиец ухмыльнулся, глядя куда — то вперед. Тело мемора пробила дрожь предсмертной агонии. Он повалился на бок, чтобы увидеть того, с кем разговаривал сектант. Из окутанного тьмой конца зала вышла огромная фигура. Колосс, по меньшей мере трех метров в высоту, встал напротив людей, преграждая путь на свободу. Гигантские мышцы исполина были покрыты кожаной броней. Руки скрывали железные наручи, оканчивающиеся заостренными пальцами. Голова имела непропорционально большой лоб, по бокам которого торчало два загнутых рога. Налитые кровью глаза горели огнем. Тайрус ждал.

— Ты знаешь, кто я? — Флегиец хохотнул вздернул свой ритуальный нож, на котором блестела еще теплая кровь и резко подался вперед, — бууууу!!! Страшно? Папочка предупредил тебя? Наверняка… Вы ведь только и можете, что сирых да убогих кромсать.

Тайрус шумно выдохнул и опустил рога, продемонстрировав их металлическое острие.

— Ты не злись, не злись, да и не бойся. Я пришел не за вами. Пока… Я не буду с вами ссориться. Вдруг, если я тебя — малютку — чуть — чуть покалечу или ненароком зашибу, твой папочка не выполнит своих обещаний? Я даже привел тебе жертву.

Таэр легко ударил корчившегося на полу Киллиана ногой, выдавив из того стон.

— Ну так что? По рукам?

— Тайрус не видеть такой наглый корм никогда. Корм нравится Тайрус. Тайрус его пропускать, — прогремел колосс.

— Вот и отлично. Хороший выбор.

Флегиец отошел в сторону, уступая дорогу сыну Миноса.

Киллиан лежал на полу, сцепив зубы, и слушал гулкие удары огромных ног об пол. Тайрус мерно приближался. Сивар почувствовал, что его поднимают. Сын Миноса держал его над бетонным оком. От нового приступа боли красная вуаль спала с его взгляда. Он видел далеко вокруг себя. Он видел, как Таэр, не оборачиваясь, уходит во тьму дальнего конца зала, где застенчиво пряталась свобода. Такая близкая и такая недоступная… Отрешенный, потерявший все чувства, кроме зрения, юноша смотрел, как закованные в сталь пальцы Тайруса впиваются в его живот. Последним, что Киллиан увидел, прежде чем тьма поглотила его сознание, были его собственные внутренности, которые сын Миноса сжал в руке, и огромная статуя, проступившая из мрака начала Лабиринта. Сивар, словно тряпичная кукла, висел над единственным световым окном подземного царства Тайруса и обреченно смотрел вниз, туда, где бок о бок с монументами корду и алиуму распростерла в стороны свои руки гигантская статуя человека.

Глава 3. Часть 1. "Гулу"

Все вокруг кружилось. Тьма мешалась со светом, черное с белым и со всеми цветами радуги попеременно. Киллиан постепенно приходил в сознание, ощущая какофонию чувств и эмоции. Самым странным в его нынешнем состоянии была та невероятная легкость, которую он уже давно не ощущал отходя ото сна. Быть может, он умер, и его душа, необремененная теперь углеродной оберткой, несется куда — то вдаль в пределы недоступные живущим? Быть может, ему стоит открыть глаза и увидеть святого Петра, ждущего его у ворот рая, ну или что — то похуже, если не повезет…

Киллиан осторожно открыл глаза. Мутный псевдопластик, встретивший его когда — то первым на борту Вергилия, и в этот раз не давал разглядеть потолок медблока полуразумного (ну или полностью разумного, если Айзек недоговаривал) корабля. Стоило юноше изменить положение тела, как саркофаг медкапсулы распахнул свое лоно, дав свету ослепить мемора. Тьма Лабиринта приучила глаза Сивара к другому уровню освещения….

"Лабиринт", — мелькнуло в голове. Это слово воплотилось в его памяти огромным человеком — быком, который вскрывал его, еще живого, как апельсин, и вытягивал окровавленные потроха — дольки наружу. Он просто не мог выжить, не мог остаться цел… Киллиан ощупал живот. Ровная кожа, лишенная каких бы то ни было рубцов, заставила его усомниться в правдивости своей памяти. Отвлекли Сивара от созерцания целости и невредимости собственного организма голоса, доносившиеся из — за пределов медблока. Чуть прислушавшись, он различил знакомые тембры Вергилия и Айзека. Человек и корабль о чем — то спорили. Киллиан слез с невысокого постамента медкапсулы и натянул на себя комбинезон, аккуратно уложенный рядом со спасительной усыпальницей. Черная ткань превратила его в некую «пиратскую» копию Эпоса — чахлая фигура топазца не шла ни в какое сравнение с мышечным каркасом Айзека. Любимая одежда Райберга шла далеко не всем. Сивар подошел к стене, где висело обозначение умывальника и прислонился к нему рукой. Псевдопластик поменял свой «природный» серый окрас, став зеркальным, и изверг из своего чрева раковину, с неторопливо бьющим вверх фонтанчиком. Холодная вода приятно обожгла лицо. Он смотрел на свое отражение и не узнавал его.